Пожар в Петербурге 24 июня 1737 года.
Вот эта известная картинка изображает грандиозный петербургский пожар 1737 года. (Судя по ней, «наши немецкие партнёры» уже тогда довольно схематично представляли себе российскую действительность. Впрочем, наши воззрения о Западе не многим более объективны). Но не будем сейчас о грустном, лучше поговорим о пожаре.
Петербургский пожар 1737 года.
С немецкой гравюры того времени.
А горело тогда славно: от Мойки в районе Греческой слободы до Зелёного моста. Пламя занялось сразу в двух местах (что свидетельствовало о вероятном поджоге). Огонь распространялся от дома к дому с чудовищной быстротой, охватывая всё новые и новые участки. Горящие головни с треском разлетались по сторонам, разнося искры во все концы. Смрад и дым не давали дышать, лишая обезумевших жителей последней надежды на спасение. От гула неслышно было ни криков, ни команд подоспевших пожарных, а тяга, образовавшаяся в узких улочках, была такой силы, что завлекала в пылающее жерло отчаянных спасателей и ротозеев. Впрочем, спасать из огня собственно было нечего. Пожарные и солдаты баграми растаскивали ещё не вспыхнувшие дома, надеясь остановить огненный вал… Выгорело тогда две трети застройки Адмиралтейского острова, более тысячи домов. Погибли и пропали без вести десятки человек.
Вскоре обнаружились и поджигатели. Ими оказались дворцовый крестьянин Петрушка Петров, да монастырский - Владимир Перфильев. Собравшись в кабаке «в Большой Морской улице близ Синего моста», злоумышленники запалили льняной фитиль на горшке с порохом, рассчитывая «во время того пожара, из чужих имений себе прибыль получить». Под следственные жернова попала и сожительница Перфильева - «Володимерского пехотного полка, солдата Семёна Зуева жена Стефанида Козмина» - ибо «о таком их злом намерении ведала и нигде заблаговременно на них не донесла».
8 августа 1737 года, при большом стечении зрителей, на месте, «где тот пожар учинили», оба преступника были сожжены. Надо думать, в профилактических целях и в назидание. Присутствовавший на экзекуции шотландский врач Джон Кук так описал это зрелище: «Каждый из мужчин был прикован цепью к вершине большой вкопанной в землю мачты; они стояли на маленьких эшафотах, а на земле вокруг каждой мачты было сложено в форме пирамиды много тысяч маленьких поленьев. Эти пирамиды были столь высоки, что не достигали лишь двух-трёх саженей до маленьких помостов, на которых стояли мужчины в нижних рубашках и подштанниках».
После зачтения всех вин и сурового приговора «к пирамидам дров был поднесён факел, и поскольку древесина была очень сухой, пирамиды мгновенно обратились в ужасный костёр. Мужчины умерли бы быстро, если бы ветер часто не отдувал от них пламя; так или иначе, оба они в жестоких муках испустили дух меньше чем через три четверти часа».
Стефаниде же Козминой повезло больше. От мучительной казни её избавили. Попросту отрубив голову…
Петербургский пожар 1737 года.
С немецкой гравюры того времени.
А горело тогда славно: от Мойки в районе Греческой слободы до Зелёного моста. Пламя занялось сразу в двух местах (что свидетельствовало о вероятном поджоге). Огонь распространялся от дома к дому с чудовищной быстротой, охватывая всё новые и новые участки. Горящие головни с треском разлетались по сторонам, разнося искры во все концы. Смрад и дым не давали дышать, лишая обезумевших жителей последней надежды на спасение. От гула неслышно было ни криков, ни команд подоспевших пожарных, а тяга, образовавшаяся в узких улочках, была такой силы, что завлекала в пылающее жерло отчаянных спасателей и ротозеев. Впрочем, спасать из огня собственно было нечего. Пожарные и солдаты баграми растаскивали ещё не вспыхнувшие дома, надеясь остановить огненный вал… Выгорело тогда две трети застройки Адмиралтейского острова, более тысячи домов. Погибли и пропали без вести десятки человек.
Вскоре обнаружились и поджигатели. Ими оказались дворцовый крестьянин Петрушка Петров, да монастырский - Владимир Перфильев. Собравшись в кабаке «в Большой Морской улице близ Синего моста», злоумышленники запалили льняной фитиль на горшке с порохом, рассчитывая «во время того пожара, из чужих имений себе прибыль получить». Под следственные жернова попала и сожительница Перфильева - «Володимерского пехотного полка, солдата Семёна Зуева жена Стефанида Козмина» - ибо «о таком их злом намерении ведала и нигде заблаговременно на них не донесла».
8 августа 1737 года, при большом стечении зрителей, на месте, «где тот пожар учинили», оба преступника были сожжены. Надо думать, в профилактических целях и в назидание. Присутствовавший на экзекуции шотландский врач Джон Кук так описал это зрелище: «Каждый из мужчин был прикован цепью к вершине большой вкопанной в землю мачты; они стояли на маленьких эшафотах, а на земле вокруг каждой мачты было сложено в форме пирамиды много тысяч маленьких поленьев. Эти пирамиды были столь высоки, что не достигали лишь двух-трёх саженей до маленьких помостов, на которых стояли мужчины в нижних рубашках и подштанниках».
После зачтения всех вин и сурового приговора «к пирамидам дров был поднесён факел, и поскольку древесина была очень сухой, пирамиды мгновенно обратились в ужасный костёр. Мужчины умерли бы быстро, если бы ветер часто не отдувал от них пламя; так или иначе, оба они в жестоких муках испустили дух меньше чем через три четверти часа».
Стефаниде же Козминой повезло больше. От мучительной казни её избавили. Попросту отрубив голову…