Хуаныч и Петька. Загадка бужанской души
Оглавление
[Spoiler (click to open)]- Подъем! - крикнул адъютант Царя, распахнув двери. - Подъем! Быстро одеваться! Сейчас выезжаем!
Я глянул на часы - половина четвертого. Мы кое-как оделись и поплелись во двор. Была темень. Петька ворчал, что не дают спать. Но приказ есть приказ. Залезли в машину. Появился Царь в форме рядового, только погоны были особые. Кратко переговорив с комендантом, приветливо кивнул нам и сел на переднее сидение. Поехали. Царь кратко назвал водителю какой-то населенный пункт.
Петька спросил:
- А куда мы едем?
- На позиции, - сказал Царь.
- А зачем?
- Я - по делам. А вы - чтобы удовлетворить законное любопытство.
Мы приободрились. Но ехать было неблизко, и мы успели еще поспать. Машину несколько раз останавливали патрули. Обычно Царя узнавали в лицо, но в сумерках водитель предъявлял какие-то документы. У нас сложилось впечатление, что Царь специально не показывается, чтобы нагрянуть вдруг.
Пошли перелески. Рассвело. Несколько раз мы проезжали через какие-то войска, и мы с Петькой с любопытством разглядывали громоздившуюся в отдалении боевую технику. Но машина неслась все дальше.
Наконец мы въехали в какую-то деревушку, остановились у просторной избы, как видно, штаба. Мы вышли. Возникло движение: узнали Государя. Из дверей выглянул сонный полковник, увидев Царя, поспешно спрятался. Через минуту оттуда выскочил бодрый генерал и, подбежав, начал рапортовать. Царь сделал нам знак не мешать. Мы отошли, немного постояли, обозревая скопление боевой техники невдалеке.
- Пошли, посмотрим, - предложил я.
- Давай.
Мы шли прямо сквозь расположение охранной части ПВО, созерцая частицу бужанской военной мощи. Боевые машины безмолвно давили на воображение. Вообще-то их здесь было немного, не то, что под Липками у Блицкрига. Людей почти не было видно. Редкие воины охраны лениво курили, по походному развалившись на броне. Царь явно путешествовал инкогнито. На нас солдаты поглядывали равнодушно, будто мы тут гуляли каждое утро.
- А что тут делают эти солдаты? - поинтересовался Петька.
- Папа говорит: загорают на отморе.
- А почему папа, а не ты?
Я пожал плечами.
- Он говорит, что загорают.
- Где говорит?
- У нас. - Я махнул рукой куда-то вверх.
- Понятно. - сказал Петька. - А почему они загорают?
- Кто? - спросил я передразнивая Хуаныча. - Солдаты.
- Где? - не сдавался я.
- Тут. - сказал Петька.
- А где это - тут?
- В твоем воображении, - нашелся Петька.
- А где мое воображение?
- А почем я знаю. - резонно заметил Петька. - Я же сам - тут. Тебе там виднее. А где?
Я почувствовал, что зарвался. Один Бог это знает, а мы все - тут.
- Они тут просто отдыхают от боев, - объяснил я.
- А танки зачем? - спросил Петька, заглядывая под брюхо Т-300.
- Они охраняют тут "Верблюда". А в основном отдыхают.
- На охране? - не поверил Петька.
Я кивнул. Мы с интересом рассматривали и даже щупали тут всякие непонятные, но явно кем-то там глубоко продуманные металлические штуки. Петьке даже на минуту захотелось стать конструктором.
- А можно посмотреть на него? - Петька имел в виду секретную установку, которую все называли "Верблюдом".
- Как хочешь. Но близко подойти все равно не удастся.
- Почему?
- На нем здесь сосредоточено все внимание. Если я напишу, что нас не заметили, выйдет совсем неправдоподобно.
- Кстати, а почему на нас внимания не обращают?
- Так. - Я махнул рукой. - Кто думает: так и надо, может, сверху разрешили. Мало ли. И это правда. А кто просто не обращает внимания. Но "Верблюд" - другое дело.
У Петьки чувство уважения к закону боролось с любопытством. Закон есть закон, но мы же - вместе. А я же - автор. Повыше бужанских законов.
- Ну, и пусть нас заметят, - сказал он наконец.
- Как хочешь, - повторил я. - Но все равно руками не потрогаешь.
- Ну, давай хоть издалека.
Мы вышли из расположения техники и двинулись к небольшому лесочку, где был замаскирован "Верблюд".
- Ты же имеешь право, - успокоил себя Петька.
Я кивнул. Петька стал думать о праве и вообще о власти. Потом он заметил:
- А все равно некрасиво, что солдаты на боевом дежурстве "загорают".
"Быть тебе военачальником", - подумалось мне.
- Ну, должны же люди отдыхать. Это у блицкригов с охраной ПВО напряженка, а мы-то на своей земле. Вряд ли тут что…
- Ну, и пусть не лезут. - Заметил Петька. - А почему мы уходим от войска?
- Его специально держат чуть в стороне от прочей техники, чтоб не демаскировать. А то засекут со спутника и дадут из дальнобойной пушки. Фронт-то рядом…
- Жалко, мы не на фронт. Я уж думал, мы совсем на позиции…
- Да Царь бы нас не взял… Мало ли…
Помолчав, Петька заметил:
- Так он может плюнуть по снаряду.
- Только по крупному. А мелкий - может опоздать. Поздно замечает.
Мы шли по зеленой, уже прихваченной осенью высокой некошеной траве. Под ноги лезли то невидимые кочки, то ямки. Приходилось идти медленно, чтобы не спотыкаться.
- Хорошая штука - "Верблюд", - заявил Петька.
- Это откуда посмотреть. Хорошая-то хорошая, только если бы его не было, то и войны бы, может, не было.
- Почему?
- Ну, не лезли же они на вас тридцать лет назад. Хотя беспорядка тут было куда больше. Почему? - спросил я и споткнулся. - Потому что не было хорошего ПВО. А без хорошего ПВО они вас боялись. Ракеты же.
Петька стал защищать "Верблюда":
- Зато все стало на свои места. А то они нас без конца путали миром, дружбой и жвачкой. "Новый порядок, новый порядок, мир без войн"!.. Добрые такие. А теперь нам расхотелось бузить и понадобился Царь.
- Для вас, бужан, война и разруха - родная стихия. - Сказал я. - Это папа так шутит. На самом деле, конечно, мир все-таки… Если не бузить против своих же.
Петька задумался. Мы подходили все ближе к "Верблюду", аккуратно замаскированному от "неба".
- Только нормальная война, - ответил Петька. - Чтобы глаза в глаза. А не такая, когда тебя долбят сверху, а ты ничего не можешь сделать.
- Как в начале, - сочувственно сказал я.
Петька глянул на меня, отвел взгляд и сумрачно кивнул.
Когда он вспоминал начало войны, он начинал ненавидеть прогрессоров. Большая часть ПВО оказалась вне игры, и амерчане с агликузами, выиграв войну за превосходство в воздухе - сказался развал в стране - делали что хотели, не давая бужанам головы поднять. Под их прикрытием шпрехеры взяли огромные территории, с высокомерным превосходством легко подавляя героические попытки сопротивления. Появление Царя было чудом. То, что Царю удалось из ничего создать вначале маленький фронт - было огромным чудом. Все висело на волоске, в лучших национальных традициях. Паникеры опять успели похоронить Бужландию и даже разделить шкуру неубитого медведя. Все это было свежо в Памяти Петька, но он пока даже в мыслях не решался задать мне один вопросик… В конце концов сверху виднее….
