Воспоминания мамы о жизни в Бежецке в войну.
1941 год.
Воспоминания Широковой Л.Д.
15 апреля у нас умерла мама. Я училась тогда в третьем классе, мне в мае исполнилось 10 лет.
После похорон я сходила в школу один раз, потом заболела. Жили мы в городе Бежецке (тогда Калининской области), на улице, идущей от речки Остречины в центр города. Недалеко от нашего дома были два моста через Остречину. Восточный мост соединял город с Красной слободой, где была железнодорожная станция, и стоял главный городской Механический завод. Западный мост был «Винзаводский». Туда мимо наших домов проезжали подводы и грузовики с картошкой. За Винзаводом Остречина впадала в Мологу. Если выйдешь за город, увидишь на горизонте «Большой железнодорожный мост». Через него шли составы в Ленинград и из Ленинграда.
Сестра моя - Инна, ей было 13 лет, училась в шестом классе. Папа - Титов Дмитрий Арсеньевич работал юристом, ½ ставки на механическом заводе (позднее завод АГО - автогаражного оборудования), ещё ¼ ставки было на льнозаводе (позднее переименованном в «хлопкобазу»)
У меня была высокая температура, ничего не болело, я не хотела есть, не хотела ни с кем разговаривать. Когда я почувствовала, что могу вставать и разговаривать, учебный год заканчивался, Инна сдавала экзамены. Папа решил отправить нас в Москву к родственникам, а потом из Москвы мы должны были поехать в Рыбинск, захватив пятилетнюю двоюродную сестру. Там родственники, учителя, ежегодно снимали дачу на Волге и приглашали детей своих близких.
Отъезд наметили на 22 июня. Утром рано мы должны были сесть на поезд Ленинград-Горький, чтобы сделать пересадку в Сонково. Накануне Инна купила курицу на рынке. Сосед дядя Федя отрубил ей голову, а мы ощипали, выпотрошили и сварили «на дорогу».
Рано утром с вещичками мы пришли на станцию. И там узнали, что поезда не будет, а когда будет - никому не известно. Тогда у Инны возникла идея - пойти в село Градницы, проведать Музу Ивановну Белобородову, поздравить её с рождением дочки. Не интересно такую курицу просто съесть за обедом. Папа разрешил, тётя Феня, соседка, родом из тех краёв, объяснила дорогу. Мы захватили Иннину одноклассницу, Калю Катакову. Это был мой первый пеший поход по родному краю. Шли по Краснохолмской дороге среди лугов и полей. День солнечный, кругом цветущее разнотравье. На полях овёс, рожь, лен. Отдыхали у ручьёв. Неудача с поездом забылась. На пути деревня Заручье. Я устала. Сразу за деревней увидали церковь с колокольней. Градницы близко, но идти в гору.
Раньше Муза Белобородова жила в нашем доме у своего брата, учителя математики - Бориса Ивановича, человека очень интересного и известного в городе. Она окончила Бежецкий учительский институт и вышла замуж. Молодую семью направили в Градницкую семилетку. Муж вёл математику, Муза - русский язык. Девочку назвали Евгенией. Фамилия мужа Музы - Кавский, имя его я забыла. Учительский дом нашли быстро. Чуть отдохнули. Муж Музы повёл нас на экскурсию. Сначала осмотрели школу. Позднее, уже в годах 50-х, я узнала, что раньше эта школа была барским домом в усадьбе Слепнёво, принадлежащим Львову Льву Ивановичу. После его смерти дом стал принадлежать двум сёстрам Львова. Анна Ивановна была матерью поэта Николая Гумилёва. До 1917 года жил в этом доме сын Анны Ахматовой Лёва Гумилёв. Всё это станет известно нам позже.
После школы экскурсовод повёл нас к церкви , и мы по ступенькам поднялись на колокольню. Вид города сверху поразил нас. Тишина, красота и спокойствие. Спускаемся с колокольни - нас ждёт Муза с ребёнком на руках, бледная и взволнованная: «Ребята, война!».
Мы идём обратно. Этот путь без остановок, радости нет, но мы ещё не думаем о том, как война перевернёт наше привычное житьё-бытьё.
