Зачем в советские котлеты клали сухари
Советская кухня - это не только привычные котлеты и макароны. Но и питание людей в экстремальных условиях - в пустынях, на полюсе, в космосе. Все эти замечательные концентраты, тюбики с борщом, высушенные углеводы, белки и витамины. Вот только даже в Арктике хотелось простых котлет.
Журнал «Огонек» за 1938 год привел удивительный рассказ Ивана Спирина. Начальник аэронавигационного сектора НИИ ВВС комбриг Спирин в 1937 году был флаг-штурманом первой в мире воздушной экспедиции на Северный полюс. Вот там-то вместе с Папаниным ему и пришлось проявить свои кулинарные навыки:
«- Ну, что будем варить? - спросил я у своего подручного равнодушным голосом. - А что хотите, - ответил он мне в тон и стал наливать в примус бензин. - Не сварить ли нам ши? - Вчера были. - Тогда, может быть, борщ украинский? Что борщ, что щи - разница небольшая. Уж лучше суп какой-нибудь...
- А что хорошего в супе? - возразил я. - Просто вода. Его и есть никто не станет. - Смотря какой суп, и как сварить, - ответил механик и взглянул на меня так, будто долго посвятил всю свою жизнь. Я заинтересовался и спросил с любопытством, как его варят, этот суп. - Обыкновенно, - нисколько не смущаясь отвечал Петенин. - Взять мяса, картофеля, луку свежего... Когда он дошел до сметаны, я не вытерпел: - Хорошо, но одного супа мало, - спокойно прервал я его. - Тут, говорят, недалеко за торосами водятся замечательные куропатки. Ты б пошел, пострелял на второе...
Петенин озадаченно взглянул на меня и отвернулся. Затем мы оба расхохотались и принялись со вздохом изучать наши концентратные возможности. Это были все те же «борщи украинские», «щи» и «рагу», втиснутые в бумажные пакетики, коробочки и тюбики. Вдруг нам попался пакетик без этикетки. Мы встряхнули его. Там был неизвестный нам порошок розоватого цвета. Придется пойти к Папанину, - сказал заметно заинтригованный Петенин. Но, легкий на помине, Папанин явился сам.
Мы кинулись к нему с нашей находкой. - Иван Дмитрич, что это за зелье такое? - начал Петенин. - Сам ты зелье, - обиделся Папанин. - Это, куриный порошок, замечательная штука. Его приготовили в Институте питания по моему специальному заданию. Из такой банки можно сделать... И, дорвавшись до любимой тепы, Папанин и начал вдохновенно вычислять сколько калорий и настоящих живых кур может заменить эта банка и какие замечательные блюда можно из нее состряпать. Например, куриные котлеты...
Куриные котлеты? Мы загорелись. --- Вот это да! - закричал Петенин. - Всех перекроем! И мы бодро принялись за дело.
Ответственность за процесс смешения порошка с водой взял на себя Петенин. «Разделку» фарша он доверил мне. Я благополучно справился с этой сложной задачей, и вскоре плоды нашего творчества весело шипели на огромной сковородке в виде аппетитных куриных котлет. Но любоваться этим зрелищем пришлось не долго.
Наши котлеты повели себя крайне таинственно. Они вдруг разбухли, расползлись. И, слившись воедино, превратились в странную жидкую кашу. Мы в ужасе смотрели на эту метаморфозу. - Тут что-то не так, - наконец очнулся я и испытующе посмотрел на явно растерявшегося Петенина. Он молча изучал последствии катастрофы, глубокомысленно ковыряя содержимое сковороды ножом. - Ну, что там, - прервал я это философское занятие. - Забыл чего-нибудь положить? - Сухари,- мрачно буркнул он в ответ. Я забыл про сухари. Сухарей у нас не было. Пришлось натолочь их из галет. Мы рассудили, что правильней всего будет всыпать их в останки погибших котлет. Расчет оказался верный: мясная каша загустела, но... Новые котлеты развалились на сковороде еще быстрее прежних.
Дело принимало угрожающий оборот. Время обеда приближалось, а мы беспомощно созерцали бешено клокотавшее котлетное месиво. За этим занятием застал нас сам Бабушкин, прославившийся в экспедиции как единственный достойный конкурент Папанина по части кухонных дел. Он брезгливо заглянул в сковородку и, выдержав томительную паузу, уничтожающе произнес: учиться надо, молодые люди. «Котлеты надо раньше обваливать в сухарях, а потом уж жарить...»
