Ц1е Нана
Вниманию читателей представляю новый рассказ Чуликова Али Магомедовича
Хочется предварить рассказ небольшим вступлением.
Тема Хайбаха (чеченской Хатыни) настолько трагичная сама по себе, что любой вымысел на ее фоне меркнет, тем более, еще остались живые свидетели, в которых каждое упоминание об этом аде отзывается нестерпимой болью... Рассказ сильный... Я не смогла сдержать слез. Ведь так вполне могло быть!..
И это ничем не хуже похожего сюжетного хода в михалковских "12"-ти, где чеченского мальчика забирает к себе русский друг погибшей чеченской семьи.
ц1е Нана - действительно переводится, как мать огня, но значение этого термина - мать очага, хозяйка. В рассказе, из-за чудовищного преступления нелюдей, этот термин приобрел несвойственный ему жуткий смысл...
Ц1е Нана.
«По ночам мужчины пели «илли», один запевал,
остальные многоголосо подпевали. Мне было
страшно от того, что непонятно было куда
нас везут и зачем.
С тех пор, если приходилось слышать многоголосое
мужское пение, я плакала»
(Яха Мациева - малолетней девочкой познавшая
ужасы депортации)
- Какого черта я тут делаю? Где они, эти «младодемократы» со своими отпрысками? Это их война, во имя их блага. За что я по уши в грязи? - мысль, обросшая ненавистью, носилась в его голове.
Комбат с командирского сидения танка, наблюдал за полем сражения, корректируя огневую поддержку, бросившейся в атаку пехоты. Пятнадцать оставшихся от батальона танков постоянно вели обстрел, подавляя огневые точки противника. Сын потомственного военного, генерала НКВД в отставке, Руслан на каком-то генном уровне ненавидел войну, как поводыря насилия. Мужественной красотой своей европейской внешности и бескомпромиссной суровой справедливостью характера, он всегда вызывал симпатию и уважение окружающих его людей, в том числе подчиненных. Но руководящие чины относились у нему со сдержанной осторожностью, всегда побаиваясь услышать правду о себе. Имея немало правительственных наград за мужество и безупречное выполнение своего долга, прошедший Афганскую войну, он в свои пятьдесят с небольшим лет был призван из запаса и в чине подполковника командовал танковым батальоном. Потеря каждого бойца для него была личной трагедией. Он не носил награды, полученные за эту войну, но принимал их и считал, что они даны ему за то, что он максимально продуманно вел боевые действия, оберегая личный состав от бессмысленной гибели, и вел огонь только по военным целям…
- Комбат! - раздался в наушниках голос лейтенанта Таирова, командира танковой роты,
-Чехловец горит!
Руслан навел командирский прибор наблюдения и увидел столб огня над трансмиссией танка старшины Чехловца, и тут-же отдал команду:
- Старшина, вместе с экипажем покиньте танк!
Люк на башне горящего танка откинулся и первым выскочил старшина, чёрный дым повалил за ним из открытого люка. Старшина, поддерживаемый за туловище подоспевшим механиком окунулся в адское жерло башни, помогая наводчику выбраться из танка.
В следующую минуту комбат увидел, как механик и командир спрыгивают с танка, а замешкавшийся наводчик в тлеющей робе падает на горящую трансмиссию, скошенный трассирующей пулей. В агонии он пытается подняться и мгновенно превращается в пылающий факел.
А из памяти комбата вырвалась картина далёкого незнакомого прошлого, и вместо наводчика он увидел факел горящей женщины. Но в следующее мгновение бронебойный снаряд впился в его танк, комбата взрывной волной выбросило в открытый люк. И мир исчез, исчезло всё.
Долгие шесть месяцев комы и седой статный старик, отец Руслана, постоянно дежуривший у кровати неподвижного воина. Глазами полными сухих слёз боли, он смотрел неотрывно в лицо сына, словно усилием воли заставляя его зашевелиться. И вот чудо шестимесячного ожидания произошло - старый отставной генерал не верил своим глазам: губы сына зашевелились, и он более- менее разборчиво прошептал:
- Чётки…
Старик судорожно вздрогнул, потрясённый, бросился к книжному шкафу. Из-за стопки книг в потайном сейфе взял старинные чётки и, вернувшись к кровати Руслана, вложил их в как будто ждущую раскрытую ладонь.
Первый миг вернувшегося сознания и первое реальное видение поразило Руслана. Он увидел свое тело, лежащее на кровати и молодую красивую женщину, склонившуюся над ним. Она протянула руки и сказала ласково на языке познанным им на последней войне:
- Сан к1ант, схьаэца суьлхьанаш...(Возьми четки, сынок)
Глаза Руслана внезапно широко раскрылись. Видение исчезло. Дневной свет комнаты ослепил его, через какое-то время он увидел над собой родное, измученное страданием, лицо отца.
