Религиозное обоснование чуда
Ременко Д. Религиозное обоснование чуда. Журнал "Путь", сентябрь 1929, №18, c. 54 - 79.
Характернейшее явление нашего времени - устремление к тайному и чудесному. Оно наблюдается не только в области узко-религиозной, но и в области философской, даже строгой науки. В области философской оно выражается в возврате к метафизическим проблемам, которые вновь занимают центральное место в философских системах, а в области науки - возврате к виталистическим концепциям. Несомненно, и то и другое знаменует некоторый - быть может, еще слабый, еще не всеобщий - сдвиг в умах, заключающийся в усилении интереса к сокровенному основанию бытия, в искании таинственного духовного истока жизни.
Позитивизм не создал и не мог создать целостного мировоззрения. Это ему было еще меньше под силу, чем даже грубому материализму. Позитивизм поставил непреходимые границы человеческому познанию. Агностицизм стал пафосом положительного направления в философии. И в этом был великий соблазн позитивизма, потому что он сузил круг духовных интересов человека. Сверхчувственное стало запретным для человеческого ума. Знание о мире свелось к знанию законов, управляющих мировым процессом. Печать позитивизма легла на современную науку. Наука и религия стали несовместимы. Научное стало принципиально враждебно религии.
Но позитивизм не мог убить религии. Ни одна теория не в состоянии уничтожить фактов, а внутреннее влечение к религиозным тайнам - неистребимый факт духовной жизни человека. Однако, позитивизм оказался несостоятелен и в области чисто научной. Он столкнулся с фактами чувственного миpa, которые не укладываются в шаблоне положительного мышления. Мы не говорим уже о социальной жизни, где факты находятся в еще более разительном противоречии с положительной концепцией. Так позитивизм преодолевается на двух путях. И оба пути ведут к постановке проблемы духовного основания бытия.
Есть в области физиологии группа явлений, где пути религиозной мысли встречаются с путями научной мысли, нащупывая почву для взаимного понимания, может быть даже соглашения. Это область так называемого оккультизма (в конце концов метапсихика обнимает область тех же явлений, разве только более ограниченную). Это явления, которые не укладываются в положительную концепцию и которые до недавнего времени не признавались позитивной наукой. Их природа такова, что их можно назвать магическими явлениями, чудесами; но позитивная наука не знает ни магии, ни чудес, и она предпочитала проходить мимо фактов, только бы не впасть в противоречие. И в том обстоятельстве, что представители точной науки в настоящее время остановили свое пытливое внимание на явлениях оккультизма, признавая их, как факт, и пытаясь увидеть в них проявление неведомых до сих пор позитивной науке сил человеческой души, в этом обстоятельстве как раз и можно видеть признак духовного сдвига в умах.
Гораздо глубже вникает в эти таинственные и чудесные явления религиозная мысль. Свободная от традиционного догматизма положительной науки, всегда с трудом преодолеваемая, религиозная мысль и в силу своего особого метода исследования имеет преимущество в изучении этих явлений. Она легко, порывисто и экстатично проникает в эту область таинственного, улавливая в них присутствие сверхъестественного. Где точная наука осторожно нащупывает факты и столь же осторожно заключает о наличии в природе загадочных и непонятных сил, до сих пор ей неизвестных там религиозная мысль уверенно указывает на присутствие сверхъестественной воли. Там, где наука видит просто необъяснимые факты, религиозная мысль усматривает чудеса и знамения. Она даже пытается использовать явления оккультизма с апологетической целью.