Изменения не заставили себя долго ждать. Магазины стояли с пустыми прилавками. Хлеб продавали по спискам. Продавщицы расчерчивали «журналы» столбиками на каждый день и отмечали выдачу. Потом напечатали карточки. На два дня хлеб не выдавали. Карточки напечатаны были прямоугольниками с названиями продуктов, но продавался только хлеб. Иногда объявляли: «По талону «крупа» можно купить спички» , или: «По талону «сахар» можно купить соль». На Штабу (часть города за Мологой, по Калининской дороге) у военкомата толпились мобилизованные и добровольцы. На улицах были организованы ночные дежурства. Лампы зажигать без «светомаскировки» было нельзя. Все стёкла на окнах обклеили бумажными полосками. На чердаки нужно было поставить ящики и натаскать с Песочной ямы песка. Во дворах поставили бочки с водой. На улицах установили громкоговорители, тревожные сирены.
При каждом доме во дворе или огороде требовалось вырыть окопы - бомбоубежища. Помню первую тревогу. Завыли сирены, тарелки вещали громко «Граждане, воздушная тревога! Без паники спускайтесь в бомбоубежище». В первую тревогу побежали в бомбоубежище при Винзаводе. В Остречинском переулке меленькое здание, теремок с дверью и одним окном. А спустились - большой подвал, скамьи. Набилось народу много, душно, плачут и кричат маленькие дети. В ту тревогу самолеты сбрасывали только осветительные ракеты. Больше в бомбоубежище не бегали. Раза три сидели в огородной щели. Потом привыкли, пережидали тревогу в доме, даже спали.
Немецкие самолёты узнавали по очертаниям и звуку. Отличали бомбардировщиков от истребителей и разведчиков. В городе установили зенитки.
Через город шли беженцы, гнали стада на восток по Рыбинской улице и далее по Рыбинской дороге. Стали готовиться к эвакуации. Каждый собрал себе мешок. Рюкзаков тогда мы не знали. В нижние углы мешка закладывали по картошине и обвязывали их концами веревки. На середине верёвки делали петлю, надевали петлю на горловину мешка.
В первые дни войны уехали москвичи, прибывшие на летний отпуск в Бежецк. Билет продавали только тем, кто получал пропуск на проезд. Механический завод начал эвакуироваться в Казань. Наша семья была записана на последний эшелон. В назначенный день мы пришли с мешками на станцию, просидели несколько часов. Объявили, что эшелона сегодня не будет. Пришли домой, из мешков разложили вещи по местам.
Первая бомбёжка была 10 августа. Бомбили станцию. Вокзал и двухэтажный дом, где жили работники станции, уцелели. На следующий день в нашу квартиру переехала семья начальника станции Зеленина. В семье было четыре дочери. Старшая, Тамара, работала на станции, Нина училась в седьмом, Венера в третьем классе, Алевтина была ещё маленькая. Начальник станции Бежецк Зеленин Александр Александрович в наш дом не приходил ни разу. Жена или дети носили ему еду на работу.
В августе девочки-активистки Дома пионеров получили задание разнести повестки военкомата по домам. Нюре Ивановой досталась Кашинская улица, она попросила помочь ей. Оказалось, что адресаты уже давно воюют. Вручали повестки родственникам, говорили, что по этим повесткам они будут получать пайки и помощь. Кашинская улица шла на юг от рынка до Кирпичного завода, была в то время самая длинная в городе. В некоторые семьи уже пришли похоронки.
Бомбёжки города продолжались. Самая страшная для меня была в начале октября 41 года, когда самолёт, преследуемый «ястребками» стал освобождаться от бомб, и последняя бомба упала на двухэтажное здание средней школы №1. Чаще всего самолёты стремились разрушить железнодорожный мост через Мологу. Больше всего жертв было в феврале, когда бомбёжка разрушила вокзал. Там стояло несколько эшелонов с беженцами.
Был в середине октября захвачен Калинин, фронт приближался. В городе стояли войска Калининского фронта. Штаб Конева был в здании 3-й средней школы. Конев жил на улице Лассаля в доме 42. Семью Дороховых (которая жила в этом доме) переселили на нашу улицу.