- Кто она? - слабым голосом спросил Руслан.
- Ты о ком, сынок? - сквозь влагу слез радости и боли спросил отец.
Руслан протянул к отцу ладонь с чётками и тот, кажется, всё понял.
- Это она тебя вернула на землю?
- Кто она?- снова спросил Руслан.
Старик ладонями прикрыл лицо, и его плечи затряслись в беззвучном рыдании.
Воспоминания о тех страшных ночи и утре, кошмарной явью обступили старика.
Февраль 1944 года. Чудовище по имени Депортация загнала подразделение НКГБ под командованием комиссара 3-ого ранга Михаила Гвишиани в высокогорное селение Хайбах. Жителей под дулами автоматов эвакуировали в районный центр Ялхорой с последующим переселением железной дорогой в Казахстан.
Отец черной депортации Лаврентий Берия поставил каждому участнику операции жесткие временные рамки. Выпавший накануне снег ставил под угрозу срыва выполнение дьявольского задания. Мешали немощные старики, больные и грудные дети с матерями.
Гвишиани приказал весь балласт населения согнать в большую конюшню совхоза, по стечению предопределенных обстоятельств названному именем Берия. Жителям приказал утеплить стены конюшни соломой и сеном.
В картине памяти старик увидел себя, молодого лейтенанта Госбезопасности, служившего под командованием генерала Гвишиани, с бойцами своего взвода помогавшего утеплять сарай. Он слышал, как рядовой Приходько шептал своему другу сослуживцу:
- Нельзя называть именем дьявола свои жилища!
- Заткнись, Приходько,- зло зашипел лейтенант,- смерти не боишься?
- Товарищ лейтенант, - шепотом ответил боец, - это моя страна, мой народ, завтра мою мать с моим грудным братом запрут в конюшню.
- Я приказываю тебе заткнуться и больше никогда вслух не высказывать всю дурь твоей башки!
Долгая ночь, наполненная гулом безнадежной тревоги, криками конвоиров, натянутым, как струна, недоуменным ропотом населения и холодное тяжелое утро 27 февраля.
В 11 часов Гвишиани вышел на связь с Берия. И после переговоров судьба заключенных конюшни была решена. Ворота заколотили, подожжённая солома и сено вспыхнули, разжигая стены конюшни. Окружавшие строение военнослужащие оцепенели в смешанном чувстве вины и ужаса. Затихли горы, разверзлись небеса, и молитва взмыла к ним вместе с высоким пламенем, объявшим конюшню. Это молились обречённые. И молитва тронула небеса, среди зимы сверху обрушился поток холодного ливня, гася пламя. И тут на смену молитве над безнадежно продолжающей пылать конюшней взвилась ввысь многовековая героическая песня горцев «илли» - «Всюду от дыма и пламени тьма, и залиты камни кровью…». Сначала один из стариков запел высоким голосом, и вот песню подхватило многоголосие разной высоты и тембра, переливаясь, сливаясь и улетая к небесам, завораживая и сотрясая души солдат оцепления.
Гвишиани в бешеной злобе отдал приказ:
- Огонь!
И пулеметные очереди прошили начавшийся обрушаться горящий капкан. Когда выстрелы умолкли, наступила пронзительная тишина, и услышали окаменевшие бойцы поминальный крик орла, неведомо откуда пролетавшего над адом.
Приходько рыдал, лейтенант закрыл рот рукой, сдерживая позыв стрессовой тошноты. Полуобрушившаяся конюшня догорала, изредка оглушительно потрескивая в гнетущей тишине. Раздался приказ и все пошли прочь от места, помеченного Зверем.
- Товарищ лейтенант, - услышал уходящий прочь командир испуганный голос Приходько и обернулся.
Ужас сжал раскаленной рукой сердце лейтенанта. Над горящей еще не обрушившейся нижней частью конюшни он увидел высокую фигуру женщины, объятую пламенем. Она протянула руки и через горящее препятствие на дымящуюся, парящую растаявшим снегом землю, покатился сверток.
- Це1 Нана! - знакомый с чеченской терминологией, прошептал лейтенант. - Мать огня!
Приходько, закрывая от жара лицо шинелью, подобрал сверток и побежал к лейтенанту. Они вместе развернули тлеющий сверток из плотной шерстяной ткани. И тяжелый ком долго сдерживаемого рыдания вырвался из горла лейтенанта. В свертке полузадохнувшийся ребенок в больной гримасе закрывал с усилием и без того закрытые глазенки и сжимал маленькими ручонками четки.
Старик стряхнул, как проклятия воспоминания и ответил на вопрос Руслана:
- Это была Ц1е Нана - твоя мама.
