200 лет «Достоевскому»
..
.
Из проблемного русского литератора сделали иерихонскую трубу. Читая его сегодня можно поймать себя на мысли что граждане фейерверки вроде атали (и другие - искорки помельче) которые например не стесняются говорить к примеру о «заимствовании» идей «мирового правительства» у основоположников научного коммунизма - что эти граждане многое без стеснения слизнули и с буйного наследия Фёдора Михайловича.
.
Учитывая то что те же «протоколы сионских мудрецов» и многие им подобные «документы» (и документы тоже) объявились в читающем литературу мире значительно позднее ухода из жизни Достоевского можно полагать что некоторые публицистические наития (про инквизитора и т.п.) в его литературе его навсегда непривычного широкой публике таланта хранят местами необычайную яркость откровения. За тем и не удивительно как эти душевные импровизации вызвали особый отклик в радостно разлагающимся/освобождающемся от мракобесия/моральной тягомотины и пр. умственно раскрепощающемся индивидуализме запада.
Нищета собственных потуг приводила к восторженному некритичному цитированию «проблемных» «психологических» состояний и размышлений о них прочитанных у русского литератора которые требовались для умственного восприятия непостижимого этим западным (смесью рационального с подавляющего мрачно мистического) умом.
Настоящее писательство в отличие от литературного писательства идейного тем более настояще когда напоминает «сон на яву» или около яви как это отмечалось у Флоренского. Воля писателя здесь ущемляется в той части где она обычно пытается двигаться в направлении поставленной (этим человеком писателем) осмысленной цели. Цель даже если она изначально была и даже неглупа вдруг исчезает вовсе. Если от неё и остаётся то только некое дуновение которое и породило было вначале эту осмысливаемую цель.
Впрочем в «беседе Ивана Карамазова с чортом» об этом вскользь но довольно явственно упомянуто от имени «чорта» (с речевой пошлятинкой которая позволяет поставить здесь кавычки):
«в снах, и особенно в кошмарах, ну, там от расстройства желудка или чего-нибудь, иногда видит человек такие художественные сны, такую сложную и реальную действительность, такие события или даже целый мир событий, связанный такою интригой, с такими неожиданными подробностями, начиная с высших ваших проявлений до последней пуговицы на манишке, что, клянусь тебе, Лев Толстой не сочинит, а между тем видят такие сны иной раз вовсе не сочинители, совсем самые заурядные люди, чиновники, фельетонисты, попы…»
Остальное пожалуй в данной беседе имеет ещё совсем откровенно публицистический характер переписывания известного «дневника писателя» Фёдора Михайловича. «Дискуссия» имеет скорее поучительный характер как и многое в литературе Достоевского а упомянутые выше в цитате «сны» изредка освещают вдруг/местами его повествования которые больше напоминают карикатурную драматургию и временами даже имеющую фельетонный оттенок.
Само «литературное» писание Достоевским напоминает освобождение его от бесовского наваждения и выхода из тяжкого и мучительного сна после которого приходит утро со счастливым чувством здорового обновления. В эти моменты он перестаёт быть «знаменитым писателем» а по человечески радуется своей обыкновенной человечности. Здесь он и выступает как выступил и у памятника Пушкину.
Тот мрак предшествующий этому очищению который заполняет романы писателя и не свойственный Здоровому и тем счастливому человеку (каковым доводилось чувствовать себя Фёдору Михайловичу в перерывах между его в том числе и материально обязывавшем его творчеством) - тот отдетализованный писателем мрак был подхвачен и разнесён в форме (не удивительно что в индивидуализованном обществе запада) некоего болезненного «здравого смысла» теми кто просто не мог подняться в человечном состоянии выше тех давящих снов писателя и оказывался в их замкнутом хороводе.
В литературе Достоевского (в отличие от Севантеса которого тот очень высоко ценил и от Л.Н.Толстого которого невольно и с некоторой явной неравнодушностью упомянул выше писатель в речи «чорта») постоянно идёт неспокойное движение действительности с многочисленными авторскими её пометками в портретах и поведении людей. Оставление этого морока в типографиях позволило Фёдору Михайловичу не испытать судьбы Н.В.Гоголя.
Общительный был неравнодушный и жизнелюбивый человек.
Возвращаясь к картинке в начале поста можно отметить что использование/навязывание мрачной эсхатологии - непростая и очень урожаистая агротехника для подавления ростков человеческого духа в их зародышах. Для этого очень удачно использовали выборочность «из Фёдора Михайловича» и отчасти у нас (сразу можно сказать что у нас - не в коня корм) а и в западном общественном сознании (там - в коня). Картинка в начале поста - это то как нужно относиться к подобным манипуляциям здоровому человеческому духу.
С 200летием Фёдора Михайловича!
.