- Дальше нельзя, - напомнил я.
Мы остановились в сотне метров.
- Хорошая штука, - упрямо повторил Петька, с фанатическим благоговением рассматривая установку. "Верблюд" и правда чем-то напоминал верблюда.
- Теперь повоюем, - сказал Петька.
Мы сели в траву возле огромной одинокой березы, украшенной почему-то муравейной кучей.
- Папа меня однажды спросил, - заговорил я. - Какое оружие самое сильное?
- Ну?
- А как ты думаешь?
- Может, "Верблюд"?..
- Нет, власть, - сказал я.
- Не понял.
- А вот и подумай.
Петька подумал.
- Без власти любое войско - толпа. Толпа избирателей или толпа грабителей. Думаешь, почему там, на Западе, все так запищали от страха, когда появился Царь?
- Ясно, почему.
- А вот горцы - они воины храбрые, но войско у них - слабое.
- Просто маленькое, - возразил Петька.
- А почему маленькое?.. Ага, вот то-то! А на западе порядок, потому до сих пор держатся. Но войне теперь скоро - конец. После нового нашего наступления Царь изволит согласиться на переговоры, и ничегошеньки они от нас не получат. Еще скажут спасибо, что отпустили домой подобру-поздорову, а не провожали до самых Марденбургских ворот. Вот так-то вот.
Петьке хотелось, чтобы война поскорее кончилась, но не хотелось отпускать миротворцев подобру-поздорову.
- А без власти ничего не будет. Ни оружия, ни войска. - Продолжал я. - Потому-то власть - самое сильное оружие. Вспомни, кто в истории был всех страшнее? Это самый Брус Ли, или Хуаныч? У кого больше власти было, вот кто. Ваши Цари были всех сильнее, пока вы не разбузились. А без власти вы стали не народ, а одно недоразумение. У вас же, у бужан, кроме власти ничего по-настоящему прочного и са-мо-быт-ного нету!...
Петька шмыгнул носом. Хоть и ребенок, а он уже догадывался, что это - правда.
- Друг за друга вы не заступаетесь. Каждый живет, как ему вздумается, никто на соседа не смотрит, полная свобода быта (это мягко говоря, а говоря грубо - бескультурье). Своего вы не бережете, в чужом толком не разбираетесь… Вот только научились книжки писать, да тут как раз стало некому читать…
- Чего ты ворчишь? - сказал Петька. Он подумал, и добавил. - Есть у нас еще кое-что. Ого-го какое прочное. Дед бил-бил, не разбил, баба била-била, не разбила…
Он передразнивал мою ворчливую интонацию. Он говорил о Церкви. Я прикусил язык. Дед были коммунисты, баба - знамя либералов. Петька повторял чужие слова. Возразить было нечего, но я возразил:
- Во-во. Хороший пример. Много народу к вам туда ходит? Отец в алтаре, ты на клиросе, дядя Паша - это народ. Так?
Чтобы не поругаться, мы замолчали. Петька упорно любовался "Верблюдом", а я подполз к муравейнику. У муравьев не было власти, но каждый сам знал, что делать, и притом любил это самое делать. Выходило складно. Прямо коммунизм.
А Петька думал о власти.
О подполз ко мне, чтобы мириться. Он понимал, что люди - не муравьи, каждый - как мир. Вот и разбредаются в разные стороны. Без власти.
- А зачем он отрекся от престола? - спросил Петька. - Двинул бы войска и подавил мятеж. Или не мог? Пожалел?..
- Мог. Он потом горько жалел. Видел, что делается с народом. Легче было бы подавить.
- А зачем тогда?
- Ему Бог повелел.
- Зачем?! - у Петьки задрались брови.
- Чтобы вас наказать. Чтобы узнали, как оно - без настоящей власти. Ну, и как? Нравится?
Петька надулся и замолчал. Как будто он виноват. Он же не бузил.
Обижался он недолго, но я после бессонной ночи клевал носом и успел спокойно подремать.
- А можно посмотреть, как он плюет?
- А? - сказал я, просыпаясь. - Папа говорит, что нельзя.
- Почему?
- А я почем знаю? Говорит, нельзя. Ему виднее.
Петька, не понимая, моргал.
- А ты чего спрашивал-то? - поинтересовался я.
- А ты не слышал? - Я заснул, - сказал я, и зевнул.
- Почему нельзя посмотреть, как он плюется?
- Я говорю, почему нельзя посмотреть, как он плюется?
До меня дошло, о чем речь.
- Нам с папой не хочется оставлять сиротами амерчанских деток только для твоего удовольствия.
- А если ракета?
- Эй, духи, вы чё тут торчите?
Мы обернулись и вскочили.
Подходил морпех невысокого роста, но весьма коренастый. Видно было, что загорать ему не дали. Видно было, что нас в лучшем случае вышибут вон из расположения, предварительно хорошо напинав и надавав по шее. Он был ниже Петьки, но глядел сверху вниз. Петька здорово струхнул. Даже у меня засосало под ложечкой.
- А ну-ка ложись, - скомандовал воин.
Мы оторопели.
- Ложись, команда была.
Мы проворно легли. Теперь ему было удобнее смотреть сверху вниз.
- Ты, шланг, - сказал варяг длинному и тощему Петьке. - Какого вы тут хрена торчите?
- А что, нельзя, что ли? - дерзко пролепетал Петька в траву.
Морпех обомлел от такой наглости. Я воспользовался моментом и, приподнявшись с земли на правах автора, "объяснил":
- Мы ищем, где выспаться.
Варяг моргнул. Следовало бы вразумить нас без лишних слов, но он ощутил что-то… Присутствие власти. И воздержался.
- Так чё, на "Верблюде", что ли, откидываться? если он харкнет, мокрого места не останется, - объяснил он миролюбиво, обращаясь ко мне. Я поднял Петьку на ноги. - Валите на котел.
Я знал, где замаскирован "котел".
- А тут нечего воздух портить, - добавил он официальным тоном.
Мы проворно двинулись к котлу, чтобы зря не раздражать царева слугу.
- Что-то он не больно-то выражается, - тихо проворчал Петька, не оборачиваясь, когда мы отошли на приличное расстояние.
- А что?
- Нецензу-урно. - Петька сделал гримасу.
- Это еще что, - сказал я, не оборачиваясь. - Вот он сейчас чешет в затылке и дивится, чего это он сегодня такой мягкий?.. Разомлел на "отморе"?…
Петька сморщил нос и фыркнул.
- Зато он за тебя кровь проливает, - заметил я.
Петька кивнул. Но сказал твердо:
- А все равно. Ругаться - грех.
- Ты-то в Церкви вырос, как и я, а он знаешь где?..
Петька помолчал.
- А он верующий?
- На войне все верующие, только по большей части не сильно, а слегка.
Петька начал думать про морпеха. Бужанское воинство теперь представлялось ему какой-то толпой, компанией загорающих хулиганов. Он то пыхтел с досады на свой крайний испуг, то морщился. Шпрехеры в Липках казались и то культурнее.
