Аркадий Бабченко, "Война"
Один мой знакомый, которому довелось воевать в Чечне, как-то процитировал слова кого-то из мудрых.
"Человечество не может прекратить войны, потому что человеческая жизнь слишком коротка."
Я тогда не поняла смысла и переспросила: "Зачем же тогда воевать? Сделать жизнь еще короче?".
Теперь понимаю. Человеческая жизнь коротка, приходят новые молодые поколения, которые уже не помнят ужасов и последствий прошлой войны. А слушать стариков, пытающихся рассказать об этом, нет ни времени, ни интереса. Особенно если людям принимающим решения хочется, чтобы запомнились только громкие победы, но не их цена.
Человеческая память слишком коротка.
"Нас тогда построили в одну шеренгу, и майор у каждого спрашивал: "Хочешь служить на Кавказе? Езжай, чего ты. Там тепло, там яблоки". Но, когда он заглядывал в глаза, солдаты отшатывались от него. У майора в зрачках был ужас, а его форма пропахла смертью. Смертью и страхом. Мы с Вовкой сказали "да", Кисель сказал "нет" и послал майора вместе с Кавказом в придачу. Теперь мы втроем лежим на этой взлетке в Моздоке и ждем, когда повезут дальше. И все те, кто стоял в том строю, тоже сейчас лежат на взлетке и ждут. Нас здесь полторы тысячи человек. Нам всем по восемнадцать лет".
...
[Spoiler (click to open)]
"В Моздок начинается повальное нашествие матерей. Они ищут своих пропавших сыновей, и,
прежде чем отправиться пешком по Чечне с фотокарточкой в руках, им приходится осмотреть
горы трупов в рефрижераторах на станции и тела в палатках. Оттуда постоянно слышны стоны
и крики, женщины выходят из этих палаток постаревшими сразу на десять лет и некоторое
время не могут говорить.
...
В этих палатках нет умных и красивых. Всех умных и красивых от войны отмазали богатенькие
папаши, а в Грозном умирают обычные парни, у которых не было денег откупиться. В этих
палатках горами свалены дети рабочих, учителей, крестьян, простых служащих, словом, всех
тех, кого государство разорило грабительскими реформами, а потом бросило подыхать. В этих
палатках - дети тех, кто не сумел дать на лапу, кому нужно, или считал, что военная служба
- это долг и обязанность каждого мужчины.
Правда и благородство - больше не добродетели в нашем мире; тех, кто в них верит, убивают
первыми.
...
Убитых ни от кого не скрывают, и строители и солдаты на поле провожают их ошалевшими
глазами. Им уже никто не говорит про булочки в Беслане, и они знают, что их ждет.
...
Но все эти годы ты ждешь. Чего? Не знаешь и сам. Ты просто не можешь поверить, что это
закончилось просто так, без всяких последствий. Наверное, ты ждешь, когда тебе объяснят.
Ждешь, что кто-то подойдет к тебе и скажет: «Брат, я знаю, где ты был. Я знаю, что такое
война. Я знаю, зачем ты воевал». Это очень важно - знать зачем. Зачем погибли твои войной
подаренные братья? Зачем убивали людей, стреляли в добро, справедливость, веру, любовь?
Зачем давили детей? Бомбили женщин? Зачем?"
Аркадий Бабченко, "Война"
"Человечество не может прекратить войны, потому что человеческая жизнь слишком коротка."
Я тогда не поняла смысла и переспросила: "Зачем же тогда воевать? Сделать жизнь еще короче?".
Теперь понимаю. Человеческая жизнь коротка, приходят новые молодые поколения, которые уже не помнят ужасов и последствий прошлой войны. А слушать стариков, пытающихся рассказать об этом, нет ни времени, ни интереса. Особенно если людям принимающим решения хочется, чтобы запомнились только громкие победы, но не их цена.
Человеческая память слишком коротка.
"Нас тогда построили в одну шеренгу, и майор у каждого спрашивал: "Хочешь служить на Кавказе? Езжай, чего ты. Там тепло, там яблоки". Но, когда он заглядывал в глаза, солдаты отшатывались от него. У майора в зрачках был ужас, а его форма пропахла смертью. Смертью и страхом. Мы с Вовкой сказали "да", Кисель сказал "нет" и послал майора вместе с Кавказом в придачу. Теперь мы втроем лежим на этой взлетке в Моздоке и ждем, когда повезут дальше. И все те, кто стоял в том строю, тоже сейчас лежат на взлетке и ждут. Нас здесь полторы тысячи человек. Нам всем по восемнадцать лет".
...
[Spoiler (click to open)]
"В Моздок начинается повальное нашествие матерей. Они ищут своих пропавших сыновей, и,
прежде чем отправиться пешком по Чечне с фотокарточкой в руках, им приходится осмотреть
горы трупов в рефрижераторах на станции и тела в палатках. Оттуда постоянно слышны стоны
и крики, женщины выходят из этих палаток постаревшими сразу на десять лет и некоторое
время не могут говорить.
...
В этих палатках нет умных и красивых. Всех умных и красивых от войны отмазали богатенькие
папаши, а в Грозном умирают обычные парни, у которых не было денег откупиться. В этих
палатках горами свалены дети рабочих, учителей, крестьян, простых служащих, словом, всех
тех, кого государство разорило грабительскими реформами, а потом бросило подыхать. В этих
палатках - дети тех, кто не сумел дать на лапу, кому нужно, или считал, что военная служба
- это долг и обязанность каждого мужчины.
Правда и благородство - больше не добродетели в нашем мире; тех, кто в них верит, убивают
первыми.
...
Убитых ни от кого не скрывают, и строители и солдаты на поле провожают их ошалевшими
глазами. Им уже никто не говорит про булочки в Беслане, и они знают, что их ждет.
...
Но все эти годы ты ждешь. Чего? Не знаешь и сам. Ты просто не можешь поверить, что это
закончилось просто так, без всяких последствий. Наверное, ты ждешь, когда тебе объяснят.
Ждешь, что кто-то подойдет к тебе и скажет: «Брат, я знаю, где ты был. Я знаю, что такое
война. Я знаю, зачем ты воевал». Это очень важно - знать зачем. Зачем погибли твои войной
подаренные братья? Зачем убивали людей, стреляли в добро, справедливость, веру, любовь?
Зачем давили детей? Бомбили женщин? Зачем?"
Аркадий Бабченко, "Война"