Но как раз в области оккультных явлений для религиозной мысли кроются опасности, грозящие искажением религиозной идеи. Сближаясь в этой области с точной наукой, устанавливая с ней некоторый союз, религиозная мысль сама поддается соблазну экспериментального исследования. Так происходит то смешение религиозных и положительных понятий, которое роковым образом влечет за собой качественное ущербление религиозной идеи. Нарождается опасность снижения религиозной ценности веры; религия грозит вылиться в особый вид ученой магии. Это смешение понятий прямо направлено против религии, так как оно создает ложные религиозные образы, более тонкие, чем простые идолы, и более опасные, чем откровенный атеизм. Именно благодаря этому смешению понятий могло появиться такое глубоко противоречивое и антиномичное понятие, как «наука о чудесах». Благодаря тому же смешению мог возникнуть соблазн апологетического использования оккультных явлений. С точки зрения строго религиозной совершенно бесплодна всякая попытка оправдания чудес на основе метапсихики. Чудо может иметь только одно оправдание - религиозное, есть только один путь познания чуда - мистический. Чудо алогично и именно поэтому его положительное оправдание несостоятельно. Всякая попытка позитивного обоснования чуда, всякая попытка через внешний опыт придти к внутреннему, т. е. религиозному узрению чуда, фатально ведет ко лжи. Явления оккультизма в этом отношении особенно полны опасностей.
Задача настоящей статьи начертать границы естественного явления и чуда. В их разделе мы попытаемся найти место явлениям оккультизма; тогда нам станет очевидна опасность их магического истолкования.
Что такое чудо? Этот вопрос сам собой влечет за собой другой: что такое не-чудо? Между какими областями бытия устанавливается то действенное отношение, которое называется чудом?
Христианское вероучение усматривает в чуде акт воли Божией, направленной на внешний мир. Таково формальное определение чуда. В нем мы видим противоставление воли Божьей вне его лежащему миpy. Но это не разделение миpa и Бога, не утверждение двух абсолютных корней бытия, но лишь двух неравных сфер бытия; абсолютного начала бытия - Бога и мира, Им сотворенного. Это противопоставление мы можем принять за исходное положение.
Но не всякое отношение миpa к Богу есть чудо. То, что человек тонет в воде, мы не называем чудом, но ничем необъяснимую способность хождения по воде мы называем чудом. В первом случае мы говорим об явлении миpa естественногo, миpa в себе замкнутого, в котором все совершается по законам и в силу законов. Это мир вне Бога лежащий, как бы мир покинутый, в котором природный процесс совершается без участия трансцендентной воли; это процесс себе довлеющий, в силу собственной своей природы совершающийся. Всякий момент этого процесса есть не-чудо. Эта идея миpa оставленная и себе довлеющего получила наиболее законченное выражение в положительной философии.
Позитивизм исходит из того основного утверждения, что между всеми явлениями мира существует постоянная причинная связь. Все, что начало быть, имеет свою причину. «Всякое явление имеет свою феноменальную причину, т. е. имеет впереди себя другое явление или какую-нибудь комбинацию явлений» (О. Конт); «каждый факт, имеющий начало, имеет и причину», причем «неизменно предшествующий факт называется причиной, неизменно наступающей за ним - следствием»; или еще более полно: причиной называется «совокупность предшествующих, за которыми явление неизменно или безусловно следует» (Д.С. Милль, Логика, т. I). Это определение совершенно игнорирует, то, какое дает причине школа Аристотеля, стремящаяся выявить онтологический смысл причинности. Позитивизм имеет дело только с феноменальной стороной причинности, игнорируя ее метафизическое основание. Конт совершенно отвергает всякую совместимость положительной концепции с метафизической или теологической; эта несовместимость вытекает из постоянства неизменных законов управляющих миром и не допускающих вмешательства посторонней силы в существующий порядок. Таково механическое воззрение на мировой процесс. С этой точки зрения существенным свойством мирового процесса является его имманентная необходимость.
