май.
Глупость - вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заметить, если не думать все время только о себе. Альбер Камю «Чума»
Пришло время и расставило все по местам.
На лютеранском кладбище, на Васильевском острове, соловьи умоляют весну не взрослеть. Среди скульптур и каменных плит бархатный папоротник в душном сонном запахе черемухи.
Эти месяцы запомнятся мне долгими кухонными разговорами с Нафсет. О душе, искусстве, о том, что было и чего не было.
Всадники апокалипсиса не увидели нас, группку напуганных людей, промчались мимо, под индастриал техно. Зато теперь ты знаешь, как выглядит моя дача. Так много я никогда не говорила.
Я соскучилась. Что-то щемит внутри. Все хорошо, скоро распустится сирень, и придут белые ночи, еще месяц можно идти по протоптанной тропинке. Но что, что?..
Мне хочется взять горсть земли, крепко-крепко сжать ее в кулаке, может, я пойму что-то?
Хозяйка Медной горы хранит в малахитовой шкатулке плюшевую птичку.
Вечером дома невыносимо. Нас было 11, у нас были велосипеды, свет от фонарей и дорога.
Все это чушь.
Пришло время и расставило все по местам.
На лютеранском кладбище, на Васильевском острове, соловьи умоляют весну не взрослеть. Среди скульптур и каменных плит бархатный папоротник в душном сонном запахе черемухи.
Эти месяцы запомнятся мне долгими кухонными разговорами с Нафсет. О душе, искусстве, о том, что было и чего не было.
Всадники апокалипсиса не увидели нас, группку напуганных людей, промчались мимо, под индастриал техно. Зато теперь ты знаешь, как выглядит моя дача. Так много я никогда не говорила.
Я соскучилась. Что-то щемит внутри. Все хорошо, скоро распустится сирень, и придут белые ночи, еще месяц можно идти по протоптанной тропинке. Но что, что?..
Мне хочется взять горсть земли, крепко-крепко сжать ее в кулаке, может, я пойму что-то?
Хозяйка Медной горы хранит в малахитовой шкатулке плюшевую птичку.
Вечером дома невыносимо. Нас было 11, у нас были велосипеды, свет от фонарей и дорога.
Все это чушь.