О, счастливчик.Следователи и колеса
Цитата взята у teh_nomad в О, счастливчик
Согласно официальной статистике, в российских судах практически не выносят оправдательных приговоров -- их количество составляет жалких 0,7 процента от общего числа. Это означает, что практически каждый, чье дело попадает в суд, будет осужден. Светлана Рейтер встретилась с людьми, которые сумели добиться оправдания, и попыталась понять, почему им так повезло -- и почему не везет всем остальным.
По логике Анны Усачевой выходит, что следствие и, соответственно, суд у нас работают идеально, а в Европе, например, где оправдательных приговоров около четверти, -- какая-то беда. То есть оправдательный приговор -- это фактически ошибка следствия, а не форма торжества справедливости, такая же, как и обвинительный.
Я спускаюсь на этаж ниже в здании Мосгорсуда -- в просторный кабинет Дмитрия Фомина, заместителя председателя Московского городского суда, который исполняет обязанности судьи шестнадцать лет. «Надо понимать разницу в законодательстве между Россией и Европой. Вот у них -- громкое дело, задерживают маньяка в Австрии, через пару недель -- дело в суде, маньяк получает большой срок. Нет такой системы предварительного следствия, как у нас, где дела расследуются месяцами и годами. Что получается у нас? -- всплескивает длинными руками Фомин, не без изящества одетый и удивительно артистичный человек. -- Дело расследует следователь, юрист с высшим образованием. Над ним руководитель следственного отдела и надзирающий прокурор, который непосредственно за следствием наблюдает, и вдобавок прокурор, отписывающий обвинительное заключение. В течение нескольких месяцев дело рассматривается с позиции прохождения в суде (40% дел отсеиваются на стадии следствия), и для всех, кто им занимается, оправдательный приговор -- большой минус, вплоть до потери работы. Потом дело поступает в суд. Четыре юриста проверяли его со всех сторон. И тут что получается? Еще один юрист -- судья -- говорит: «Вы все оценили неправильно». Откуда это возьмется?»
Если представить себя на месте судьи, действительно по-человечески неудобно получается: люди проделали колоссальную работу, формальные процедуры соблюдены -- свидетели, протоколы, обвиняемый, многостраничные тома дела -- на месте. И что -- я, юрист, буду ставить под сомнение профессионализм других юристов только потому, что в юридическом вузе я выбрал другой факультет? Но, если вдуматься, логика эта совершенно противоестественная. Как если бы врач в поликлинике поставил пациенту неверный диагноз, а другой врач в больнице, куда пациента доставили, видя, что диагноз совсем не тот, все равно бы стал лечить его по первоначально собранному анамнезу, не проводя дополнительных исследований.
«Ко мне относились так, как будто я уже преступник»
Ноябрьским утром 2009 года в дверь квартиры 26-летнего звукорежиссера Дмитрия Литовченко настойчиво постучали незнакомые люди. Они представились оперуполномоченными ОВД «Чертаново» и предложили Литовченко немедленно проехать в отделение. Дмитрий удивился, поскольку с районом Чертаново его ничего не связывало. Более того, он там не был ни разу в жизни. Но у оперативников была своя версия: 1 октября 2009 года Дмитрий Литовченко свинчивал колеса с машин на одной из улиц района Северное Чертаново. «Мне предлагали сознаться в том, что я крал колеса, -- возмущается Литовченко. -- В процессе допроса: ты был, ты видел, это точно ты, пройдем в такую-то комнату, снимем отпечатки пальцев, встань к стенке -- чик фотоаппаратом, повернись боком. Ко мне относились так, как будто я уже преступник и просто не желаю сознаваться в том, что сделал. Надо мной издевались: оперативники предлагали снять колеса для их автомашин, а они меня за это отпустят. Я им кричу: «Да я никогда в районе Чертаново не был!» -- а они: «Ну на опознании выясним».