Одно событие вытекает из другого с необходимостью; оно не может не наступить, если только ему предшествует другое определенное событие; каждое событие - необходимое звено в цепи причин и следствий. Позитивизм не говорит, в чем сущность причины, каков характер той силы, которая с роковой неизбежностью устремляет мировой поток по неизменному пути. Он говорит лишь, что эта сила (впрочем, он не называет ее даже силой) имманентна мировому процессу, что она есть сам закон необходимой связи причин и следствий. Ничто вне его находящееся не направляет мировой процесс, никакая иная трансцендентная сила не вносит никаких изменений в его роковую предопределенность. Явления вселенной не управляются волей богов - живых существ, одаренных сознанием и волей, как то утверждает теологическая точка зрения; явления вселенной вместе с тем не управляются какими-либо сущностями, силами или способностями, хотя и присущими самим вещам, но от них отличными, как то утверждает метафизическая точка зрения. Они управляются присущей им силой необходимости.
Теперь мы знаем, что такое не-чудо. Для нас теперь ясно, что если бы каждый момент миpoвогo процесса вполне и безусловно отождествлялся с волей Божьей, то о чуде невозможно было бы говорить. В этом смысле прав Гарнак, что понятие чуда «стало возможно только с познанием законов природы и с их всеобщим признанием» (Гарнак, Сущность христианства). И в этом заслуга позитивизма.
Позитивизм выявил причинную необходимость естественного миpa; но эту необходимость, беспрерывным потоком льющуюся во времени, он понял, как абсолютное основание бытия естественного миpa; между тем в его необходимости раскрывается тварная сущность природного миpa, относительность его бытия, его ничтожество. Каждое мгновение жизненного становления, это - плененное звено в тяжелой цепи причинной необходимости. Вечное и неизбывное следование причин и следствий, мелькание «да» и «нет» это вечное - во времени - свидетельство о начале миpa, об его рождении, об его приходе в бытие из небытия.
Из тварности вытекает внеположность миpa Богу, оставленность и покинутость миpa Богом. Из тварности же вытекает его обусловленность и необходимость. Но до грехопадения внеположность и необходимость природного бытия исчезала в порыве любви человека к Богу, в поклонении и свободном подчинении своей воли воле Божьей, как воле любящего и любимого Отца. В восторге любви и поклонения Богу исчезало тягостное чувство тварности и утверждалось истинное бытие - бытие в любви; в свободном подчинении своей воли воле Божьей достигалась истинная свобода - свобода в совершенстве. Грехопадение и было отпадением человека от любви, поклонения и свободного подчинения воле Божьей. Грехопадение явилось следствием попытки к ложному самоутверждению, следствием своеволия. Вот почему мы говорим, что каждый момент мирового процесса нельзя вполне и безусловно отождествлять с волей Божьей. Утверждая свою волю, человек утерял свободу в совершенстве; отныне тварность стала для него тягостным разрывом с Богом, неизбывной обусловленностью и необходимостью его естественного бытия. Так трансцендентность и необходимость природного миpa явились следствием грехопадения, ибо естественное состояние есть состояние отпадения от Бога, есть своеволие, фатально упирающееся в необходимость. Но позитивизм понял эту необходимость, как абсолютное основание бытия; понятно, таким образом, почему на основе позитивизма невозможно построить положительного понятия чуда. «Невозможно разумно рассуждать против чуда», говорит Паскаль, но в такой же мере не возможно разумно обосновать чудо. Иррациональная природа чуда доступна только сверхчувственному познанию; только в мистическом опыте мы познаем чудо, как безусловный факт. Это объясняет, почему познание чуда доступно верующему, не знающему мудрости позитивной философии. «Каков бы ни был факт, говорит Милль (Логика, т. I), если он начал существовать, то был предшествуем каким-либо фактом или какими-либо фактами, с которыми он неизменно связан.» Но в акте чуда мы как раз имеем случай, когда факту начавшему существовать - в смысле внешнем, позитивном, - не предшествовал никакой другой факт. Иными словами, мы имеем случай, когда факт возникает без феноменальной причины. И это есть единственное возможное позитивное определение чуда. Ясно, почему мы не можем в чувственном опыте познать сущности чуда. В самом деле, представим себе случай, когда мы имеем дело с фактом, все возможные причины которого исключаются. Могли ли бы мы, пользуясь методом остатков, сделать индуктивное заключение о чуде? Очевидно, нет, потому что вычтя все возможные чувственные причины, мы получим нуль. На этом нуле мы не в состоянии построить идеи о религиозном основании чуда. Правда, мы могли бы построить на нем отрицательное обоснование чуда, но ценность этого метода в этом смысле, конечно, относительна, потому что мы не знаем всех причин мирового процесса.
