Если сердце человека всецело принадлежит Богу, никакие (даже естественные!) страсти не имеют над ним власти, так как влечение к Богу это страсть, которая целиком поглощает человека.
Когда человек согрешил, уклонившсь от Бога, Бог обременил его естественными страстями для того, чтобы привязать его к Себе, потому что страстный человек уязвим и
(
Read more... )
Страсти эти, как и прочие, первоначально не были созданы с естеством человека, иначе бы они входили в определение этого естества. Научившись от великого Григория Нисского, я говорю, что они были внедрены в человеческое естество вследствие отпадения от совершенства, приросши к неразумнейшей части естества. Чрез них-то вместо божественного и блаженного образа тотчас вместе с преступлением заповеди стало явным и отчетливо видным в человеке подобие неразумных животных. Ибо надлежало, чтобы с помрачением достоинства разума человеческое естество заслуженно получило наказание от тех самых признаков неразумия, какие оно привлекло к себе по доброй воле. Так премудро устроил Бог, чтобы человек пришел в сознание своего разумного превосходства.
Впрочем, у усердных в добродетели и страсти становятся прекрасными, когда те, мудро отстранив их от телесных вещей, направляют их на стяжание небесных благ. Например, когда они желание делают стремительным движением духовного влечения к божественному, наслаждение - благодатной радостью деятельного восхищения ума божественными дарами, страх - предохранительным попечением против будущего наказания за грехи, печаль - исправительным покаянием в настоящем зле. Короче говоря, подобно мудрым врачам, которые телом ядовитого зверька ехидны уничтожают настоящее или угрожающее заражение, усердные в добродетели пользуются этими страстями для уничтожения настоящего или ожидаемого зла и для приобретения и сохранения добродетели и ведения. Итак, эти страсти, как я сказал, становятся прекрасными через употребление их теми, кто «пленяет всякое помышление в послушание Христу»
Итак, человеческое естество само по себе не страстно и не бесстрастно, но может пребывать как в том, так и в другом состоянии.
Reply
Странно однако. Вот в другом месте у того же Максима Исповедника в "Диспуте с Пирром" есть такое место (в моём переводе):
Пирр: Если не от практики (ἄσκησις) нам присуще всё естественное, но от сотворения, добродетель же естественна, как же [тогда] трудом и практикой мы приобретаем добродетели, естественно присущие [нам]?
Максим: Практика и труды, следующие за ней, к тому лишь придуманы любящими добродетели, чтоб только отделить обман, вмешанный в душу через восприятие (чувства), а не для того, чтобы прямо сейчас извне привнести добродетели, ибо они положены нам от сотворения, как сказано. Отсюда и в тот момент, когда окончательно отделен будет обман, тогда же и сиянием естественной добродетели явит себя душа. Ибо не безумствующий - рассудителен, и не трусливый или наглый (дерзкий) - храбр, и не распущенный - воздержан, и не неправедный - праведник. Естественный разум же - это здравый смысл, и [естественный] критерий и суд - праведность, и [естественная] смелость - мужество, и [естественное] влечение (ἐπιθυμία) - воздержанность . Поэтому изъятие всего противоестественного, явит именно [и только] естественное в привычном виде. Подобно тому, как потеря ржавчины - естественные сияние и блеск железа.
Вот выделенное место в другом переводе: "По природе же ум есть разумение, способность суждения - праведность, а гневное начало - мужество, а вожделеющее - целомудрие."
Из этого я понял, что св.Максим говорит о естественности страстей (хоть и беспорочности - если они естественны), а в его словах, которые привели Вы - чётко сказано обратное...
не могли бы Вы пояснить, в чём я ошибаюсь?
Reply
Reply
Reply
Leave a comment