Выпускник МГИМО, мальчик из интеллигентной семьи, мама -- журналист, папа -- военный переводчик, Дмитрий впервые в жизни попал в ситуацию, из которой не было выхода: «Меня заводят в кабинет какого-то сотрудника милиции, там сидят два статиста на опознание. Мне предлагают занять место между ними; заходит первый свидетель преступления по фамилии Краснощекий, показывает прямо на меня: «Так вот же он!» Потом заходит второй свидетель, Захаров, смотрит на меня и говорит: «Ну не знаю, то ли он, то ли нет». Милиционеры ему: «Вы уж определитесь!» Захаров отвечает: «Ну тогда точно он». И я понял, что это -- надолго».
Потом Литовченко узнал много способов свидетельского опознания: «Прямо в соседнем кабинете перед опознанием свидетелю показывают твою страничку в «Вконтакте» или фотографию, если тебя при задержании сфотографировали, чтобы свидетель сходу на нужного человека показал». Только когда Литовченко предъявили обвинение в краже и он смог ознакомиться с материалами дела, выяснилось, что в ночь на 1 октября Краснощекий и Захаров прогуливались по микрорайону Чертаново. Проходя мимо одного из домов, они услышали характерный звук отвинчиваемого колеса и увидели возле автомобиля группу из трех людей, двоих из которых задержали, а одного -- упустили. Один из задержанных, Романов, сказал, что убежавшего зовут Дмитрий Литовченко и живет он «где-то в районе станции метро «Бирюлево». В Бирюлево жил звукорежиссер Дмитрий Литовченко. И не он один. После долгих поисков по московским базам данных Дмитрий выяснил, что в Москве проживают порядка семидесяти Дмитриев Литовченко, и ничто не мешает им свободно перемещаться по городу и жить в любом районе. В том числе и в Бирюлево. Но разбираться со всем этим следователи ОВД «Чертаново» Чиркунов и Восканян не стали: Литовченко оказался единственным, кто был официально прописан в Бирюлево, а значит, искать дальше смысла не было.
История Литовченко поражает беспечностью следователей: ведь вероятность попадания в этом случае максимум один к семидесяти. И если оправдательный приговор может грозить, как говорил судья Мосгорсуда Фомин, увольнением следователей и прокуроров, которые довели такое дело до суда, то с точки зрения здравомыслия надежда следователей на солидарность судей в деле Литовченко кажется опрометчивой.
Мои размышления о теории вероятности прерывает адвокат Анна Ставицкая: «Следователи знают, что какую бы дрянь они ни принесли, судья все равно вынесет обвинительный приговор, потому что наше следствие, с точки зрения суда, ошибаться не может. Редчайшие случаи оправдательных приговоров можно объяснить так: «Я, судья, вынес оправдательный приговор не потому, что пришел к выводу о том, что на собранных доказательствах нельзя установить обвинительный приговор, а потому, что следствие велось из рук вон плохо, в деле полно очевидной лажи, вот мне и пришлось подсудимого оправдать».
29 октября 2010 года Чертановский районный суд вынес приговор, согласно которому Литовченко был признан виновным в покушении на кражу. Ему дали год лишения свободы условно. По его словам, судью Тюркину вообще не интересовала сторона защиты: «Были представлены все доказательства -- и алиби, поскольку я с девушкой своей в «Вконтакте» всю ночь на 1 октября переписывался, и свидетели в мою пользу выступали, и Романов говорил, что со мной не знаком и имел в виду совершенно другого человека, -- Тюркина вынесла мне обвинительный приговор. Я подал кассационную жалобу в Мосгорсуд, но обвинительный приговор оставили без изменений».
В конечном итоге Литовченко все-таки повезло. «Мои родители, которые с ума сходили, ухитрились записаться на прием к заместителю председателя Мосгорсуда Любови Колышницыной, -- рассказывает мне Литовченко, сидя в кафе на Варшавском шоссе. -- Мой адвокат их специально перед этим долго учил, как с Колышницыной разговаривать: не повышать голос, не клянчить, не плакать, а очень просить об объективности». И тут каким-то невероятным образом система дала сбой.