Итак, с точки зрения позитивного мировоззрения чудо представляется абсурдом, потому что ни один факт не может возникнуть без предшествующего ему другого факта. Но в религиозном познании чуда эта апория преодолевается восприятием воли Божьей в акте чуда. Воля Божья есть производящая причина (causa efficiens) чуда. Воля Божья творит чудо из ничего. Она властно прерывает цепь причин и следствий и победоносно вторгается в мир необходимого... Она преодолевает природную необходимость и как бы вновь творит мир в одной точке времени и пространства. Она сама не включается в цепь причинной необходимости; она остается над ней. Она способна начинать причинный ряд, оставаясь сама безначальной, то есть абсолютно свободной. Потому что сверхъестественное лежит не за пределами материального, чувственно-воспринимаемого, но за пределами необходимого.
Как акт воли Божьей, чудо имеет абсолютный религиозный смысл.
Чудо есть преодоление волей Божьей естественной судьбы человека, совершаемое во имя его спасения. И с этой точки зрения его сущность не может быть рационализована. Чудо не есть воздаяние за заслуги человека, оно и не есть наказание за его грехи. В акте чуда внезапно прерывается естественная судьба человека и направляется по иному таинственному пути. Каков бы ни был этот новый путь: тяжек или легок, страшен или радостен, все равно он возникает во имя спасения человека, потому что по загадочному пути ведет Бог человека к его окончательной судьбе. И в напряжении веры человек ощущает прикосновение руки Божьей, любовно ведущей его к спасению.
Но чудо не есть магический акт. Спасение человека достигается не в нем, но через него, не помимо человека, но вместе с ним, через свободное приятие Божьей воли, постигаемой в откровении. Такой именно высокий религиозный смысл чуда раскрывается нам в Евангелии.
Евангельские чудеса - это великий поток любви Божьей, изливаемой на человека; здесь Бог нисходит к человеку, отдает Себя человеку во имя его спасения. Это как бы предварение Голгофы, великой жертвы, принесенной воплотившимся Богом во имя спасения человека. «И сжалился над ним», «и умилосердился над ним» - вот неизменно повторяющиеся мотивы евангельских чудес. Он исцеляет больных, воскрешает мертвых, насыщает голодных. Он везде там, где человеческие муки и страдание, избавляет от несчастий, утешает отчаявшихся. Он расточает свою безмерную любовь на всех: богатых и бедных, нищих и знатных, иудеев и язычников. Он направляет судьбу человека по линии земного совершенства и счастья. Но не следует понимать, подобно Гарнаку, этот путь, как абсолютную натуралистическую ценность. Это было бы рационализацией и профанацией чуда, раскрывающая в себе абсолютный религиозный смысл.
