,,Нет ребята, всё не так...,,
Выходной. Вот за окном звучит весёлый детский смех. Ну и что? Что такого особенного? Смех как смех... было... было миллионы раз... ничего нового. И все-таки ""ВСЁ "не так как вчера!", не так как до 24 февраля. А точнее, его - смеха, полная неуместность. Как же так? Почему? Разве такое возможно?
Оказалось... возможно. Просто теперь этот смех воспринимается совсем иначе, как некий пронзительный, резкий звук неудачно резонирующий с другим, ближайшим нам пространством, где в этот самый момент запускаются ракеты и падают бомбы, уничтожающие точно таких же детей, только сильно напуганных, плачущих в страхе. В это время их матери в ужасе мечутся между бомбоубежищем и квартирой, иногда по десять раз на дню и это уже не задвинешь, не спрячешь, с этим сложно примириться даже теперь, спустя три месяца с начала военных действий на Украине. Есть в этом огромнейшая жизненная несправедливость. Ведь если подумать, всего каких-то три месяца назад все дети - тут и там - находились в абсолютно равных условиях. Сейчас в это трудно поверить. Теперь всё изменилось... и смех здешних детей воспринимается вызовом, ударом по лицу, издевкой. Хотя я и понимаю, что дети вообще ни в чем не виноваты. Это смеха и плача, боли и радости, смерти и рождения безумный переплёт, когда стало невозможно отделить одно от другого даже при всём желании. Как невозможно понять саму возможность такого жесткого жизненного противоречия между происходящим "здесь" и "там". Там - это на Украине, по отношению к которой мы куда ближе теперь, чем до 24 февраля.
Да, теперь мы еще ближе друг к другу, хотя и не осознали этого пока в полной мере. Мы связаны смертью и вместо дружеских объятий вольно или невольно находимся в смертельных. А между всем этим суетятся дети, весна и смех, и всякий шум и многое другое, выглядящее полнейшей нелепицей, но все же напоминающей о благополучии и "праве" на комфорт мирной, хотя и иллюзорной жизни. Последнее право, которое, пока, нам здесь вроде как оставили.
Человеку всегда очень сложно отказываться от иллюзий и по инерции он продолжает верить, что ничего вокруг него не изменилось. Но тот, кто понимает всё до конца, давно осознал, что это уже не так и прежнего мира уже не будет. А цена, благодаря которой он снова однажды будет достигнут, будет непомерно высокой, но придется её заплатить. И платить придется всем - той самой бабушке, торгующей на вокзале картошкой, о которой на днях нам напомнил Юрий Шевчук, тоже придётся. Но в её случае отнимут последнее. Да разве кто-то думает об этом в момент угара диванных боев или в комфортном авто, или сидя нога на году в кафе, беззаботно потягивая свой привычный капучино. Кто помнит о той слезинке одного ребенка, которую нельзя допустить, но при этом уже пролито столько крови. В стакане с капучино вряд ли слезинку разглядишь, да и кофе, вдруг, не окрасится кровью и небо не рухнет на стол...
Значит всё можно? Еще как можно! Пока есть капучино, эту глухую стену не пробить.