20 мая 2011 года Дмитрия Литовченко оправдали.
Источник
Согласно официальной статистике, в российских судах практически не выносят оправдательных приговоров -- их количество составляет жалких 0,7 процента от общего числа. Это означает, что практически каждый, чье дело попадает в суд, будет осужден. Светлана Рейтер встретилась с людьми, которые сумели добиться оправдания, и попыталась понять, почему им так повезло -- и почему не везет всем остальным.
По логике Анны Усачевой выходит, что следствие и, соответственно, суд у нас работают идеально, а в Европе, например, где оправдательных приговоров около четверти, -- какая-то беда. То есть оправдательный приговор -- это фактически ошибка следствия, а не форма торжества справедливости, такая же, как и обвинительный.
Я спускаюсь на этаж ниже в здании Мосгорсуда -- в просторный кабинет Дмитрия Фомина, заместителя председателя Московского городского суда, который исполняет обязанности судьи шестнадцать лет. «Надо понимать разницу в законодательстве между Россией и Европой. Вот у них -- громкое дело, задерживают маньяка в Австрии, через пару недель -- дело в суде, маньяк получает большой срок. Нет такой системы предварительного следствия, как у нас, где дела расследуются месяцами и годами. Что получается у нас? -- всплескивает длинными руками Фомин, не без изящества одетый и удивительно артистичный человек. -- Дело расследует следователь, юрист с высшим образованием. Над ним руководитель следственного отдела и надзирающий прокурор, который непосредственно за следствием наблюдает, и вдобавок прокурор, отписывающий обвинительное заключение. В течение нескольких месяцев дело рассматривается с позиции прохождения в суде (40% дел отсеиваются на стадии следствия), и для всех, кто им занимается, оправдательный приговор -- большой минус, вплоть до потери работы. Потом дело поступает в суд. Четыре юриста проверяли его со всех сторон. И тут что получается? Еще один юрист -- судья -- говорит: «Вы все оценили неправильно». Откуда это возьмется?»
Если представить себя на месте судьи, действительно по-человечески неудобно получается: люди проделали колоссальную работу, формальные процедуры соблюдены -- свидетели, протоколы, обвиняемый, многостраничные тома дела -- на месте. И что -- я, юрист, буду ставить под сомнение профессионализм других юристов только потому, что в юридическом вузе я выбрал другой факультет? Но, если вдуматься, логика эта совершенно противоестественная. Как если бы врач в поликлинике поставил пациенту неверный диагноз, а другой врач в больнице, куда пациента доставили, видя, что диагноз совсем не тот, все равно бы стал лечить его по первоначально собранному анамнезу, не проводя дополнительных исследований.
«Ко мне относились так, как будто я уже преступник»
Ноябрьским утром 2009 года в дверь квартиры 26-летнего звукорежиссера Дмитрия Литовченко настойчиво постучали незнакомые люди. Они представились оперуполномоченными ОВД «Чертаново» и предложили Литовченко немедленно проехать в отделение. Дмитрий удивился, поскольку с районом Чертаново его ничего не связывало. Более того, он там не был ни разу в жизни. Но у оперативников была своя версия: 1 октября 2009 года Дмитрий Литовченко свинчивал колеса с машин на одной из улиц района Северное Чертаново. «Мне предлагали сознаться в том, что я крал колеса, -- возмущается Литовченко. -- В процессе допроса: ты был, ты видел, это точно ты, пройдем в такую-то комнату, снимем отпечатки пальцев, встань к стенке -- чик фотоаппаратом, повернись боком. Ко мне относились так, как будто я уже преступник и просто не желаю сознаваться в том, что сделал. Надо мной издевались: оперативники предлагали снять колеса для их автомашин, а они меня за это отпустят. Я им кричу: «Да я никогда в районе Чертаново не был!» -- а они: «Ну на опознании выясним».