Петька и правда вырос в Церкви. Отец Петр долго служил до липкинского храма в глухой, позабытой бужанами деревне, на пустом приходе; телевизора они, конечно, не заводили, и большой мир Петька узнавал из книжек, притом далеко не каких попало. Его папа, человек мягкий, наказывал его нечасто и нестрашно, а растил в страхе перед Богом. Потому наводящая испуг властность воина была переживанием свежим и неприятным. Мы дошли до "котла" и улеглись поспать. Тут никого сейчас не было, но были мы далеко не первыми и не последними, судя по сену, брезенту от дождя, старым тряпкам и даже драным матрасам.
- Что это такое?
- Это - котел.
- А что значит "котел"?
- Это реактор.
- Ух ты! - Петька вскочил. - А как тут с радиацией?
- Ну, по инструкции подолгу тут находиться не положено, но об этом давно все позабыли. Фронт же.
Это новое проявление бужанской анархии совсем опечалило Петьку. Я показал ему рукой: ложись!
- Да тебе вовсе нечего беспокоиться. Ты точно ни рентгена лишнего ни получишь.
- Почему?
- Как автор обещаю. Твое здоровье представляет большую ценность для бужанского народа, - торжественно объявил я, глядя на него снизу вверх.
- Почему это?! - возмутился Петька.
- А вот потому это, - ехидно ответил я.
- Ты надо мной не смейся, - грозно сказал Петька, подумав, что я как-то тонко намекаю на его унижение перед варягом.
- Я не смеюсь, - сказал я. Но его важность передо мной была такой забавной, что ему показалось. что я все-таки смеюсь.
Мгновение помедлив - автор все-таки! - он храбро бросился на меня, мы упали с котла и стали весело кататься по земле. Я был старше и сильнее Петьки, но он был настырнее, и я решил в конце концов сдаться. Петька с победоносным кличем уселся на меня и…
- Тихо ты, - прошипел я. - Сейчас еще кого-нибудь разбудим, и если я напишу, что нас не тронули, выйдет неправдоподобно.
Петька тут же присмирел, озираясь.
Но никого не было, и мы чинно залезли на свое место.
- А почему на войне мало сильно верующих? - спросил Петька через некоторое время, - ведь тут смерть рядом.
- А сильно верующий боится смерти не так, как вечной муки.
Мы замолчали. Петька все думал о напугавшем нас солдате. Сквернословие-то смертью не грозит, а грозит вечной мукой. Невозможно представить себе сквернослова во Свете.
- Да ты зря на него дуешься, - сказал я в ответ на его мысли. - Он же охраняет "Верблюда" твоего любимого. Мало ли кто вот так подберется.
- Вот и надо охранять, а не загорать, - проворчал Петька, - чтобы никто и не мог подойти.
Я слегка обиделся за бужанскую армию.
- Да если б не я, ты бы ни за что не подошел. Сам же просил меня подойти. "Ну и пусть заметят! Ты же имеешь право!" - передразнил я, - мы нарушили закон, чего ж теперь ворчать.
- А запугивать-то зачем?.. Сказал бы по человечески…
- Да ты что! - возмутился я. - Он должен был арестовать или пристрелить при сопротивлении!
- Ну, арестовал бы по… человечески. Мы ж не будем сопротивляться.
Петька представил себе, как нас вежливо провожают в штаб. Арестованных. А там - Царь. Тут выясняется, что мы - свои. Все радуются. Так он себе представил.
- Ты рассуждаешь, как шпрехер какой-то. Будь мы с тобой на западе, где люди живут как написано в законах, я бы с тобой вообще никуда не полез. Что ж мне нарушать законы, я же автор, сам же и придумываю ваши правила! Или для тебя вносить поправку к конституции?.. Если, мол, Петька гуляют с Лешей, на них Конституция не действует, так, что ли?
Петька слегка ошалел от моего напора.
- Погоди, что ты разошелся… Кстати, они там в тебя и не верят!.. На Западе.
- Вот именно. Вот и не пойду я туда гулять по ихним законам.
- Ну, и не ходи. Чего ты?.. - утешал меня Петька. - да и не имеют над тобой власти никакие тут законы, не хочешь - не исполняешь.
- Не-ет, Петька. - сказал я спокойно. - Я их придумал таких законолюбивых, я и не буду нарушать их законов. Просто гулять я туда - не пойду. Пусть они целуются со своими законами и живут без автора. Пусть себе верят, что они - настоящие. До поры, до времечка… Вот так пусть будет.
- Конечно. - Поддержал Петька, льстиво покивав головой, - а ты будь тут с нами. Ты же за нас.
- Ага. - Сказал я совсем спокойно. - Вот теперь-то ты понял своего морпеха?
- Нет. - Удивленно сказал Петька, сообразив, что я разыграл какую-то сцену. - Ничего не понял.
Я помолчал, мысленно попросил папу объяснить. Я и сам-то ничего не понял, чего это я.
- Ага, - сказал я. - Вот то-то и оно, что живет этот варяг не по законам.
- Ну? - подбодрил меня Петька.
- Он подчиняется чувству. Чувствует власть, понял? А законы - пыль. Сегодня одни, завтра другие. Жизнь в законы не сунешь. Вот потому у вас - Царь. Которому закон не писан, а только Бог над ним. Страшный. Который с него спросит, как он тут свое отцарствовал. Понял? Система гибкая, как сама жизнь.
- Ну? - повторил Петька, начав что-то просекать.
Я еще помолчал, сосредоточившись, чтобы понять, какие слова говорить.
- А что он такой страшный, - продолжал я, - так он и должен таким быть. Очень страшным, чтоб враг трепетал. Перед такими варягами.
- Я ж не враг?.. - не понял Петька.
- Вот почему блицкриги из твоих Липок без боя драпали? Знаешь? Эти морпехи просочились через фронт и уничтожили целое звено ПВО. Три "Кобры". Одновременно, в одну ночь. Между прочим, били врукопашную, хотя их было в десять раз меньше. Но в темноте кто тут разберет? Шпрехеры только ах-ах!.. Дальше наши под прикрытием авиации прорвали фронт и создали угрозу окружения для целого корпуса. Ну, корпусом-то можно драться в окружении, хотя и рискованно. Наши под Москвой в 41-м специально оставались в окружении, причем батальонами, даже ротами. И долбили немца в тыл, пока там, впереди, не ударили контрнаступление. Но эти не решились идти на риск. У них там ходят слухи о страшных зверствах над пленными.
Петька поморщился:
- Да наверняка чушь это. Разве что отдельные случаи…
- Вообще чушь. Но вот они этого знать не должны. Пусть считают вас дикарями. Такие слухи ползут во время всякой войны с бужанами. И будут ползти. Потому что они вас не понимают. Загадка бужанской души. Так что от этого страшного морпеха они и драпали. Понял?
- Что-то понял, - сказал Петька, помолчав.
Мы оба чувствовали присутствие какой-то большой мысли, но не схватывали.
- Ты понимаешь… - сказал я. - Такие народы, как ваш, не образуют сильных государств. Вот оно что. Тут тайна.
Я помолчал.
- А ты его зря испугался. Ты же со мной. А я у вас тут - власть. Он это почуял. Безо всяких законов.
