Друг или...?
Дружба - прекрасное и доброе чувство. Пожалуй, самое доброе из всех. Ему не страшны границы и расстояния. Для него не имеет значения возраст. Так же, как и раса, вероисповедание, статус. Единственная преграда для дружбы - половая принадлежность. Или нет?
В детстве мне больше нравилось играть с мальчишками. Девчонки - это пупсы, платьица, банты и розовые облака. Быстро надоедает. А мальчишки - вот где настоящее веселье! С ними всегда интересно. У меня был закадычный друг - Пашка. Друг с большой буквы. Мы вместе шалили и вместе получали за свои шалости от родителей. Вместе мастерили скворечник, строили БАМ в песочнице и мечтали стать космонавтами. Вместе прятались на дереве от рыжей дворняги Лаймы. Лайма была настоящей грозой нашего двора. На дух не переносила детей и пьянчуг. Последние, едва завидев ее силуэт, хватали пузырь и нестройными рядами утекали в соседний двор. При этом вся закуска - объедки с барского стола - доставалась Лайме. Для нее наступал настоящий праздник желудка. Хитрая, в общем, была псина.
Лайма выходила на «охоту» почти каждый день, а я почти каждый день возвращалась домой в рваных колготках. Ведь разогнав выпивох и отужинав, она переключала свое внимание на нас - дворовую шпану. Мы тут же влезали на ближайшее дерево. Лайма лаяла и принимала страшно свирепый вид. Рычала и брызгала слюной, сверкала глазами и клацала зубами. Этот спектакль продолжался минут десять. А потом она затихала. Резко. И гордо, с чувством выполненного долга (мол, показала, кто тут главный) удалялась восвояси.
По деревьям я лазила очень хорошо. Но не очень аккуратно. Там за сучок зацепилась, тут за веточку. «Я запру тебя дома на две недели, если ты еще раз порвешь колготки!», - однажды предупредила меня мама. О, это была по-настоящему страшная угроза! Советские дети росли на улице. Не было у нас компьютеров, интернетов и планшетов, айфонов, домашних кинотеатров и прочих электронных «друзей». А были друзья всамделишные, настоящие. И классики были, и «резиночка», и «море волнуется», и салочки, и казаки-разбойники. Все самое интересное происходило на улице. Даже дни рождения отмечали во дворе. Родители «накрывали поляну», и весь двор дружно чествовал именинника. До самой ночи. И не важно, +30 или -30 было на термометре. Дядя Шура непременно играл на баяне «Yesterday». Весело было. Праздновать. А вот таскать обратно на пятый этаж посуду и недоеденный оливье с котлетами - не очень.
Так вот, Пашка. Как ни старалась я быть аккуратной - не вышло. Очередные колготы были порваны. Я сидела на дереве и ревела, как маленькая. И не хотела идти домой. Боялась, что больше уже не выпустят. На помощь пришел Пашка. Он принес мне колготки своей сестры-старшеклассницы. Они оказались непростые. Нет, не золотые, конечно. Но почти. Нейлоновые. С безумным отливом. В советские-то времена. Ох, и влетело нам за эти колготы! Мама, увидев меня, чуть со стула не рухнула и подавилась печенькой. А сестра Пашки подняла такой крик, что его слышал весь подъезд и даже баба Люся, глухая на оба уха.
Пашка был очень хороший друг. Пожалуй, самый лучший. Но жизнь развела нас. Его семья уехала в другой город. А наша переехала в другой район.
В старших классах у нас была большая и веселая компания. Разнополая, конечно. Мы были очень дружны. Участвовали во всех школьных мероприятиях. Вместе шалили и вместе получали за свои шалости от учителей. Вместе делали «Последний звонок» и даже вместе готовились к экзаменам.
Отношения были именно дружеские. Никакой любви! «Влюбиться в кого-то из своих сверстников? Никогда! Да что они знают о жизни?», - думали девчонки. А мальчишки… О том, что думали мальчишки, история умалчивает.
Потом я поступила в институт. И 1 сентября с удивлением обнаружила, что в нашей группе всего один парень. Да и того назвать парнем язык едва поворачивался. Он оказался геем. У него были силиконовые губы. Брови выщипаны тонко-тонко. Ногти на руках поблескивали бесцветным лаком. Кучерявые мелированные волосы спадали ниже плеч. Челюсти отвисли у всех. Даже у седовласого ректора. Видимо, на вступительных экзаменах наш «парень» выглядел иначе. Он попросил называть его Артуром с ударением на букву «а». Мы смотрели на него, как на диковинную зверюшку. И ждали, что он сейчас залает, станцует джигу, запрыгнет на подоконник или выкинет что-нибудь еще в таком духе.
Очень долго мы привыкали к Артуру. Разные чувства роились в душе: недоумение, непонимание и даже брезгливость. Но он оказался довольно интересным человеком, несмотря на то, что был геем. С ним было о чем поговорить. Кто-то обсуждал с ним косметику и шмотки. Ведь об этих вещах он знал больше, чем иная девушка. Кто-то - новую постановку оперы Вагнера. А кто-то - античные мотивы в романе «Война и мир». Можно сказать, что к пятому курсу мы с Артуром даже подружились.
Будучи еще на третьем курсе института, я пошла работать. Попала в весьма необычный, разношерстный коллектив. Где каждый был личностью с большой буквы. И каждый был по-своему уникален. Через какое-то время я сдружилась с одним человеком. Мужчиной. Он был старше меня. И в моих глазах представлялся этаким наставником, старшим братом. Мы часто засиживались допоздна на работе. Просто болтали, спорили о том, взлетит ли самолет с транспортера или не взлетит, иногда я плакалась ему в жилетку. Он был очень хороший друг. Почти как Пашка. И вот в один прекрасный момент меня словно молния поразила. Я очень ясно и отчетливо осознала, что нравлюсь ему. Как женщина. Хотя, он ни разу об этом не обмолвился. Ни словом, ни полсловом. Никаких намеков и никаких двусмысленных жестов - не было ничего. Но! В его присутствии я чувствовала себя невероятно красивой и особенной. Ощущала это каждой клеточкой своего тела. Для меня это стало настоящим откровением. Ведь до сего момента я и не думала, что друг может испытывать к тебе совсем иные чувства. Я считала, что дружба - отдельно, а любовь - отдельно. Как мухи и котлеты. Но, наверное, так бывает только в детстве. Когда гормоны еще не шалят, и мальчики смотрят под юбку девчонкам лишь в познавательных целях. А, может, нет? И бывает все же дружба между мужчиной и женщиной. Или в такой паре друзей один всегда дружит, а другой всегда надеется на что-то большее?