Сто дней благодарности. День сорок второй
Мой Лаэрт
Как долго ты еще сможешь держать этот рубеж? Прятать ото всех и от меня самой того ребенка, который все никак не желает вылезти из скорлупы, а может и не нужно, Лаэрт? Не отвечать на злые шутки и звонки извне и просто возводить и укреплять дом, стелить полы, пахнущие детской вылазкой на склады древесины, шкурить двери, сотворенные (именно сотворенные и живые) из дерева, старше чем мы все вместе взятые. Любить этот край, спрятанный ото всех посреди зелени полей, под животом у Млечного Пути, на самом волшебном месте на свете.
В твоем сарае поселились ласточки, Лаэрт, а под твоей крышей живет целая нация скандальных воробьев. И тебе пришлось вынуть стекло в окне, а по утрам еще и открывать дверь, ибо нервный папаша -ласточка все несет и несет свои веточки-червячки-букашечки в гнездо.
В твои пенаты приходят зайцы, белки, бродячие собаки и соседские кошки и остаются на твоем крыльце. Они плодятся и множатся, приводят друзей пожить-поспать-перекусить. И ты ворчишь на них и приручаешься. .. ты привыкаешь, ты врастаешь в эту землю, подобно ели, что поет на ветру свои колыбельные песни твоему дому и тем, кто в нем гостит.
Внизу участка, в небольшом болотце-озерце по утрам пасутся цапли и серые журавли, а аисты и вовсе ходят возле окон и щелкают клювами. Твои уловы рыбы раздаются соседям и просто прохожим бабушкам, раздаются так искренне и щедро, как в ответ отдает тебе рыбу вода озер.
В собачьей будке несется соседская курица, а пес твой бегает на свободе, так и не испробовав на себе сомнительных прелестей проживания на привязи.
Ты взращиваешь сад и садишь грядки, сокрушаясь, что все тут же едят жуки. Но они тоже пришли к тебе в гости, видишь?.. и даже коровы по утрам заглядывают к тебе в окна, едят твою живую изгородь и пьют воду, которую ты греешь на солнце для клубники. А ты ворчишь и не прогоняешь никого, ворчишь и радуешься сердцем, я же знаю.
Держи эту Итаку, Лаэрт. Пока там, на Большой земле выдают замуж очередную Елену Троянскую, пока воруют и возвращают Европу, пока ведут новую страшную священную войну, держи этот рубеж, мой Лаэрт-садовник. Потому что пока у Одиссеев есть Итака, они остаются Одиссеями. А отними у них ее - они просто бродяги без роду и племени, воинственные и радостные идиоты, пытающиеся выйти и расширить руками этот Номос. Страшно быть бродягой, которого никто не ждет.
За такие вещи даже не благодарят, Лаэрт. Это помнят и растят в себе ту часть сердца, которая может стать островом. Каменистой и стойкой вечной Итакой. Остроскальной для чужаков и вечнозеленой и оливково-виноградной для родных. Итакой, которая буде всегда ждать своих Одиссеев.
Как долго ты еще сможешь держать этот рубеж? Прятать ото всех и от меня самой того ребенка, который все никак не желает вылезти из скорлупы, а может и не нужно, Лаэрт? Не отвечать на злые шутки и звонки извне и просто возводить и укреплять дом, стелить полы, пахнущие детской вылазкой на склады древесины, шкурить двери, сотворенные (именно сотворенные и живые) из дерева, старше чем мы все вместе взятые. Любить этот край, спрятанный ото всех посреди зелени полей, под животом у Млечного Пути, на самом волшебном месте на свете.
В твоем сарае поселились ласточки, Лаэрт, а под твоей крышей живет целая нация скандальных воробьев. И тебе пришлось вынуть стекло в окне, а по утрам еще и открывать дверь, ибо нервный папаша -ласточка все несет и несет свои веточки-червячки-букашечки в гнездо.
В твои пенаты приходят зайцы, белки, бродячие собаки и соседские кошки и остаются на твоем крыльце. Они плодятся и множатся, приводят друзей пожить-поспать-перекусить. И ты ворчишь на них и приручаешься. .. ты привыкаешь, ты врастаешь в эту землю, подобно ели, что поет на ветру свои колыбельные песни твоему дому и тем, кто в нем гостит.
Внизу участка, в небольшом болотце-озерце по утрам пасутся цапли и серые журавли, а аисты и вовсе ходят возле окон и щелкают клювами. Твои уловы рыбы раздаются соседям и просто прохожим бабушкам, раздаются так искренне и щедро, как в ответ отдает тебе рыбу вода озер.
В собачьей будке несется соседская курица, а пес твой бегает на свободе, так и не испробовав на себе сомнительных прелестей проживания на привязи.
Ты взращиваешь сад и садишь грядки, сокрушаясь, что все тут же едят жуки. Но они тоже пришли к тебе в гости, видишь?.. и даже коровы по утрам заглядывают к тебе в окна, едят твою живую изгородь и пьют воду, которую ты греешь на солнце для клубники. А ты ворчишь и не прогоняешь никого, ворчишь и радуешься сердцем, я же знаю.
Держи эту Итаку, Лаэрт. Пока там, на Большой земле выдают замуж очередную Елену Троянскую, пока воруют и возвращают Европу, пока ведут новую страшную священную войну, держи этот рубеж, мой Лаэрт-садовник. Потому что пока у Одиссеев есть Итака, они остаются Одиссеями. А отними у них ее - они просто бродяги без роду и племени, воинственные и радостные идиоты, пытающиеся выйти и расширить руками этот Номос. Страшно быть бродягой, которого никто не ждет.
За такие вещи даже не благодарят, Лаэрт. Это помнят и растят в себе ту часть сердца, которая может стать островом. Каменистой и стойкой вечной Итакой. Остроскальной для чужаков и вечнозеленой и оливково-виноградной для родных. Итакой, которая буде всегда ждать своих Одиссеев.