Петька вздохнул. Пожалуй, благодарно. Мы замолчали. Мое вдохновение иссякло.
Я нагреб под себя побольше кем-то скошенного и принесенного на котел сена и стал засыпать. Петька почуял это, и взял инициативу в свои руки.
- А если лучшее оружие - власть, - начал он, - то как они там, бедные, с демократией своей?
Я тяжело вздохнул. Потом зевнул.
Потом сказал:
- Да им там много власти не нужно. Народ культурный. Уважают каждого полисмена и пользуются взаимностью. Верят во всемирно-историческое торжество законов. Штрафа на полном серьезе боятся, до бледности. Чтобы людей до такого состояния довести, их надо триста лет жарить на кострах. А вы, бужане, необузданные. Чтобы в страх привести, нужна власть ого-го какая. Тем более ваших горцев. Нужно, чтобы был человек, которого слово - жизнь или смерть. Бумажкам этим никто не поверит. Законам. Да вы бы ни за что не создали бы такого огромного государства, если бы не страх Господень.
Вот, слово было наконец сказано. Вот начало премудрости. Я почувствовал свой долг перед Петькой выполненным и собрался было спать. Но надо было добавить еще пару слов:
- А если власть даст слабинку - все, пиши пропало. На ваше горе. У других таких же необузданных народов есть хоть всякие родовые-племенные традиции. Но это ма-аленькие народы. Может, и вы такими будете.
Петька погрузился в размышления над моей философией, а я, пользуясь этим, уснул.
Петька почуял наконец связь между нашим вселенским разбродом и нашим Царем, и это его немало утешило. Но он не уснул, а стал думать про Царя. Он растолкал меня и спросил:
- А как он узнал?
Мы оба устали от всех этих происшествий, разговоров и "пророчеств" и держались из последних сил.
- Кто узнал? Чего узнал? - мужественно спросил я.
- Как он узнал, что Богу угодно нас наказать безвластием?
- В страхе узнал. Он же Помазанник. Если будет поступать против воли Божией, ему за это страшная кара. Он боялся ошибиться и просил открыть.
- И Бог открыл отречься?
- Да. Если кто боится Его Самого и просит открыть, Он всегда открывает. А если не боится - может и премолчать: решай сам, как хочешь, вот тебе на то твоя воля.
Петька подумал. Он вдруг понял.
- Это здорово, - сказал он замирающим голосом. - Кто боится Его, тому Он и командир.
- Ага, - сказал я. - Здорово. Мне тоже нравится. А кто не боится - свободен. Гуляй себе в дураках. До поры до времени. Хочешь поумнеть - бойся. А не хочешь - не надо. Как Хуаныч.
Петька вспомнил про мышку и расстроился.
- А может, ты дашь ему еще шанс?
- Да он больше ни за что не сунется. Он же грамотный. Два раза на одни грабли не наступит.
Петька шмыгнул носом.
- Петька, бесполезно. Он понял, что имеет дело со страшной, неодолимой силой. Против которой - ну никак.
Петька удивился. Для него я не был "страшной" силой. Ну, автор. Друг.
- Он кинулся к твоему папе выяснять, можно ли приспособиться и самому меня приспособить, решил верить, что - нельзя. Будет обходить за километр.
- А пусть он передумает, решит, что можно приспособиться.
- Приспособиться-то можно, а вот приспособить нельзя. Играть с верой нельзя. Нельзя применять "скрадывание".
- Это чего еще?
- Это когда не верят, а от полной веры не отличишь ничем. Искусство такое. "Скрадывание". Нельзя применить. Хоть где можно. А с тем, кто тебя придумывает, нельзя. Он же сам придумывает, понимаешь?
Петька размышлял. Я в отчаянии понял, что у него терпения больше, чем у меня самого по сюжету. Я собрался с силами.
- А как он объясняет? - Петька был неспособен это понять. По молодости.
- Кому?
- Себе.
- Да никак, - выдохнул я.
Петька не мог представить себе. Ему нужно было ясно представить себе, чтобы успокоиться. Петьку беспокоила участь Хуаныча.
- Ему это неважно. - сказал я. - Сила есть. Налицо. Объяснения излишни, вредны. Ослабляют.
- Сила есть, ума не надо? - сострил Петька.
Мы похихикали. Потом Петька прикусил губу и обругал себя.
- А ты его привлеки, замани знаками. Зайди с другого конца, не показывай силу. Или пусть он подумает, что ошибся, что тебя можно одолеть. Сделай ему эту… манифестацию. Вразуми его. Пусть он поверит, что ты и правда - автор…
- Сюжет выйдет хуже. - Сказал я следом за папой. Тяжело было в этом признаваться. - Не такой глубокий. Пусть он идет до конца своей дорогой. Что делать из него клоуна. Взрослый же человек.
- Вот именно, - сказал Петька.
Я задумался. Петька ждал-ждал и вдруг провалился в сон.
- Стой. - Он внезапно сел, расширив глаза. - А ты, когда я тебя спросил про "Верблюда", ты тогда правда не знал, что я у тебя спросил, или просто притворялся для сюжета?
- Правда не знал. Я же спал.
- Но ты же должен знать, что вы пишете! Как автор!
- Вот именно. Как автор-то я знаю все, что мы написали. Даже гораздо больше знаю. А как герой - знаю только то, что надо для сюжета. Как и ты.
- Что, у тебя раздвоение личности? - пошутил Петька.
- Да нет, не личности, а сущности.
Петька не понял и опять лег. Я поразмыслил, и решил объяснить. Я понял, как усыпить Петьку.
- Папа говорит, что личность у меня - одна. Это я сам. Невозможно обратиться ко мне, как к герою, при этом не обращаясь ко мне, как к автору
- Ну?..
- Зато можно не давать мне спать как герою, а я при этом буду отлично высыпаться как автор. Или наоборот.
Петька понял намек и слегка надулся.
- Так что сущности у меня две - автор и герой. Как герой я тоже знаю больше, чем как автор. Всего же не придумаешь. Понял?
- Петька сонно покачал головой.
- Папа говорит, изучай православное Богословие. Тогда все эти авторские нюансы легко поймешь. Вот Христос - Всеведущий, Всемогущий Бог, и Он же - Тот Самый Христос - ограниченный немощный человек. Умерший на Кресте страдавший человек. Не пострадал как Бог. Две сущности, притом совсем-совсем разные. Это ведь не одно и то же - Бог и человек. Так?
- угу.
- А личность - одна. А в Боге Личности - Три, а Сущность - Одна. А еще вернее, Она неисчислима. Выше чисел - один, два… Единая Сущность. Называем - Бог. Хотя у него нет постоянного Имени. Или, вернее постоянное Его Имя - это Слово. Сам Бог. Личность. Одна из Трех. Тот Самый Христос, который родился на нашей планете, на Земле, где и мы с папой родились. Родился как человек. Не всегда был, но стал человеком. Всегда был и будет Богом. Который все и сотворил, что было не всегда. А я как автор - человек, и как герой - человек. И героем был не всегда. И автором стал не сразу. Гораздо проще же понять.