Спаситель прерывает естественную судьбу человека и направляет ее по пути земного совершенства, и в этом надо видеть указание на близкую победу над смертью и грядущее преображение миpa. В чудесном воскрешении мертвых и исцелении больных человеку открывается преддверие светлого преображенного миpa - потерянного рая. Через победу над грехом, через одоление смертного человек вступить в рай. И замечательно: возвращая больных и немощных к жизни, Спаситель наставляет их: «Иди и больше не греши.» Таков религиозный смысл чудес Спасителя. Этот смысл раскрывается человеку через свободное напряжение веры. Только верующий, только ищущий и чающий достоин узреть чудо и только ему раскрывается религиозный смысл чуда. И когда Спаситель творит чудо, Он творит его среди верующих и для верующих. Он прямо спрашивает: «веруете ли, что Я моту это сделать.» (Мт. IX, 28), или предупреждаете: «если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему.» (Мрк. IX, 23), или даже испытывает веру (исцеление бесноватой дочери хананеянки, (Мт. XV, 22-28). Неверующий недостоин видеть чуда, потому что оно подавляет его, ужасает его, порождая суеверия. Вера может быть только свободной, несвободная вера, это суевеpиe и ужас. «Внушить веру уму и сердцу силою и угрозами - это значит внушить не веру, а ужас», говорит Паскаль. Но внушить веру чудом, это значит внушить ее силой. У маловерующих, колеблющихся и сомневающихся чудо вызывает смущение и страх. Даже у учеников Его чудеса особенно величественные вызывают страх (Мт. XIV, 26, Мрк. VI, 49, Лк. V, 9, и VIII, 25). И когда Он видит невеpиe и опасность соблазна, Он не творит чудес. Он покинул страну Гергесинскую, потому что видел страх и ужас, охвативший жителей при виде исцеленного бесноватого. А в другом месте еще определеннее говорится о том же: «И не совершил там многих чудес по неверию их, потому что соблазнялись о Нем.» (Мт. XIII, 58).
Горьким упреком Он отвечает на просьбу книжников и фарисеев о знамении: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения «Ионы пророка.» Они просят о знамении, потому что не верят, но Он знает, что они и знамению не поверят, соблазнятся, ибо «если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. XVI, 31), Т. е. они не имеют свободной веры, и знамения не дадут им этой веры, но веру ложную и соблазны. Именно такую ложную веру и соблазны будут вызывать чудеса антихриста. Антихрист знает эту тайну неверующей души, и он прибегнет к ложным чудесам чтобы совратить неверующих и колеблющихся. «Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить если возможно и избранных.» (Мт. XXIV, 24).
Иное значение и иной смысл имели чудеса Спасителя для верующих. Для той массы, которая предчувствовала, что настали времена и сроки Мессии, которая с замиранием сердца ждала Его. Чудеса Спасителя были свидетельством того, что Он именно и есть пришедший Meccия. В этих чудесах Спаситель прямо открывал Себя им, как Сын Божий, пришедший спасти людей. «И дивился весь народ, и говорил: не это ли Христос, сын Давидов.» (Мт. XII, 23). Но вера делает человека достойным не только узреть чудо, но и творить чудо. Спаситель говорит своим ученикам: «Истинно, истинно говорю вам: если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницей, но и если и горе сей скажете: «поднимись и вергнись в море» - будет.» (Мт. XXI, 21, Арк. XI, 23). Но здесь не говорится ни об опытах самовнушения факиров тесно связанных с магией, ни о внушении в гипнотическом состоянии, практикуемом в современной медицин, но о свободной вере сынов Божиих, помощью благодати Божией творящих чудеса. «И призвав двенадцать учеников Своих, Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь.» (Мт. X. I,).
Итак, в смысле метафизическом граница между чудом и не-чудом совпадает с границей между свободой и необходимостью. Чудо беспричинно, оно является нам из миpa безначального, из миpa абсолютной свободы. В смысле религиозном чудо есть акт откровения, в котором Бог прямо говорит верующему: оно обладает абсолютным смыслом и не может служить средством внушения веры. В каком же отношении к чуду стоят явления оккультизма? Есть ли в них признаки откровения? И с другой стороны: какое место занимают явления оккультизма в ряду естественных явлений миpa? Подчинены ли они закону причинной необходимости или же представляют собой факты, о которых мы можем сказать, что они возникают без причины? ( продолжение следует)
(В ЖЖ есть технические ограничения при публикации больших материалов, поэтому пришлось разбить статью на две части.)