10 мая 1945 г. Первый мирный день
10 мая 1945 г.
Едва забрезжил предрассветный сумрак, как я проснулся от холода и огляделся вокруг. Напротив нашей машины была витрина магазина, торговавшего тканями. Дверь была открыта и какой-то солдат вошел внутрь. Я - за ним. На полках и прилавках было пусто. Солдат прошел вглубь, я заглянул под прилавок и среди груды мусора обнаружил две штуки, килограмов по пятнадцать, шелковой ткани. Одна голубого цвета, другая - террикотового. Я сразу отнес их в машину и только слез обратно на землю, как подошел чех и оживленно жестикулируя руками, стал объяснять, что рядом, в соседнем доме, жил гауляйтер.
По его словам, в квартире гауляйтера много всяких ценных вещей и чех предлагал проводить туда каждого желающего.
Сразу подошло ешё несколько чехов и они усиленно стали приглашать солдат к себе в гости. Хримян разрешил мне уважить просьбу худощавого, чуть выше среднего роста, лет 50, чеха. С ним я поднялся на третий этаж соседнего дома, с наслаждением умылся. Гостеприимный хозяин побрил меня и накормил завтраком. За завтраком он ругал немцев, но в тоже время хвалил себя. В такое время, в войну, ему, коммерсанту, трудно было вести дела. Ведь до войны он обеспечивал галантереей всю центральную Европу. Ворочил многими миллионами. Правда, монополия у него была только на патефонные иголки и лезвия для безопасных бритв. А эти проклятые немцы закрыли для него Германию, Австрию и оставили ему совсем немного.
Так я впервые в жизни увидел живого капиталиста-миллионера. Он очень приветливо со мной разговаривал, угощал различными кушаниями и выражал радость по поводу освобождения.
Поблагодарив радушного хозяина, я вышел на улицу. Она вся была запружена чехами. Многие чехи нас фотографировали и брали у нас адреса, чтобы послать фотографии.
Три недели спустя я случайно нашел в лесу, где мы стояли, одну свою фотографию, в куче других. В письмах их было так много, что цензоры не успевали уничтожать, а просто выбрасывали.
В 10 часов прозвучала команда - по машинам. И машины, окруженные толпами жителей, медленно стали продвигаться по узким улочкам старого города.
Наконец мы выехали из Старого города и по широкой дороге быстро достигли рабочей окраины. Здесь снова остановка.
Теперь уже машины всей бригады собираются на обочине широкой улицы. Хримяна и солдат с нашей машины чехи приглашают войти в дом. Спустя 15 минут я решил пойти к ним. В небольшой комнате чехи и Хримян, помогая себе мимикой и жестами, ведут оживленный разговор. Когда я вошел, все замолчали и чехи посмотрели на меня. Послышался звон курантов. Я спросил - сколько времени. Мне ответили - 12.00. Тонкая, черноволосая девушка сняла со своей руки часики и подаёт их мне, что-то объясняя. Я никак не могу понять. Пожилой чех говорит:
- Подарок, подарок!
Мне неудобно, я отказываюсь. Чехи что-то оживленно говорят и смеются. Хримян мне говорит:
- Не смущай девушку, бери подарок. Да принеси с машины ей в подарок отрез на платье.
Я взял часы, первые в своей жизни. Поблагодарил девушку и в ответ подарил её метров 15 голубого шелка. Все чехи были очень рады, смеялись, а девушка, вся красная, убежала из комнаты.
Часа в два вся бригада выступила на запад. Под колесами машин снова отличная шоссейная дорога, но по сторонам её всё чаще и чаще мелькают леса. Мы проезжаем указатель, на котором написано: „Лидице”. Стрелка указателя повернута на пепелище деревни, уничтоженной немцами вместе со всеми жителями, только за то, что в ней спасался один из патриотов, убивших гауляйтера Гейдриха.
Несколько десятков домов разрушено и сожжено до основания. Кое-где торчат кирпичные крыши.
После сожженных и взорванных городов и сотен уничтоженных деревень и сел, что я видел у нас в стране, картина разрушенной деревни Лидице мало что могла дополнить.
Было только странно и непонятно, как это могло случиться в центре Европы.
Вскоре, уже под вечер, указатель на дороге известил нас, что мы въехали в город Бенешев. Проехав город, машины вечером подъехали к озеру, расположенному в зеленой оправе леса, росшего на холмистых берегах.
Здесь располагался один из крупнейших полигонов немецкой армии. В красных и чистых домиках было много всевозможных пиротех-нических средств, имитирующих разрывы снарядов, мин, гранат.
Тут же в воду озера полетели взрывпакеты и оглушенная рыба стала всплывать на поверхность. Лучи заходящего солнца отражались на поверхности воды.
Вечером, уже в темноте, мы отъехали от озера километров 6-8 и остановились на лесной поляне. Здесь уже стояла радиостанция штаба бригады. Радисты достали из машины с полдюжины трофейных радиоприемников и радиостанций. На поляне звучала музыка Моцарта, Шопена, вальсы Штрауса. Вся Европа праздновала Победу!