Перенесено с dreamwidth.
Хочется предварить рассказ небольшим вступлением.
Тема Хайбаха (чеченской Хатыни) настолько трагичная сама по себе, что любой вымысел на ее фоне меркнет, тем более, еще остались живые свидетели, в которых каждое упоминание об этом аде отзывается нестерпимой болью... Рассказ сильный... Я не смогла сдержать слез. Ведь так вполне могло быть!..
И это ничем не хуже похожего сюжетного хода в михалковских "12"-ти, где чеченского мальчика забирает к себе русский друг погибшей чеченской семьи.
ц1е Нана - действительно переводится, как мать огня, но значение этого термина - мать очага, хозяйка. В рассказе, из-за чудовищного преступления нелюдей, этот термин приобрел несвойственный ему жуткий смысл...
Ц1е Нана.
«По ночам мужчины пели «илли», один запевал,
остальные многоголосо подпевали. Мне было
страшно от того, что непонятно было куда
нас везут и зачем.
С тех пор, если приходилось слышать многоголосое
мужское пение, я плакала»
(Яха Мациева - малолетней девочкой познавшая
ужасы депортации)
- Какого черта я тут делаю? Где они, эти «младодемократы» со своими отпрысками? Это их война, во имя их блага. За что я по уши в грязи? - мысль, обросшая ненавистью, носилась в его голове.
Комбат с командирского сидения танка, наблюдал за полем сражения, корректируя огневую поддержку, бросившейся в атаку пехоты. Пятнадцать оставшихся от батальона танков постоянно вели обстрел, подавляя огневые точки противника. Сын потомственного военного, генерала НКВД в отставке, Руслан на каком-то генном уровне ненавидел войну, как поводыря насилия. Мужественной красотой своей европейской внешности и бескомпромиссной суровой справедливостью характера, он всегда вызывал симпатию и уважение окружающих его людей, в том числе подчиненных. Но руководящие чины относились у нему со сдержанной осторожностью, всегда побаиваясь услышать правду о себе. Имея немало правительственных наград за мужество и безупречное выполнение своего долга, прошедший Афганскую войну, он в свои пятьдесят с небольшим лет был призван из запаса и в чине подполковника командовал танковым батальоном. Потеря каждого бойца для него была личной трагедией. Он не носил награды, полученные за эту войну, но принимал их и считал, что они даны ему за то, что он максимально продуманно вел боевые действия, оберегая личный состав от бессмысленной гибели, и вел огонь только по военным целям…
- Комбат! - раздался в наушниках голос лейтенанта Таирова, командира танковой роты,
-Чехловец горит!
Руслан навел командирский прибор наблюдения и увидел столб огня над трансмиссией танка старшины Чехловца, и тут-же отдал команду:
- Старшина, вместе с экипажем покиньте танк!
Люк на башне горящего танка откинулся и первым выскочил старшина, чёрный дым повалил за ним из открытого люка. Старшина, поддерживаемый за туловище подоспевшим механиком окунулся в адское жерло башни, помогая наводчику выбраться из танка.
В следующую минуту комбат увидел, как механик и командир спрыгивают с танка, а замешкавшийся наводчик в тлеющей робе падает на горящую трансмиссию, скошенный трассирующей пулей. В агонии он пытается подняться и мгновенно превращается в пылающий факел.
А из памяти комбата вырвалась картина далёкого незнакомого прошлого, и вместо наводчика он увидел факел горящей женщины. Но в следующее мгновение бронебойный снаряд впился в его танк, комбата взрывной волной выбросило в открытый люк. И мир исчез, исчезло всё.
Долгие шесть месяцев комы и седой статный старик, отец Руслана, постоянно дежуривший у кровати неподвижного воина. Глазами полными сухих слёз боли, он смотрел неотрывно в лицо сына, словно усилием воли заставляя его зашевелиться. И вот чудо шестимесячного ожидания произошло - старый отставной генерал не верил своим глазам: губы сына зашевелились, и он более- менее разборчиво прошептал:
- Чётки…
Старик судорожно вздрогнул, потрясённый, бросился к книжному шкафу. Из-за стопки книг в потайном сейфе взял старинные чётки и, вернувшись к кровати Руслана, вложил их в как будто ждущую раскрытую ладонь.
Первый миг вернувшегося сознания и первое реальное видение поразило Руслана. Он увидел свое тело, лежащее на кровати и молодую красивую женщину, склонившуюся над ним. Она протянула руки и сказала ласково на языке познанным им на последней войне:
- Сан к1ант, схьаэца суьлхьанаш...(Возьми четки, сынок)
Глаза Руслана внезапно широко раскрылись. Видение исчезло. Дневной свет комнаты ослепил его, через какое-то время он увидел над собой родное, измученное страданием, лицо отца.