Все. Петька спал крепким, беспробудным сном. Я устал пророчествовать. Говорить то, чего не могу умом своим детским понять. Я…
(продолжение)
[Spoiler (click to open)]- Подъем! - крикнул адъютант Царя, распахнув двери. - Подъем! Быстро одеваться! Сейчас выезжаем!
Я глянул на часы - половина четвертого. Мы кое-как оделись и поплелись во двор. Была темень. Петька ворчал, что не дают спать. Но приказ есть приказ. Залезли в машину. Появился Царь в форме рядового, только погоны были особые. Кратко переговорив с комендантом, приветливо кивнул нам и сел на переднее сидение. Поехали. Царь кратко назвал водителю какой-то населенный пункт.
Петька спросил:
- А куда мы едем?
- На позиции, - сказал Царь.
- А зачем?
- Я - по делам. А вы - чтобы удовлетворить законное любопытство.
Мы приободрились. Но ехать было неблизко, и мы успели еще поспать. Машину несколько раз останавливали патрули. Обычно Царя узнавали в лицо, но в сумерках водитель предъявлял какие-то документы. У нас сложилось впечатление, что Царь специально не показывается, чтобы нагрянуть вдруг.
Пошли перелески. Рассвело. Несколько раз мы проезжали через какие-то войска, и мы с Петькой с любопытством разглядывали громоздившуюся в отдалении боевую технику. Но машина неслась все дальше.
Наконец мы въехали в какую-то деревушку, остановились у просторной избы, как видно, штаба. Мы вышли. Возникло движение: узнали Государя. Из дверей выглянул сонный полковник, увидев Царя, поспешно спрятался. Через минуту оттуда выскочил бодрый генерал и, подбежав, начал рапортовать. Царь сделал нам знак не мешать. Мы отошли, немного постояли, обозревая скопление боевой техники невдалеке.
- Пошли, посмотрим, - предложил я.
- Давай.
Мы шли прямо сквозь расположение охранной части ПВО, созерцая частицу бужанской военной мощи. Боевые машины безмолвно давили на воображение. Вообще-то их здесь было немного, не то, что под Липками у Блицкрига. Людей почти не было видно. Редкие воины охраны лениво курили, по походному развалившись на броне. Царь явно путешествовал инкогнито. На нас солдаты поглядывали равнодушно, будто мы тут гуляли каждое утро.
- А что тут делают эти солдаты? - поинтересовался Петька.
- Папа говорит: загорают на отморе.
- А почему папа, а не ты?
Я пожал плечами.
- Он говорит, что загорают.
- Где говорит?
- У нас. - Я махнул рукой куда-то вверх.
- Понятно. - сказал Петька. - А почему они загорают?
- Кто? - спросил я передразнивая Хуаныча. - Солдаты.
- Где? - не сдавался я.
- Тут. - сказал Петька.
- А где это - тут?
- В твоем воображении, - нашелся Петька.
- А где мое воображение?
- А почем я знаю. - резонно заметил Петька. - Я же сам - тут. Тебе там виднее. А где?
Я почувствовал, что зарвался. Один Бог это знает, а мы все - тут.
- Они тут просто отдыхают от боев, - объяснил я.
- А танки зачем? - спросил Петька, заглядывая под брюхо Т-300.
- Они охраняют тут "Верблюда". А в основном отдыхают.
- На охране? - не поверил Петька.
Я кивнул. Мы с интересом рассматривали и даже щупали тут всякие непонятные, но явно кем-то там глубоко продуманные металлические штуки. Петьке даже на минуту захотелось стать конструктором.
- А можно посмотреть на него? - Петька имел в виду секретную установку, которую все называли "Верблюдом".
- Как хочешь. Но близко подойти все равно не удастся.
- Почему?
- На нем здесь сосредоточено все внимание. Если я напишу, что нас не заметили, выйдет совсем неправдоподобно.
- Кстати, а почему на нас внимания не обращают?
- Так. - Я махнул рукой. - Кто думает: так и надо, может, сверху разрешили. Мало ли. И это правда. А кто просто не обращает внимания. Но "Верблюд" - другое дело.
У Петьки чувство уважения к закону боролось с любопытством. Закон есть закон, но мы же - вместе. А я же - автор. Повыше бужанских законов.
- Ну, и пусть нас заметят, - сказал он наконец.
- Как хочешь, - повторил я. - Но все равно руками не потрогаешь.
- Ну, давай хоть издалека.
Мы вышли из расположения техники и двинулись к небольшому лесочку, где был замаскирован "Верблюд".
- Ты же имеешь право, - успокоил себя Петька.
Я кивнул. Петька стал думать о праве и вообще о власти. Потом он заметил:
- А все равно некрасиво, что солдаты на боевом дежурстве "загорают".
"Быть тебе военачальником", - подумалось мне.
- Ну, должны же люди отдыхать. Это у блицкригов с охраной ПВО напряженка, а мы-то на своей земле. Вряд ли тут что…
- Ну, и пусть не лезут. - Заметил Петька. - А почему мы уходим от войска?
- Его специально держат чуть в стороне от прочей техники, чтоб не демаскировать. А то засекут со спутника и дадут из дальнобойной пушки. Фронт-то рядом…
- Жалко, мы не на фронт. Я уж думал, мы совсем на позиции…
- Да Царь бы нас не взял… Мало ли…
Помолчав, Петька заметил:
- Так он может плюнуть по снаряду.
- Только по крупному. А мелкий - может опоздать. Поздно замечает.
Мы шли по зеленой, уже прихваченной осенью высокой некошеной траве. Под ноги лезли то невидимые кочки, то ямки. Приходилось идти медленно, чтобы не спотыкаться.
- Хорошая штука - "Верблюд", - заявил Петька.
- Это откуда посмотреть. Хорошая-то хорошая, только если бы его не было, то и войны бы, может, не было.
- Почему?
- Ну, не лезли же они на вас тридцать лет назад. Хотя беспорядка тут было куда больше. Почему? - спросил я и споткнулся. - Потому что не было хорошего ПВО. А без хорошего ПВО они вас боялись. Ракеты же.
Петька стал защищать "Верблюда":
- Зато все стало на свои места. А то они нас без конца путали миром, дружбой и жвачкой. "Новый порядок, новый порядок, мир без войн"!.. Добрые такие. А теперь нам расхотелось бузить и понадобился Царь.
- Для вас, бужан, война и разруха - родная стихия. - Сказал я. - Это папа так шутит. На самом деле, конечно, мир все-таки… Если не бузить против своих же.
Петька задумался. Мы подходили все ближе к "Верблюду", аккуратно замаскированному от "неба".
- Только нормальная война, - ответил Петька. - Чтобы глаза в глаза. А не такая, когда тебя долбят сверху, а ты ничего не можешь сделать.
- Как в начале, - сочувственно сказал я.
Петька глянул на меня, отвел взгляд и сумрачно кивнул.
Когда он вспоминал начало войны, он начинал ненавидеть прогрессоров. Большая часть ПВО оказалась вне игры, и амерчане с агликузами, выиграв войну за превосходство в воздухе - сказался развал в стране - делали что хотели, не давая бужанам головы поднять. Под их прикрытием шпрехеры взяли огромные территории, с высокомерным превосходством легко подавляя героические попытки сопротивления. Появление Царя было чудом. То, что Царю удалось из ничего создать вначале маленький фронт - было огромным чудом. Все висело на волоске, в лучших национальных традициях. Паникеры опять успели похоронить Бужландию и даже разделить шкуру неубитого медведя. Все это было свежо в Памяти Петька, но он пока даже в мыслях не решался задать мне один вопросик… В конце концов сверху виднее….