В один из дней сентября прибежали ко мне девочки из соседних домов с вестью, что в клуб завода АГО привезли раненых. Мы слушали по радио, как дети помогают в госпиталях - побежали помогать. В фойе на полу лежали раненые, многие ходили с повязками на голове, с перевязью для раненой руки. Все протягивали котелки и деньги, просили принести что-нибудь из еды. Стайками побежали по улицам, стучали в калитки и ворота, говорили, что раненые просят еды, отнесите что-нибудь в клуб АГО. Никто не дал ничего, никто не побежал к раненым. Мы вернулись с пустыми котелками. Плакали от бессилия. Еды дома не было. На рынке мы обменивали вещи на овсяную крупу или картошку.
После того, как разбомбили школу, дети не учились до 26 января. Все школы и детские сады были заняты госпиталями. По поручению учителей мы готовили концерты для раненых. Раненые лежали на кроватях, с бельём, такого ужаса, как в клубе АГО больше не видела.
Зима 1941-42 года была очень холодной, в городе вымерзли все сады. С 26 января мы учились до середины июня, потом сдавали экзамены. Год не пропал. Я закончила 4 класс. Сдавали мы два письменных экзамена: диктант и арифметику. Сестра Инна закончила 7 класс, послала документы в Рыбинское педучилище.
Тяжело было жить без продуктов, но страшнее, когда не было спичек, соли и мыла. В первую военную зиму на открытых складах винзавода заморозили картофель. Мы руками и совочками откапывали мороженую картошку, варили в чугунке в топке печи или на плите устанавливали таганок, под ним разводили костёрчик из собранных палок и деревяшек. В одну из бомбёжек на хлопкобазе убило лошадь. Её мясо поделили и раздали сотрудникам. Мы делали запеканку из размолотой конины и сладковатой черной картошки. Было вкусно.
Все работали много, основные заботы лежали на матерях семейств. Весной 1942 года горожанам выделили участки в окрестностях города для выращивания овощей. Наши грядки были сразу за последней восточной улицей, которая называлась Всполье и имела дома только с одной стороны. Посадили картошку и капусту. В саду при доме выращивали другие овощи. Деревья и ягодные кусты вымерзли, заборы сожгли в печах.
Иногда папе на работе давали на месяц карточку на обеды в столовой. Столовая была в угловом доме на Большой улице, сразу за сквером. Мы обедали через день, один день я, другой день папа. Меню всегда одно. Овощной суп, кровяные котлеты с мятой картошкой, морковный чай. На рынке покупали пакетики с сахарином, пакет разводили в банке с водой и по ложке раствор добавляли в чай. Для заварки сушили тёртую морковь или листья различных растений.
Бежечане не голодали. Отцы почти у всех были на войне, матери работали, держали многие коров. Хозяйничали дети. Работали на огородах, собирали зелень на корм скоту, все канавы в городе очищали от зелени и крапивы. Я дружила с девочками из двух соседних домов. В семьях были старше меня три девочки и по одному младшему брату. Мы стирали бельё на плотах в Остречине. Вместо мыла грязные места натирали мягкой серой глиной, потом отполаскивали. В колодцах вода была «жёсткая», а когда собирали дождевую воду - кипятили бельё в баке на плите. На дно бака клали мешочек с древесной золой. Зимой полоскали бельё в проруби. Мне это не разрешалось - опасно.
Лето 42 года было спокойней, чем 41-го. Хотя бомбёжки и тревоги были часто. Моя сестра в это лето готовилась к отъезду в Рыбинск для учёбы в педучилище. Собирались ехать учиться вчетвером. Готовились к экзаменам и курсировали по городу в поисках шпионов. Дети тех лет бредили шпионами. По радио, в газетах, журналах и книгах говорилось о том, как дети ловили шпионов. Хотелось славы. Несколько дней сестра с подругами ходила за человеком, у которого через плечо висел плёночный фотоаппарат. Да и одет он был слишком красиво. Ясно - шпион.
Осенью в Рыбинск уехала одна Инна. Две её подруги поступили в Бежецкое медицинское училище - Катя Катакова и эвакуированная Зоя Смыслова. Люба Дорохова решила уехать в Армению к старшей сестре.
Посылали нас на разные работы в колхозы, летом и в сентябре. Учебный год начинался в октябре.