Едва забрезжил предрассветный сумрак, как я проснулся от холода и огляделся вокруг. Напротив нашей машины была витрина магазина, торговавшего тканями. Дверь была открыта и какой-то солдат вошел внутрь. Я - за ним. На полках и прилавках было пусто. Солдат прошел вглубь, я заглянул под прилавок и среди груды мусора обнаружил две штуки, килограмов по пятнадцать, шелковой ткани. Одна голубого цвета, другая - террикотового. Я сразу отнес их в машину и только слез обратно на землю, как подошел чех и оживленно жестикулируя руками, стал объяснять, что рядом, в соседнем доме, жил гауляйтер.
По его словам, в квартире гауляйтера много всяких ценных вещей и чех предлагал проводить туда каждого желающего.
Сразу подошло ешё несколько чехов и они усиленно стали приглашать солдат к себе в гости. Хримян разрешил мне уважить просьбу худощавого, чуть выше среднего роста, лет 50, чеха. С ним я поднялся на третий этаж соседнего дома, с наслаждением умылся. Гостеприимный хозяин побрил меня и накормил завтраком. За завтраком он ругал немцев, но в тоже время хвалил себя. В такое время, в войну, ему, коммерсанту, трудно было вести дела. Ведь до войны он обеспечивал галантереей всю центральную Европу. Ворочил многими миллионами. Правда, монополия у него была только на патефонные иголки и лезвия для безопасных бритв. А эти проклятые немцы закрыли для него Германию, Австрию и оставили ему совсем немного.
Так я впервые в жизни увидел живого капиталиста-миллионера. Он очень приветливо со мной разговаривал, угощал различными кушаниями и выражал радость по поводу освобождения.
Поблагодарив радушного хозяина, я вышел на улицу. Она вся была запружена чехами. Многие чехи нас фотографировали и брали у нас адреса, чтобы послать фотографии.
Три недели спустя я случайно нашел в лесу, где мы стояли, одну свою фотографию, в куче других. В письмах их было так много, что цензоры не успевали уничтожать, а просто выбрасывали.
В 10 часов прозвучала команда - по машинам. И машины, окруженные толпами жителей, медленно стали продвигаться по узким улочкам старого города.
Наконец мы выехали из Старого города и по широкой дороге быстро достигли рабочей окраины. Здесь снова остановка.
Теперь уже машины всей бригады собираются на обочине широкой улицы. Хримяна и солдат с нашей машины чехи приглашают войти в дом. Спустя 15 минут я решил пойти к ним. В небольшой комнате чехи и Хримян, помогая себе мимикой и жестами, ведут оживленный разговор. Когда я вошел, все замолчали и чехи посмотрели на меня. Послышался звон курантов. Я спросил - сколько времени. Мне ответили - 12.00. Тонкая, черноволосая девушка сняла со своей руки часики и подаёт их мне, что-то объясняя. Я никак не могу понять. Пожилой чех говорит:
- Подарок, подарок!
Мне неудобно, я отказываюсь. Чехи что-то оживленно говорят и смеются. Хримян мне говорит:
- Не смущай девушку, бери подарок. Да принеси с машины ей в подарок отрез на платье.
Я взял часы, первые в своей жизни. Поблагодарил девушку и в ответ подарил её метров 15 голубого шелка. Все чехи были очень рады, смеялись, а девушка, вся красная, убежала из комнаты.
Часа в два вся бригада выступила на запад. Под колесами машин снова отличная шоссейная дорога, но по сторонам её всё чаще и чаще мелькают леса. Мы проезжаем указатель, на котором написано: „Лидице”. Стрелка указателя повернута на пепелище деревни, уничтоженной немцами вместе со всеми жителями, только за то, что в ней спасался один из патриотов, убивших гауляйтера Гейдриха.
Несколько десятков домов разрушено и сожжено до основания. Кое-где торчат кирпичные крыши.
После сожженных и взорванных городов и сотен уничтоженных деревень и сел, что я видел у нас в стране, картина разрушенной деревни Лидице мало что могла дополнить.
Было только странно и непонятно, как это могло случиться в центре Европы.
Вскоре, уже под вечер, указатель на дороге известил нас, что мы въехали в город Бенешев. Проехав город, машины вечером подъехали к озеру, расположенному в зеленой оправе леса, росшего на холмистых берегах.
Здесь располагался один из крупнейших полигонов немецкой армии. В красных и чистых домиках было много всевозможных пиротех-нических средств, имитирующих разрывы снарядов, мин, гранат.
Тут же в воду озера полетели взрывпакеты и оглушенная рыба стала всплывать на поверхность. Лучи заходящего солнца отражались на поверхности воды.
Вечером, уже в темноте, мы отъехали от озера километров 6-8 и остановились на лесной поляне. Здесь уже стояла радиостанция штаба бригады. Радисты достали из машины с полдюжины трофейных радиоприемников и радиостанций. На поляне звучала музыка Моцарта, Шопена, вальсы Штрауса. Вся Европа праздновала Победу!