Мир входящему
В 2000 году после первого курса мы проходили т. н. "практику в приёмной комиссии".
Смысл этого ритуального действа до сих пор ускользает от меня.
Форма же заключалась в том, что студентки-первокурсницы должны были среди ясного лета отсидеть две недели в помещении комиссии, ничего при этом осмысленного не делая.
Не помню, разрешалось ли при этом читать.
Я изыскала себе занятие и статус художника-оформителя и принялась рисовать заставки для т. н. "стены плача", т.е. стены, где вывешивались огромные ватманские листы с отметками за сочинения. Именно на сочинениях в те золотые времена проливались самые обильные слёзы: стандартно трояки и двойки ставили большей части медалистов, чтобы освободить места для талантов, прущих со всей страны на общих основаниях, и прочего маневренного фонда.
За рисованием время проходило незаметно, и кроме заставок я сделала также симпатичные акварельные плакаты для облагораживания дверок сейфа, стоящего в углу. Нарисовала стилизованных под витраж ангелов, читающих книги.
После зачисления пришло время рисовать плакат о правилах прохождения медосмотра. В уголок плаката форматом А1 мы совместно с заливающейся смехом Танечкой Корнеевой, филологом-классиком, вставили цитату из Данте: "Входящие, оставьте упованья" в переводе на древнегреческий.
Перевод проверил и одобрил Танин поклонник-старшекурсник, Дима Кикоть, ставший нынче большим начальником в Президентской библиотеке. Осьмушка бумаги с Таниным карандашным черновиком по сию пору лежит в моём архиве.
Результаты экзаменов, письменных и устных, оглашались и сверялись в нашем присутствии, завуч просматривала ведомости, секретарь делал пометки.
И неизменным рефреном после троек, четвёрок и редчайших пятёрок звучало торжественно-ироническое "Апакидзе -- 'два'!"
Проходной балл на английское отделение (т.е. ядро и эталон филфака) составлял в тот год 20 из 20, то есть нужно было получить "пятёрки" по всем четырём экзаменам. Впрочем, там с пятидесятых годов картина, полагаю, была неизменной.
Но нужно понимать, что даже никому не нужное и непонятное русское вечернее отделение (русский, что ли, ещё в институте-то учить? (тм)) имело проходной в 17 баллов на бюджете, а вашу покорную корреспондентку еле взяли на испанский с 18-ю баллами. Проходной был 19, из-за борта вытащили меня и Надю Огиенко, самого толкового нашего языковеда, которая и защищаться в итоге ушла на кафедру сравнительно-исторического языкознания.
То есть возможность поступления для несчастной (скорее всё-таки несчастной, чем несчастного) абитуриентки Апакидзе была закрыта полностью: и на бюджетное и на платное обучение.
И вот в связи с последними событиями выпускники филологического факультета МГУ стали подписывать.
Среди русских подписантов из числа действующих преподавателей в основном чистые духом аспиранты, некарьерные секретари и ассистенты, которым без грантов и так и так пропадать и идейные большевики (иначе не назовёшь по степени накала, который они вокруг себя распространяют).
Птенцы гнезда, так сказать, вылетевшие в мир, разнообразны: от поэтессы Седаковой, до безвестных турагентов и уехавших крышею в Средиземье олдовых толкиенистов.
Ближе к третьей сотне подписей глаз зацепился за знакомую фамилию: против войны протестует финансовый работник Апакидзе, выпускник или выпускница 2005 года, поступивший, следовательно, в двухтысячном году.
И Дима Кикоть тоже подписал.
Upd: мужчина всё-таки, уточнила в списке.
Upd 2
И как бы не правнук советского военачальника с той же фамилией, в Вики всё бьётся.
В те золотые годы филфак ещё был престижным местом.
Чудом божьим я влезла, до сих пор не верится.
Смысл этого ритуального действа до сих пор ускользает от меня.
Форма же заключалась в том, что студентки-первокурсницы должны были среди ясного лета отсидеть две недели в помещении комиссии, ничего при этом осмысленного не делая.
Не помню, разрешалось ли при этом читать.
Я изыскала себе занятие и статус художника-оформителя и принялась рисовать заставки для т. н. "стены плача", т.е. стены, где вывешивались огромные ватманские листы с отметками за сочинения. Именно на сочинениях в те золотые времена проливались самые обильные слёзы: стандартно трояки и двойки ставили большей части медалистов, чтобы освободить места для талантов, прущих со всей страны на общих основаниях, и прочего маневренного фонда.
За рисованием время проходило незаметно, и кроме заставок я сделала также симпатичные акварельные плакаты для облагораживания дверок сейфа, стоящего в углу. Нарисовала стилизованных под витраж ангелов, читающих книги.
После зачисления пришло время рисовать плакат о правилах прохождения медосмотра. В уголок плаката форматом А1 мы совместно с заливающейся смехом Танечкой Корнеевой, филологом-классиком, вставили цитату из Данте: "Входящие, оставьте упованья" в переводе на древнегреческий.
Перевод проверил и одобрил Танин поклонник-старшекурсник, Дима Кикоть, ставший нынче большим начальником в Президентской библиотеке. Осьмушка бумаги с Таниным карандашным черновиком по сию пору лежит в моём архиве.
Результаты экзаменов, письменных и устных, оглашались и сверялись в нашем присутствии, завуч просматривала ведомости, секретарь делал пометки.
И неизменным рефреном после троек, четвёрок и редчайших пятёрок звучало торжественно-ироническое "Апакидзе -- 'два'!"
Проходной балл на английское отделение (т.е. ядро и эталон филфака) составлял в тот год 20 из 20, то есть нужно было получить "пятёрки" по всем четырём экзаменам. Впрочем, там с пятидесятых годов картина, полагаю, была неизменной.
Но нужно понимать, что даже никому не нужное и непонятное русское вечернее отделение (русский, что ли, ещё в институте-то учить? (тм)) имело проходной в 17 баллов на бюджете, а вашу покорную корреспондентку еле взяли на испанский с 18-ю баллами. Проходной был 19, из-за борта вытащили меня и Надю Огиенко, самого толкового нашего языковеда, которая и защищаться в итоге ушла на кафедру сравнительно-исторического языкознания.
То есть возможность поступления для несчастной (скорее всё-таки несчастной, чем несчастного) абитуриентки Апакидзе была закрыта полностью: и на бюджетное и на платное обучение.
И вот в связи с последними событиями выпускники филологического факультета МГУ стали подписывать.
Среди русских подписантов из числа действующих преподавателей в основном чистые духом аспиранты, некарьерные секретари и ассистенты, которым без грантов и так и так пропадать и идейные большевики (иначе не назовёшь по степени накала, который они вокруг себя распространяют).
Птенцы гнезда, так сказать, вылетевшие в мир, разнообразны: от поэтессы Седаковой, до безвестных турагентов и уехавших крышею в Средиземье олдовых толкиенистов.
Ближе к третьей сотне подписей глаз зацепился за знакомую фамилию: против войны протестует финансовый работник Апакидзе, выпускник или выпускница 2005 года, поступивший, следовательно, в двухтысячном году.
И Дима Кикоть тоже подписал.
Upd: мужчина всё-таки, уточнила в списке.
Upd 2
И как бы не правнук советского военачальника с той же фамилией, в Вики всё бьётся.
В те золотые годы филфак ещё был престижным местом.
Чудом божьим я влезла, до сих пор не верится.