- Дальше нельзя, - напомнил я.
Мы остановились в сотне метров.
- Хорошая штука, - упрямо повторил Петька, с фанатическим благоговением рассматривая установку. "Верблюд" и правда чем-то напоминал верблюда.
- Теперь повоюем, - сказал Петька.
Мы сели в траву возле огромной одинокой березы, украшенной почему-то муравейной кучей.
- Папа меня однажды спросил, - заговорил я. - Какое оружие самое сильное?
- Ну?
- А как ты думаешь?
- Может, "Верблюд"?..
- Нет, власть, - сказал я.
- Не понял.
- А вот и подумай.
Петька подумал.
- Без власти любое войско - толпа. Толпа избирателей или толпа грабителей. Думаешь, почему там, на Западе, все так запищали от страха, когда появился Царь?
- Ясно, почему.
- А вот горцы - они воины храбрые, но войско у них - слабое.
- Просто маленькое, - возразил Петька.
- А почему маленькое?.. Ага, вот то-то! А на западе порядок, потому до сих пор держатся. Но войне теперь скоро - конец. После нового нашего наступления Царь изволит согласиться на переговоры, и ничегошеньки они от нас не получат. Еще скажут спасибо, что отпустили домой подобру-поздорову, а не провожали до самых Марденбургских ворот. Вот так-то вот.
Петьке хотелось, чтобы война поскорее кончилась, но не хотелось отпускать миротворцев подобру-поздорову.
- А без власти ничего не будет. Ни оружия, ни войска. - Продолжал я. - Потому-то власть - самое сильное оружие. Вспомни, кто в истории был всех страшнее? Это самый Брус Ли, или Хуаныч? У кого больше власти было, вот кто. Ваши Цари были всех сильнее, пока вы не разбузились. А без власти вы стали не народ, а одно недоразумение. У вас же, у бужан, кроме власти ничего по-настоящему прочного и са-мо-быт-ного нету!...
Петька шмыгнул носом. Хоть и ребенок, а он уже догадывался, что это - правда.
- Друг за друга вы не заступаетесь. Каждый живет, как ему вздумается, никто на соседа не смотрит, полная свобода быта (это мягко говоря, а говоря грубо - бескультурье). Своего вы не бережете, в чужом толком не разбираетесь… Вот только научились книжки писать, да тут как раз стало некому читать…
- Чего ты ворчишь? - сказал Петька. Он подумал, и добавил. - Есть у нас еще кое-что. Ого-го какое прочное. Дед бил-бил, не разбил, баба била-била, не разбила…
Он передразнивал мою ворчливую интонацию. Он говорил о Церкви. Я прикусил язык. Дед были коммунисты, баба - знамя либералов. Петька повторял чужие слова. Возразить было нечего, но я возразил:
- Во-во. Хороший пример. Много народу к вам туда ходит? Отец в алтаре, ты на клиросе, дядя Паша - это народ. Так?
Чтобы не поругаться, мы замолчали. Петька упорно любовался "Верблюдом", а я подполз к муравейнику. У муравьев не было власти, но каждый сам знал, что делать, и притом любил это самое делать. Выходило складно. Прямо коммунизм.
А Петька думал о власти.
О подполз ко мне, чтобы мириться. Он понимал, что люди - не муравьи, каждый - как мир. Вот и разбредаются в разные стороны. Без власти.
- А зачем он отрекся от престола? - спросил Петька. - Двинул бы войска и подавил мятеж. Или не мог? Пожалел?..
- Мог. Он потом горько жалел. Видел, что делается с народом. Легче было бы подавить.
- А зачем тогда?
- Ему Бог повелел.
- Зачем?! - у Петьки задрались брови.
- Чтобы вас наказать. Чтобы узнали, как оно - без настоящей власти. Ну, и как? Нравится?
Петька надулся и замолчал. Как будто он виноват. Он же не бузил.
Обижался он недолго, но я после бессонной ночи клевал носом и успел спокойно подремать.
- А можно посмотреть, как он плюет?
- А? - сказал я, просыпаясь. - Папа говорит, что нельзя.
- Почему?
- А я почем знаю? Говорит, нельзя. Ему виднее.
Петька, не понимая, моргал.
- А ты чего спрашивал-то? - поинтересовался я.
- А ты не слышал? - Я заснул, - сказал я, и зевнул.
- Почему нельзя посмотреть, как он плюется?
- Я говорю, почему нельзя посмотреть, как он плюется?
До меня дошло, о чем речь.
- Нам с папой не хочется оставлять сиротами амерчанских деток только для твоего удовольствия.
- А если ракета?
- Эй, духи, вы чё тут торчите?
Мы обернулись и вскочили.
Подходил морпех невысокого роста, но весьма коренастый. Видно было, что загорать ему не дали. Видно было, что нас в лучшем случае вышибут вон из расположения, предварительно хорошо напинав и надавав по шее. Он был ниже Петьки, но глядел сверху вниз. Петька здорово струхнул. Даже у меня засосало под ложечкой.
- А ну-ка ложись, - скомандовал воин.
Мы оторопели.
- Ложись, команда была.
Мы проворно легли. Теперь ему было удобнее смотреть сверху вниз.
- Ты, шланг, - сказал варяг длинному и тощему Петьке. - Какого вы тут хрена торчите?
- А что, нельзя, что ли? - дерзко пролепетал Петька в траву.
Морпех обомлел от такой наглости. Я воспользовался моментом и, приподнявшись с земли на правах автора, "объяснил":
- Мы ищем, где выспаться.
Варяг моргнул. Следовало бы вразумить нас без лишних слов, но он ощутил что-то… Присутствие власти. И воздержался.
- Так чё, на "Верблюде", что ли, откидываться? если он харкнет, мокрого места не останется, - объяснил он миролюбиво, обращаясь ко мне. Я поднял Петьку на ноги. - Валите на котел.
Я знал, где замаскирован "котел".
- А тут нечего воздух портить, - добавил он официальным тоном.
Мы проворно двинулись к котлу, чтобы зря не раздражать царева слугу.
- Что-то он не больно-то выражается, - тихо проворчал Петька, не оборачиваясь, когда мы отошли на приличное расстояние.
- А что?
- Нецензу-урно. - Петька сделал гримасу.
- Это еще что, - сказал я, не оборачиваясь. - Вот он сейчас чешет в затылке и дивится, чего это он сегодня такой мягкий?.. Разомлел на "отморе"?…
Петька сморщил нос и фыркнул.
- Зато он за тебя кровь проливает, - заметил я.
Петька кивнул. Но сказал твердо:
- А все равно. Ругаться - грех.
- Ты-то в Церкви вырос, как и я, а он знаешь где?..
Петька помолчал.
- А он верующий?
- На войне все верующие, только по большей части не сильно, а слегка.
Петька начал думать про морпеха. Бужанское воинство теперь представлялось ему какой-то толпой, компанией загорающих хулиганов. Он то пыхтел с досады на свой крайний испуг, то морщился. Шпрехеры в Липках казались и то культурнее.