Воспоминания Широковой Л.Д.
15 апреля у нас умерла мама. Я училась тогда в третьем классе, мне в мае исполнилось 10 лет.
После похорон я сходила в школу один раз, потом заболела. Жили мы в городе Бежецке (тогда Калининской области), на улице, идущей от речки Остречины в центр города. Недалеко от нашего дома были два моста через Остречину. Восточный мост соединял город с Красной слободой, где была железнодорожная станция, и стоял главный городской Механический завод. Западный мост был «Винзаводский». Туда мимо наших домов проезжали подводы и грузовики с картошкой. За Винзаводом Остречина впадала в Мологу. Если выйдешь за город, увидишь на горизонте «Большой железнодорожный мост». Через него шли составы в Ленинград и из Ленинграда.
Сестра моя - Инна, ей было 13 лет, училась в шестом классе. Папа - Титов Дмитрий Арсеньевич работал юристом, ½ ставки на механическом заводе (позднее завод АГО - автогаражного оборудования), ещё ¼ ставки было на льнозаводе (позднее переименованном в «хлопкобазу»)
У меня была высокая температура, ничего не болело, я не хотела есть, не хотела ни с кем разговаривать. Когда я почувствовала, что могу вставать и разговаривать, учебный год заканчивался, Инна сдавала экзамены. Папа решил отправить нас в Москву к родственникам, а потом из Москвы мы должны были поехать в Рыбинск, захватив пятилетнюю двоюродную сестру. Там родственники, учителя, ежегодно снимали дачу на Волге и приглашали детей своих близких.
Отъезд наметили на 22 июня. Утром рано мы должны были сесть на поезд Ленинград-Горький, чтобы сделать пересадку в Сонково. Накануне Инна купила курицу на рынке. Сосед дядя Федя отрубил ей голову, а мы ощипали, выпотрошили и сварили «на дорогу».
Рано утром с вещичками мы пришли на станцию. И там узнали, что поезда не будет, а когда будет - никому не известно. Тогда у Инны возникла идея - пойти в село Градницы, проведать Музу Ивановну Белобородову, поздравить её с рождением дочки. Не интересно такую курицу просто съесть за обедом. Папа разрешил, тётя Феня, соседка, родом из тех краёв, объяснила дорогу. Мы захватили Иннину одноклассницу, Калю Катакову. Это был мой первый пеший поход по родному краю. Шли по Краснохолмской дороге среди лугов и полей. День солнечный, кругом цветущее разнотравье. На полях овёс, рожь, лен. Отдыхали у ручьёв. Неудача с поездом забылась. На пути деревня Заручье. Я устала. Сразу за деревней увидали церковь с колокольней. Градницы близко, но идти в гору.
Раньше Муза Белобородова жила в нашем доме у своего брата, учителя математики - Бориса Ивановича, человека очень интересного и известного в городе. Она окончила Бежецкий учительский институт и вышла замуж. Молодую семью направили в Градницкую семилетку. Муж вёл математику, Муза - русский язык. Девочку назвали Евгенией. Фамилия мужа Музы - Кавский, имя его я забыла. Учительский дом нашли быстро. Чуть отдохнули. Муж Музы повёл нас на экскурсию. Сначала осмотрели школу. Позднее, уже в годах 50-х, я узнала, что раньше эта школа была барским домом в усадьбе Слепнёво, принадлежащим Львову Льву Ивановичу. После его смерти дом стал принадлежать двум сёстрам Львова. Анна Ивановна была матерью поэта Николая Гумилёва. До 1917 года жил в этом доме сын Анны Ахматовой Лёва Гумилёв. Всё это станет известно нам позже.
После школы экскурсовод повёл нас к церкви , и мы по ступенькам поднялись на колокольню. Вид города сверху поразил нас. Тишина, красота и спокойствие. Спускаемся с колокольни - нас ждёт Муза с ребёнком на руках, бледная и взволнованная: «Ребята, война!».
Мы идём обратно. Этот путь без остановок, радости нет, но мы ещё не думаем о том, как война перевернёт наше привычное житьё-бытьё.