- Кто она? - слабым голосом спросил Руслан.
- Ты о ком, сынок? - сквозь влагу слез радости и боли спросил отец.
Руслан протянул к отцу ладонь с чётками и тот, кажется, всё понял.
- Это она тебя вернула на землю?
- Кто она?- снова спросил Руслан.
Старик ладонями прикрыл лицо, и его плечи затряслись в беззвучном рыдании.
Воспоминания о тех страшных ночи и утре, кошмарной явью обступили старика.
Февраль 1944 года. Чудовище по имени Депортация загнала подразделение НКГБ под командованием комиссара 3-ого ранга Михаила Гвишиани в высокогорное селение Хайбах. Жителей под дулами автоматов эвакуировали в районный центр Ялхорой с последующим переселением железной дорогой в Казахстан.
Отец черной депортации Лаврентий Берия поставил каждому участнику операции жесткие временные рамки. Выпавший накануне снег ставил под угрозу срыва выполнение дьявольского задания. Мешали немощные старики, больные и грудные дети с матерями.
Гвишиани приказал весь балласт населения согнать в большую конюшню совхоза, по стечению предопределенных обстоятельств названному именем Берия. Жителям приказал утеплить стены конюшни соломой и сеном.
В картине памяти старик увидел себя, молодого лейтенанта Госбезопасности, служившего под командованием генерала Гвишиани, с бойцами своего взвода помогавшего утеплять сарай. Он слышал, как рядовой Приходько шептал своему другу сослуживцу:
- Нельзя называть именем дьявола свои жилища!
- Заткнись, Приходько,- зло зашипел лейтенант,- смерти не боишься?
- Товарищ лейтенант, - шепотом ответил боец, - это моя страна, мой народ, завтра мою мать с моим грудным братом запрут в конюшню.
- Я приказываю тебе заткнуться и больше никогда вслух не высказывать всю дурь твоей башки!
Долгая ночь, наполненная гулом безнадежной тревоги, криками конвоиров, натянутым, как струна, недоуменным ропотом населения и холодное тяжелое утро 27 февраля.
В 11 часов Гвишиани вышел на связь с Берия. И после переговоров судьба заключенных конюшни была решена. Ворота заколотили, подожжённая солома и сено вспыхнули, разжигая стены конюшни. Окружавшие строение военнослужащие оцепенели в смешанном чувстве вины и ужаса. Затихли горы, разверзлись небеса, и молитва взмыла к ним вместе с высоким пламенем, объявшим конюшню. Это молились обречённые. И молитва тронула небеса, среди зимы сверху обрушился поток холодного ливня, гася пламя. И тут на смену молитве над безнадежно продолжающей пылать конюшней взвилась ввысь многовековая героическая песня горцев «илли» - «Всюду от дыма и пламени тьма, и залиты камни кровью…». Сначала один из стариков запел высоким голосом, и вот песню подхватило многоголосие разной высоты и тембра, переливаясь, сливаясь и улетая к небесам, завораживая и сотрясая души солдат оцепления.
Гвишиани в бешеной злобе отдал приказ:
- Огонь!
И пулеметные очереди прошили начавшийся обрушаться горящий капкан. Когда выстрелы умолкли, наступила пронзительная тишина, и услышали окаменевшие бойцы поминальный крик орла, неведомо откуда пролетавшего над адом.
Приходько рыдал, лейтенант закрыл рот рукой, сдерживая позыв стрессовой тошноты. Полуобрушившаяся конюшня догорала, изредка оглушительно потрескивая в гнетущей тишине. Раздался приказ и все пошли прочь от места, помеченного Зверем.
- Товарищ лейтенант, - услышал уходящий прочь командир испуганный голос Приходько и обернулся.
Ужас сжал раскаленной рукой сердце лейтенанта. Над горящей еще не обрушившейся нижней частью конюшни он увидел высокую фигуру женщины, объятую пламенем. Она протянула руки и через горящее препятствие на дымящуюся, парящую растаявшим снегом землю, покатился сверток.
- Це1 Нана! - знакомый с чеченской терминологией, прошептал лейтенант. - Мать огня!
Приходько, закрывая от жара лицо шинелью, подобрал сверток и побежал к лейтенанту. Они вместе развернули тлеющий сверток из плотной шерстяной ткани. И тяжелый ком долго сдерживаемого рыдания вырвался из горла лейтенанта. В свертке полузадохнувшийся ребенок в больной гримасе закрывал с усилием и без того закрытые глазенки и сжимал маленькими ручонками четки.
Старик стряхнул, как проклятия воспоминания и ответил на вопрос Руслана:
- Это была Ц1е Нана - твоя мама.
Перенесено с dreamwidth.