Петька и правда вырос в Церкви. Отец Петр долго служил до липкинского храма в глухой, позабытой бужанами деревне, на пустом приходе; телевизора они, конечно, не заводили, и большой мир Петька узнавал из книжек, притом далеко не каких попало. Его папа, человек мягкий, наказывал его нечасто и нестрашно, а растил в страхе перед Богом. Потому наводящая испуг властность воина была переживанием свежим и неприятным. Мы дошли до "котла" и улеглись поспать. Тут никого сейчас не было, но были мы далеко не первыми и не последними, судя по сену, брезенту от дождя, старым тряпкам и даже драным матрасам.
- Что это такое?
- Это - котел.
- А что значит "котел"?
- Это реактор.
- Ух ты! - Петька вскочил. - А как тут с радиацией?
- Ну, по инструкции подолгу тут находиться не положено, но об этом давно все позабыли. Фронт же.
Это новое проявление бужанской анархии совсем опечалило Петьку. Я показал ему рукой: ложись!
- Да тебе вовсе нечего беспокоиться. Ты точно ни рентгена лишнего ни получишь.
- Почему?
- Как автор обещаю. Твое здоровье представляет большую ценность для бужанского народа, - торжественно объявил я, глядя на него снизу вверх.
- Почему это?! - возмутился Петька.
- А вот потому это, - ехидно ответил я.
- Ты надо мной не смейся, - грозно сказал Петька, подумав, что я как-то тонко намекаю на его унижение перед варягом.
- Я не смеюсь, - сказал я. Но его важность передо мной была такой забавной, что ему показалось. что я все-таки смеюсь.
Мгновение помедлив - автор все-таки! - он храбро бросился на меня, мы упали с котла и стали весело кататься по земле. Я был старше и сильнее Петьки, но он был настырнее, и я решил в конце концов сдаться. Петька с победоносным кличем уселся на меня и…
- Тихо ты, - прошипел я. - Сейчас еще кого-нибудь разбудим, и если я напишу, что нас не тронули, выйдет неправдоподобно.
Петька тут же присмирел, озираясь.
Но никого не было, и мы чинно залезли на свое место.
- А почему на войне мало сильно верующих? - спросил Петька через некоторое время, - ведь тут смерть рядом.
- А сильно верующий боится смерти не так, как вечной муки.
Мы замолчали. Петька все думал о напугавшем нас солдате. Сквернословие-то смертью не грозит, а грозит вечной мукой. Невозможно представить себе сквернослова во Свете.
- Да ты зря на него дуешься, - сказал я в ответ на его мысли. - Он же охраняет "Верблюда" твоего любимого. Мало ли кто вот так подберется.
- Вот и надо охранять, а не загорать, - проворчал Петька, - чтобы никто и не мог подойти.
Я слегка обиделся за бужанскую армию.
- Да если б не я, ты бы ни за что не подошел. Сам же просил меня подойти. "Ну и пусть заметят! Ты же имеешь право!" - передразнил я, - мы нарушили закон, чего ж теперь ворчать.
- А запугивать-то зачем?.. Сказал бы по человечески…
- Да ты что! - возмутился я. - Он должен был арестовать или пристрелить при сопротивлении!
- Ну, арестовал бы по… человечески. Мы ж не будем сопротивляться.
Петька представил себе, как нас вежливо провожают в штаб. Арестованных. А там - Царь. Тут выясняется, что мы - свои. Все радуются. Так он себе представил.
- Ты рассуждаешь, как шпрехер какой-то. Будь мы с тобой на западе, где люди живут как написано в законах, я бы с тобой вообще никуда не полез. Что ж мне нарушать законы, я же автор, сам же и придумываю ваши правила! Или для тебя вносить поправку к конституции?.. Если, мол, Петька гуляют с Лешей, на них Конституция не действует, так, что ли?
Петька слегка ошалел от моего напора.
- Погоди, что ты разошелся… Кстати, они там в тебя и не верят!.. На Западе.
- Вот именно. Вот и не пойду я туда гулять по ихним законам.
- Ну, и не ходи. Чего ты?.. - утешал меня Петька. - да и не имеют над тобой власти никакие тут законы, не хочешь - не исполняешь.
- Не-ет, Петька. - сказал я спокойно. - Я их придумал таких законолюбивых, я и не буду нарушать их законов. Просто гулять я туда - не пойду. Пусть они целуются со своими законами и живут без автора. Пусть себе верят, что они - настоящие. До поры, до времечка… Вот так пусть будет.
- Конечно. - Поддержал Петька, льстиво покивав головой, - а ты будь тут с нами. Ты же за нас.
- Ага. - Сказал я совсем спокойно. - Вот теперь-то ты понял своего морпеха?
- Нет. - Удивленно сказал Петька, сообразив, что я разыграл какую-то сцену. - Ничего не понял.
Я помолчал, мысленно попросил папу объяснить. Я и сам-то ничего не понял, чего это я.
- Ага, - сказал я. - Вот то-то и оно, что живет этот варяг не по законам.
- Ну? - подбодрил меня Петька.
- Он подчиняется чувству. Чувствует власть, понял? А законы - пыль. Сегодня одни, завтра другие. Жизнь в законы не сунешь. Вот потому у вас - Царь. Которому закон не писан, а только Бог над ним. Страшный. Который с него спросит, как он тут свое отцарствовал. Понял? Система гибкая, как сама жизнь.
- Ну? - повторил Петька, начав что-то просекать.
Я еще помолчал, сосредоточившись, чтобы понять, какие слова говорить.
- А что он такой страшный, - продолжал я, - так он и должен таким быть. Очень страшным, чтоб враг трепетал. Перед такими варягами.
- Я ж не враг?.. - не понял Петька.
- Вот почему блицкриги из твоих Липок без боя драпали? Знаешь? Эти морпехи просочились через фронт и уничтожили целое звено ПВО. Три "Кобры". Одновременно, в одну ночь. Между прочим, били врукопашную, хотя их было в десять раз меньше. Но в темноте кто тут разберет? Шпрехеры только ах-ах!.. Дальше наши под прикрытием авиации прорвали фронт и создали угрозу окружения для целого корпуса. Ну, корпусом-то можно драться в окружении, хотя и рискованно. Наши под Москвой в 41-м специально оставались в окружении, причем батальонами, даже ротами. И долбили немца в тыл, пока там, впереди, не ударили контрнаступление. Но эти не решились идти на риск. У них там ходят слухи о страшных зверствах над пленными.
Петька поморщился:
- Да наверняка чушь это. Разве что отдельные случаи…
- Вообще чушь. Но вот они этого знать не должны. Пусть считают вас дикарями. Такие слухи ползут во время всякой войны с бужанами. И будут ползти. Потому что они вас не понимают. Загадка бужанской души. Так что от этого страшного морпеха они и драпали. Понял?
- Что-то понял, - сказал Петька, помолчав.
Мы оба чувствовали присутствие какой-то большой мысли, но не схватывали.
- Ты понимаешь… - сказал я. - Такие народы, как ваш, не образуют сильных государств. Вот оно что. Тут тайна.
Я помолчал.
- А ты его зря испугался. Ты же со мной. А я у вас тут - власть. Он это почуял. Безо всяких законов.