Изменения не заставили себя долго ждать. Магазины стояли с пустыми прилавками. Хлеб продавали по спискам. Продавщицы расчерчивали «журналы» столбиками на каждый день и отмечали выдачу. Потом напечатали карточки. На два дня хлеб не выдавали. Карточки напечатаны были прямоугольниками с названиями продуктов, но продавался только хлеб. Иногда объявляли: «По талону «крупа» можно купить спички» , или: «По талону «сахар» можно купить соль». На Штабу (часть города за Мологой, по Калининской дороге) у военкомата толпились мобилизованные и добровольцы. На улицах были организованы ночные дежурства. Лампы зажигать без «светомаскировки» было нельзя. Все стёкла на окнах обклеили бумажными полосками. На чердаки нужно было поставить ящики и натаскать с Песочной ямы песка. Во дворах поставили бочки с водой. На улицах установили громкоговорители, тревожные сирены.
При каждом доме во дворе или огороде требовалось вырыть окопы - бомбоубежища. Помню первую тревогу. Завыли сирены, тарелки вещали громко «Граждане, воздушная тревога! Без паники спускайтесь в бомбоубежище». В первую тревогу побежали в бомбоубежище при Винзаводе. В Остречинском переулке меленькое здание, теремок с дверью и одним окном. А спустились - большой подвал, скамьи. Набилось народу много, душно, плачут и кричат маленькие дети. В ту тревогу самолеты сбрасывали только осветительные ракеты. Больше в бомбоубежище не бегали. Раза три сидели в огородной щели. Потом привыкли, пережидали тревогу в доме, даже спали.
Немецкие самолёты узнавали по очертаниям и звуку. Отличали бомбардировщиков от истребителей и разведчиков. В городе установили зенитки.
Через город шли беженцы, гнали стада на восток по Рыбинской улице и далее по Рыбинской дороге. Стали готовиться к эвакуации. Каждый собрал себе мешок. Рюкзаков тогда мы не знали. В нижние углы мешка закладывали по картошине и обвязывали их концами веревки. На середине верёвки делали петлю, надевали петлю на горловину мешка.
В первые дни войны уехали москвичи, прибывшие на летний отпуск в Бежецк. Билет продавали только тем, кто получал пропуск на проезд. Механический завод начал эвакуироваться в Казань. Наша семья была записана на последний эшелон. В назначенный день мы пришли с мешками на станцию, просидели несколько часов. Объявили, что эшелона сегодня не будет. Пришли домой, из мешков разложили вещи по местам.
Первая бомбёжка была 10 августа. Бомбили станцию. Вокзал и двухэтажный дом, где жили работники станции, уцелели. На следующий день в нашу квартиру переехала семья начальника станции Зеленина. В семье было четыре дочери. Старшая, Тамара, работала на станции, Нина училась в седьмом, Венера в третьем классе, Алевтина была ещё маленькая. Начальник станции Бежецк Зеленин Александр Александрович в наш дом не приходил ни разу. Жена или дети носили ему еду на работу.
В августе девочки-активистки Дома пионеров получили задание разнести повестки военкомата по домам. Нюре Ивановой досталась Кашинская улица, она попросила помочь ей. Оказалось, что адресаты уже давно воюют. Вручали повестки родственникам, говорили, что по этим повесткам они будут получать пайки и помощь. Кашинская улица шла на юг от рынка до Кирпичного завода, была в то время самая длинная в городе. В некоторые семьи уже пришли похоронки.
Бомбёжки города продолжались. Самая страшная для меня была в начале октября 41 года, когда самолёт, преследуемый «ястребками» стал освобождаться от бомб, и последняя бомба упала на двухэтажное здание средней школы №1. Чаще всего самолёты стремились разрушить железнодорожный мост через Мологу. Больше всего жертв было в феврале, когда бомбёжка разрушила вокзал. Там стояло несколько эшелонов с беженцами.
Был в середине октября захвачен Калинин, фронт приближался. В городе стояли войска Калининского фронта. Штаб Конева был в здании 3-й средней школы. Конев жил на улице Лассаля в доме 42. Семью Дороховых (которая жила в этом доме) переселили на нашу улицу.