Мы снова, в третий раз, принялись за уже ненавистные нам котлеты. На этот раз мы погрузили их на сковородку с твердым намерением вышвырнуть вон в случае неудачи. Но старик Бабушкин оказался прав. Критический срок истек, а котлеты прочно держались на сковороде, аккуратные и массивные, словно выпиленные из дерева. Мы были спасены и, облегченно вздохнув, с наслаждением закурили поодаль от примуса. Вдруг мой подручный застыл с недотянутой до рта папиросой, затем отчаянно выругался и опрометью кинулся к примусу.
Злосчастные котлеты не жарились. Примус потух. В нем выгорел весь бензин. Онемев от бешенства, мы молниеносно ликвидировали новую аварию, налили примус до краев и накачали так, что чуть не вывернули шомпол. Теперь остывшие было котлеты выкинули новый вольт. И начали отчаянно дымиться и трещать, грозя превратиться на наших глазах в уголь. Я кинулся убавлять огонь, сняв сковородку и поставив ее рядом с примусом, повернул краник и... едва успел отпрянуть в сторону: из переполненного резервуара фонтаном брызнул бензин и окатил все котлеты.
- Ну вот, - произнес страшным голосом Петенин. Я только махнул рукой... Наступил обед. В кают-компании (так называли мы пассажирскую кабину самолета, игравшую роль столовой) на двух тесинах, положенных на перевернутые ящики, был «сервирован» обеденный стол. Проголодавшиеся Шмидт, Шевелев, Водопьянов и остальные жители «Н-170» с шумом заняли свои места и принялись за икру, консервы, рыбу. Ели быстро. Страшный момент приближался. Надо было решать: либо сознаться во всех злоключениях, либо подавать котлеты с бензином.
Пока все ели, мы не переставали спорить и совещаться на «кухне». - Да что ты волнуешься, не понимаю, - убеждал меня злодейским шепотом Петенин. - Водопьянов как-то целую кружку чистого бензина выпил, и то ничего. Бензин вещь безвредная...
- Эй, повара! - прервали нас крики из столовой. Темпы! Не видим обеда! Петенил махнул на меня рукой, схватил сковороду и с невозмутимый видом понес к столу. Появление котлет вызвало бурю восторга. Все вскочили с мест и разразились удивленными возгласами и криками одобрения. Мы с Петениным скромно уселись у края стола, стараясь не глядеть друг на друга и готовы к близкому скандалу. Наконец Отто Юльевич первый взял большую землистого цвета котлетину. Он надкусил ее, пожевал с задумчивым видом и, галантно кланяясь в нашу сторону, воскликнул: Браво, совсем как в лучших ресторанах! Вслед за ним за котлетами потянулись и остальные. Я ровно ничего не понимал. Черт знает, что!
- Отчего ты не ешь? - обратился вдруг ко мне Водопьянов, заметив мое странное поведение. - Спасибо, что-то не хочется, - невнятно пробормотал я и, быстро отвернувшись, оживленно заговорил с Шевелевым. Но Михаил Васильевич не унимался и продолжал кричать через весь стол. - Ты это благородство брось, а то ведь все съедим.
Уже кое-кто за столом начинал подозрительно переглядываться, зашептались... И крах наступил. На сковороде оставалось две котлеты. Один из обедавших встал и решительным жестом положил их передо мной и Петениным. Воцарилось молчание. Мы к котлетам не прикасались.
- Ешьте, - сказал кто-то грозно. Сопротивляться дальше было бессмысленно. Мы переглянулись и, едва сдерживая смех, отчаянно вонзились зубами в распроклятые котлеты, заранее предвкушая противный сладковатый запах бензина. Кают-компания не сводила с нас глаз. Мы жевали и смотрели друг на друга во все глаза. Что за чудо? Котлеты были чудесные и ничем не пахли. Проглотив последний кусок, я уставился на Петенина. Ну? только сумел произнести я. Выдохлись, - мрачно ответил Петенин. Совершенно выдохлась, зря только мы не ели. Такая досада... И мы рассказали все. Долго еще хохотала вся честная компания над нашей трагической историей. А мы сидели голодные, мрачно размышляя об удивительном свойстве авиационного бензина бесплодно улетучиваться из куриных котлет, сыгравших с нами такую каверзную штуку...»