Петька вздохнул. Пожалуй, благодарно. Мы замолчали. Мое вдохновение иссякло.
Я нагреб под себя побольше кем-то скошенного и принесенного на котел сена и стал засыпать. Петька почуял это, и взял инициативу в свои руки.
- А если лучшее оружие - власть, - начал он, - то как они там, бедные, с демократией своей?
Я тяжело вздохнул. Потом зевнул.
Потом сказал:
- Да им там много власти не нужно. Народ культурный. Уважают каждого полисмена и пользуются взаимностью. Верят во всемирно-историческое торжество законов. Штрафа на полном серьезе боятся, до бледности. Чтобы людей до такого состояния довести, их надо триста лет жарить на кострах. А вы, бужане, необузданные. Чтобы в страх привести, нужна власть ого-го какая. Тем более ваших горцев. Нужно, чтобы был человек, которого слово - жизнь или смерть. Бумажкам этим никто не поверит. Законам. Да вы бы ни за что не создали бы такого огромного государства, если бы не страх Господень.
Вот, слово было наконец сказано. Вот начало премудрости. Я почувствовал свой долг перед Петькой выполненным и собрался было спать. Но надо было добавить еще пару слов:
- А если власть даст слабинку - все, пиши пропало. На ваше горе. У других таких же необузданных народов есть хоть всякие родовые-племенные традиции. Но это ма-аленькие народы. Может, и вы такими будете.
Петька погрузился в размышления над моей философией, а я, пользуясь этим, уснул.
Петька почуял наконец связь между нашим вселенским разбродом и нашим Царем, и это его немало утешило. Но он не уснул, а стал думать про Царя. Он растолкал меня и спросил:
- А как он узнал?
Мы оба устали от всех этих происшествий, разговоров и "пророчеств" и держались из последних сил.
- Кто узнал? Чего узнал? - мужественно спросил я.
- Как он узнал, что Богу угодно нас наказать безвластием?
- В страхе узнал. Он же Помазанник. Если будет поступать против воли Божией, ему за это страшная кара. Он боялся ошибиться и просил открыть.
- И Бог открыл отречься?
- Да. Если кто боится Его Самого и просит открыть, Он всегда открывает. А если не боится - может и премолчать: решай сам, как хочешь, вот тебе на то твоя воля.
Петька подумал. Он вдруг понял.
- Это здорово, - сказал он замирающим голосом. - Кто боится Его, тому Он и командир.
- Ага, - сказал я. - Здорово. Мне тоже нравится. А кто не боится - свободен. Гуляй себе в дураках. До поры до времени. Хочешь поумнеть - бойся. А не хочешь - не надо. Как Хуаныч.
Петька вспомнил про мышку и расстроился.
- А может, ты дашь ему еще шанс?
- Да он больше ни за что не сунется. Он же грамотный. Два раза на одни грабли не наступит.
Петька шмыгнул носом.
- Петька, бесполезно. Он понял, что имеет дело со страшной, неодолимой силой. Против которой - ну никак.
Петька удивился. Для него я не был "страшной" силой. Ну, автор. Друг.
- Он кинулся к твоему папе выяснять, можно ли приспособиться и самому меня приспособить, решил верить, что - нельзя. Будет обходить за километр.
- А пусть он передумает, решит, что можно приспособиться.
- Приспособиться-то можно, а вот приспособить нельзя. Играть с верой нельзя. Нельзя применять "скрадывание".
- Это чего еще?
- Это когда не верят, а от полной веры не отличишь ничем. Искусство такое. "Скрадывание". Нельзя применить. Хоть где можно. А с тем, кто тебя придумывает, нельзя. Он же сам придумывает, понимаешь?
Петька размышлял. Я в отчаянии понял, что у него терпения больше, чем у меня самого по сюжету. Я собрался с силами.
- А как он объясняет? - Петька был неспособен это понять. По молодости.
- Кому?
- Себе.
- Да никак, - выдохнул я.
Петька не мог представить себе. Ему нужно было ясно представить себе, чтобы успокоиться. Петьку беспокоила участь Хуаныча.
- Ему это неважно. - сказал я. - Сила есть. Налицо. Объяснения излишни, вредны. Ослабляют.
- Сила есть, ума не надо? - сострил Петька.
Мы похихикали. Потом Петька прикусил губу и обругал себя.
- А ты его привлеки, замани знаками. Зайди с другого конца, не показывай силу. Или пусть он подумает, что ошибся, что тебя можно одолеть. Сделай ему эту… манифестацию. Вразуми его. Пусть он поверит, что ты и правда - автор…
- Сюжет выйдет хуже. - Сказал я следом за папой. Тяжело было в этом признаваться. - Не такой глубокий. Пусть он идет до конца своей дорогой. Что делать из него клоуна. Взрослый же человек.
- Вот именно, - сказал Петька.
Я задумался. Петька ждал-ждал и вдруг провалился в сон.
- Стой. - Он внезапно сел, расширив глаза. - А ты, когда я тебя спросил про "Верблюда", ты тогда правда не знал, что я у тебя спросил, или просто притворялся для сюжета?
- Правда не знал. Я же спал.
- Но ты же должен знать, что вы пишете! Как автор!
- Вот именно. Как автор-то я знаю все, что мы написали. Даже гораздо больше знаю. А как герой - знаю только то, что надо для сюжета. Как и ты.
- Что, у тебя раздвоение личности? - пошутил Петька.
- Да нет, не личности, а сущности.
Петька не понял и опять лег. Я поразмыслил, и решил объяснить. Я понял, как усыпить Петьку.
- Папа говорит, что личность у меня - одна. Это я сам. Невозможно обратиться ко мне, как к герою, при этом не обращаясь ко мне, как к автору
- Ну?..
- Зато можно не давать мне спать как герою, а я при этом буду отлично высыпаться как автор. Или наоборот.
Петька понял намек и слегка надулся.
- Так что сущности у меня две - автор и герой. Как герой я тоже знаю больше, чем как автор. Всего же не придумаешь. Понял?
- Петька сонно покачал головой.
- Папа говорит, изучай православное Богословие. Тогда все эти авторские нюансы легко поймешь. Вот Христос - Всеведущий, Всемогущий Бог, и Он же - Тот Самый Христос - ограниченный немощный человек. Умерший на Кресте страдавший человек. Не пострадал как Бог. Две сущности, притом совсем-совсем разные. Это ведь не одно и то же - Бог и человек. Так?
- угу.
- А личность - одна. А в Боге Личности - Три, а Сущность - Одна. А еще вернее, Она неисчислима. Выше чисел - один, два… Единая Сущность. Называем - Бог. Хотя у него нет постоянного Имени. Или, вернее постоянное Его Имя - это Слово. Сам Бог. Личность. Одна из Трех. Тот Самый Христос, который родился на нашей планете, на Земле, где и мы с папой родились. Родился как человек. Не всегда был, но стал человеком. Всегда был и будет Богом. Который все и сотворил, что было не всегда. А я как автор - человек, и как герой - человек. И героем был не всегда. И автором стал не сразу. Гораздо проще же понять.
Все. Петька спал крепким, беспробудным сном. Я устал пророчествовать. Говорить то, чего не могу умом своим детским понять. Я…
(продолжение)