Участие в литургии - активное или созерцательное?
Diac. Adrian Agachi. Participare activă sau contemplativă la Sfânta Liturghie? 15.05.2014.
Прот. Иоанн Мейендорф был выдающимся богословом XX века, чьи академические исследования по-прежнему пользуются заслуженным признанием. В своей книге "Византийское богословие" он посвящает целую главу таинству Евхаристии, где пытается изложить взгляды византийского мира на причастие, стремясь представить все как можно объективнее, непосредственнее и прямолинейнее, без ненужного пафоса.
С самого начала этой главы прот. Иоанн Мейендорф рассматривает тот парадокс, который до сих пор занимает умы современных богословов: как было возможно то, что, по мере стремительного распространения христианства, особенно в IV веке, когда число новообращенных неуклонно росло, степень участия верующих в таинстве Евхаристии катастрофически сокращалась. Помимо того объяснения, которое предлагает прот. Иоанн Мейендорф (о чем будет сказано далее), следует упомянуть, что в то время многие язычники стремились принять крещение из чисто политических интересов. С тех пор, как императорский двор стал христианским, народ, по логике вещей, тоже должен был последовать по этому пути, в меньшей степени из убеждений и в большей мере из соображений выгоды. Таким образом, в христианских общинах наблюдалось ослабление религиозного рвения, так как многие новообращенные не придерживались тех норм поведения, которые им следовало усвоить, приняв христианство. После крещения они не просто не оставляли свои прежние грехи, но продолжали в них коснеть. Кроме того, такие люди впадали в различные ереси, существовавшие в то время, в том числе в арианство. Поэтому не следует удивляться утверждениям прот. Иоанна Мейендорфа: «Эсхатологический смысл Евхаристии подразумевал отстранение от «мира», «уход» из него «замкнутой» общины посвященных участников. А теперь, когда в империи Константина и Юстиниана стало трудно различать между Церковью и миром, потому что общество выглядело единым, Евхаристию надлежало охранять от «толпы», которая перестала быть "народом Божиим"» («Византийское богословие», глава 16 «Евхаристия»). Первая часть этой цитаты может привести нас в некоторое замешательство, так как христианская община предстает здесь как своего рода элитарная группировка, которая своими членами считает только избранных и отвергает этот мир, заботясь только о грядущем. По сути, прот. Иоанн Мейендорф хотел подчеркнуть лишь тот факт, что христианин, который признает Евхаристию как Тело и Кровь Христовы, не может игнорировать ее эсхатологический смысл, который указывает на Царство Небесное. В конце концов, мы взыскуем не сокровищ мира сего, даже если пользуемся ими, чтобы прожить свою земную жизнь до конца, но взыскуем нетленного Царства Божьего. С другой стороны, Тело и Кровь Христовы не могут предлагаться абы кому, когда угодно и по любому поводу. Без принятия крещения мы не можем быть причастниками Тела и Крови Христовых. Поэтому христианская община является «закрытой». Вместе с тем, она открыта для всякого, кто желает принять крещение, а значит, умереть и воскреснуть со Христом. Тем не менее, вызывают беспокойство заключительные слова из вышеприведенной цитаты о том, что Евхаристию надлежало «охранять от толпы» в Византийской империи, которая к тому времени была практически полностью христианизированной. По сути, причастие не могло быть преподано многим христианам, так как они сами больше никак не изъявляли своего желания его принять. Таковые ходили в церковь по привычке, исповедовались редко и совсем не постились, но главной проблемой было не это. Самой большой бедой было то, что они стали равнодушно относиться к причастию. Для них больше не существовало разницы, причастились ли они или нет.
Сакраментальное участие или умозрение?
Далее прот. Иоанн Мейендорф пишет, что вторая проблема византийского общества в отношении таинства Евхаристии заключалась в создании рациональной системы символического объяснения литургии. Так, в глазах каждого верующего литургия стала представлять собой, скорее, возможность для созерцания торжественного и величественного акта, в котором, тем не менее, отсутствовало самое главное - активное участие через причащение. Вот как об этом пишет прот. Иоанн Мейендорф: «Наиболее спорно, однако, богословское обоснование этой новой ситуации, проповедуемое некоторыми толкователями Литургии, которые начали объяснять Евхаристию как систему символов, подлежащих «созерцанию»; сакраментальное участие, таким образом, исподволь заменялось умозрением» ("Византийское богословие", глава 16 "Евхаристия"). Этот посыл мы также находим в трудах некоторых современных православных богословов, которые много говорят о символическом причащении через слово, полагая, что само по себе присутствие на литургии и слушание молитв, так или иначе, представляет собой форму общения с Христом. Конечно, никто не оспаривает эту истину, но ключевой вопрос состоит в том, достаточно ли такой формы общения. Не пытаемся ли мы в действительности оправдать при помощи этой оборонительной позиции собственное безразличие и нравственную расслабленность, то состояние теплохладных христиан, которые все же ходят на церковные службы и пытаются приблизиться ко Христу, но в реальности отвергают Его, прикрываясь благими намерениями? Да, хорошо ходить в храм и слушать песнопения и чтения на богослужениях, в особенности, на литургии, но несравнимо лучше должным образом готовиться к приобщению ко Христу через причастие Святых Таин с благословения нашего духовника. Никто не оспаривает символизм Святых Таин, так же, как никто не ставит под сомнение то, что внимательное слушание молитв дает пищу душе. Но никто не может поставить знак равенства между этим средством для встречи с Христом и причастием. Что касается чрезмерного акцента на значимость литургического символизма, прот. Иоанн Мейендорф указывает на одно событие, которое потрясло византийский мир в VIII и IX веках - иконоборческий кризис. В глазах иконоборцев само причастие стало восприниматься как «символ» Христа, а не как Тело и Кровь Господни, чем оно в действительности является. Прот. Иоанн Мейендорф уточняет: «В VIII столетии этот символизм привел к серьезному богословскому спору об Евхаристии - единственному спору на эту тему, который когда-либо ведала Византия. Иконоборческий собор 754 г., осуждая употребление религиозных образов, провозгласил единственным допустимым «образом» Христа тот, что был учрежден Самим Христом - Евхаристические Тело и Кровь. Такое радикальное и ясное заявление было реальным вызовом Православию» ("Византийское богословие", глава 16 "Евхаристия"). Давняя традиция, на которую здесь ссылается прот. Иоанн Мейендорф, связана с использованием этого термина применительно к Евхаристии святыми Дионисием Ареопагитом и Максимом Исповедником. Однако эти святые отцы употребляли термин "символ" отнюдь не в том смысле, в каком это делали иконоборцы. Первые всегда утверждали, что причастие - это Тело и Кровь Христовы, и мы причащаемся не символу, но реальному присутствию Господа.