В один из дней сентября прибежали ко мне девочки из соседних домов с вестью, что в клуб завода АГО привезли раненых. Мы слушали по радио, как дети помогают в госпиталях - побежали помогать. В фойе на полу лежали раненые, многие ходили с повязками на голове, с перевязью для раненой руки. Все протягивали котелки и деньги, просили принести что-нибудь из еды. Стайками побежали по улицам, стучали в калитки и ворота, говорили, что раненые просят еды, отнесите что-нибудь в клуб АГО. Никто не дал ничего, никто не побежал к раненым. Мы вернулись с пустыми котелками. Плакали от бессилия. Еды дома не было. На рынке мы обменивали вещи на овсяную крупу или картошку.
После того, как разбомбили школу, дети не учились до 26 января. Все школы и детские сады были заняты госпиталями. По поручению учителей мы готовили концерты для раненых. Раненые лежали на кроватях, с бельём, такого ужаса, как в клубе АГО больше не видела.
Зима 1941-42 года была очень холодной, в городе вымерзли все сады. С 26 января мы учились до середины июня, потом сдавали экзамены. Год не пропал. Я закончила 4 класс. Сдавали мы два письменных экзамена: диктант и арифметику. Сестра Инна закончила 7 класс, послала документы в Рыбинское педучилище.
Тяжело было жить без продуктов, но страшнее, когда не было спичек, соли и мыла. В первую военную зиму на открытых складах винзавода заморозили картофель. Мы руками и совочками откапывали мороженую картошку, варили в чугунке в топке печи или на плите устанавливали таганок, под ним разводили костёрчик из собранных палок и деревяшек. В одну из бомбёжек на хлопкобазе убило лошадь. Её мясо поделили и раздали сотрудникам. Мы делали запеканку из размолотой конины и сладковатой черной картошки. Было вкусно.
Все работали много, основные заботы лежали на матерях семейств. Весной 1942 года горожанам выделили участки в окрестностях города для выращивания овощей. Наши грядки были сразу за последней восточной улицей, которая называлась Всполье и имела дома только с одной стороны. Посадили картошку и капусту. В саду при доме выращивали другие овощи. Деревья и ягодные кусты вымерзли, заборы сожгли в печах.
Иногда папе на работе давали на месяц карточку на обеды в столовой. Столовая была в угловом доме на Большой улице, сразу за сквером. Мы обедали через день, один день я, другой день папа. Меню всегда одно. Овощной суп, кровяные котлеты с мятой картошкой, морковный чай. На рынке покупали пакетики с сахарином, пакет разводили в банке с водой и по ложке раствор добавляли в чай. Для заварки сушили тёртую морковь или листья различных растений.
Бежечане не голодали. Отцы почти у всех были на войне, матери работали, держали многие коров. Хозяйничали дети. Работали на огородах, собирали зелень на корм скоту, все канавы в городе очищали от зелени и крапивы. Я дружила с девочками из двух соседних домов. В семьях были старше меня три девочки и по одному младшему брату. Мы стирали бельё на плотах в Остречине. Вместо мыла грязные места натирали мягкой серой глиной, потом отполаскивали. В колодцах вода была «жёсткая», а когда собирали дождевую воду - кипятили бельё в баке на плите. На дно бака клали мешочек с древесной золой. Зимой полоскали бельё в проруби. Мне это не разрешалось - опасно.
Лето 42 года было спокойней, чем 41-го. Хотя бомбёжки и тревоги были часто. Моя сестра в это лето готовилась к отъезду в Рыбинск для учёбы в педучилище. Собирались ехать учиться вчетвером. Готовились к экзаменам и курсировали по городу в поисках шпионов. Дети тех лет бредили шпионами. По радио, в газетах, журналах и книгах говорилось о том, как дети ловили шпионов. Хотелось славы. Несколько дней сестра с подругами ходила за человеком, у которого через плечо висел плёночный фотоаппарат. Да и одет он был слишком красиво. Ясно - шпион.
Осенью в Рыбинск уехала одна Инна. Две её подруги поступили в Бежецкое медицинское училище - Катя Катакова и эвакуированная Зоя Смыслова. Люба Дорохова решила уехать в Армению к старшей сестре.
Посылали нас на разные работы в колхозы, летом и в сентябре. Учебный год начинался в октябре.