Выпускник МГИМО, мальчик из интеллигентной семьи, мама -- журналист, папа -- военный переводчик, Дмитрий впервые в жизни попал в ситуацию, из которой не было выхода: «Меня заводят в кабинет какого-то сотрудника милиции, там сидят два статиста на опознание. Мне предлагают занять место между ними; заходит первый свидетель преступления по фамилии Краснощекий, показывает прямо на меня: «Так вот же он!» Потом заходит второй свидетель, Захаров, смотрит на меня и говорит: «Ну не знаю, то ли он, то ли нет». Милиционеры ему: «Вы уж определитесь!» Захаров отвечает: «Ну тогда точно он». И я понял, что это -- надолго».
Потом Литовченко узнал много способов свидетельского опознания: «Прямо в соседнем кабинете перед опознанием свидетелю показывают твою страничку в «Вконтакте» или фотографию, если тебя при задержании сфотографировали, чтобы свидетель сходу на нужного человека показал». Только когда Литовченко предъявили обвинение в краже и он смог ознакомиться с материалами дела, выяснилось, что в ночь на 1 октября Краснощекий и Захаров прогуливались по микрорайону Чертаново. Проходя мимо одного из домов, они услышали характерный звук отвинчиваемого колеса и увидели возле автомобиля группу из трех людей, двоих из которых задержали, а одного -- упустили. Один из задержанных, Романов, сказал, что убежавшего зовут Дмитрий Литовченко и живет он «где-то в районе станции метро «Бирюлево». В Бирюлево жил звукорежиссер Дмитрий Литовченко. И не он один. После долгих поисков по московским базам данных Дмитрий выяснил, что в Москве проживают порядка семидесяти Дмитриев Литовченко, и ничто не мешает им свободно перемещаться по городу и жить в любом районе. В том числе и в Бирюлево. Но разбираться со всем этим следователи ОВД «Чертаново» Чиркунов и Восканян не стали: Литовченко оказался единственным, кто был официально прописан в Бирюлево, а значит, искать дальше смысла не было.
История Литовченко поражает беспечностью следователей: ведь вероятность попадания в этом случае максимум один к семидесяти. И если оправдательный приговор может грозить, как говорил судья Мосгорсуда Фомин, увольнением следователей и прокуроров, которые довели такое дело до суда, то с точки зрения здравомыслия надежда следователей на солидарность судей в деле Литовченко кажется опрометчивой.
Мои размышления о теории вероятности прерывает адвокат Анна Ставицкая: «Следователи знают, что какую бы дрянь они ни принесли, судья все равно вынесет обвинительный приговор, потому что наше следствие, с точки зрения суда, ошибаться не может. Редчайшие случаи оправдательных приговоров можно объяснить так: «Я, судья, вынес оправдательный приговор не потому, что пришел к выводу о том, что на собранных доказательствах нельзя установить обвинительный приговор, а потому, что следствие велось из рук вон плохо, в деле полно очевидной лажи, вот мне и пришлось подсудимого оправдать».
29 октября 2010 года Чертановский районный суд вынес приговор, согласно которому Литовченко был признан виновным в покушении на кражу. Ему дали год лишения свободы условно. По его словам, судью Тюркину вообще не интересовала сторона защиты: «Были представлены все доказательства -- и алиби, поскольку я с девушкой своей в «Вконтакте» всю ночь на 1 октября переписывался, и свидетели в мою пользу выступали, и Романов говорил, что со мной не знаком и имел в виду совершенно другого человека, -- Тюркина вынесла мне обвинительный приговор. Я подал кассационную жалобу в Мосгорсуд, но обвинительный приговор оставили без изменений».
В конечном итоге Литовченко все-таки повезло. «Мои родители, которые с ума сходили, ухитрились записаться на прием к заместителю председателя Мосгорсуда Любови Колышницыной, -- рассказывает мне Литовченко, сидя в кафе на Варшавском шоссе. -- Мой адвокат их специально перед этим долго учил, как с Колышницыной разговаривать: не повышать голос, не клянчить, не плакать, а очень просить об объективности». И тут каким-то невероятным образом система дала сбой.
20 мая 2011 года Дмитрия Литовченко оправдали.
Источник