Светлый путь
По ЖЖ прошла очередная волна оттачивания «типосов» представителей ипх и мп, и там, в очередной раз были высказаны типичные мнения чад «муттер-кирхе» о «бедненьких, погибающих, добрых поросятах, которые ушли из Матери-Церкви и попали в раскол».
В связи с этим я хотел бы описать собственный опыт исхода из сергианской религиозно-коммерческой организации (РПЦ МП). Вряд ли он будет кому-то полезен, однако, я утверждаю что его логика имела, может быть и нечеткие, но вполне серьезные основания. Хотя догматические объяснения ухода появились позже, начальным было чувство: не могу мириться с лукавством, в силу этого, не могу молиться вместе с "ними".
Я вырос в атеистической семье, с крепкими народно-православными корнями. Первая духовная книга, которую я держал в руках - толстенная Библия в русском переводе, с рисунками Доре, которую, как сообщало семейное предание, "прадедушка Миша в 20-е годы на четыре мешка муки поменял». Я пытался ее читать, так как был изрядным читателем книг, но Бытие не пошло, Евангелия не пытался, а вот картинки разглядывал неоднократно. Особенно меня поражали виды потопа, разрушения Иерусалима, Даниила во рву со львами, видение Иезекииля и борьбы Иакова с ангелом. Кроме того, из растрепанного тома «Училища благочестия», который хранился у бабушки в тумбочке, вместе с кучей книжек журнала «Крокодил», меня всегда поражал сюжет «Сила молитвы», когда отрок вымолил у Бога продовольственное изобилие, которое валилось с неба. Это чудо - наверное, самое сильное религиозное переживание детства.
Каждое лето я проводил в деревне, в Тверской (Калининской) области. У многочисленных родственников и соседей висели в красных углах огромные иконы, в разговорах поминались праздники и святые, которым сегодня празднуют. Баба Маня, рассказывала о добром батюшке, которого все-все любили. (Я лишь потом узнал на фото св. Иоанна Кронштадтского). Баба Клава о рассказывала о иконе Троеручица, и о человеке, которому Богородица прирастила отрубленную руку. (Я лишь потом узнал о Иоанне Дамаскине). Соседи рассказывали о моем добром прадедушке Мише, который во время оно отдал вдове с пятью детьми одну из своих коров, когда встретил ее, шедшую утопиться с горя.
Одним словом, когда летом 1989 года девушка, с которой я дружил, предложила мне покреститься, я согласился. За компанию. Мне было 18 лет, и я уже закончил три курса университета. Я считал себя очень умным. Впрочем, уже тогда я внутренне знал, что с религиозными вопросами смогу обращаться только в православную церковь, а кришнаиты, баптисты и католики мне чужды. Хотя "верить" в "бабкиного Николу" и прикладываться к иконам начал гораздо позднее прихода в храм.
Крестился я по «месту жительства», в Мариенбургской Покровской Церкви Гатчины. Там служил тогда игум. Алексий (Макринов). Приход был крепкий. Костяк его сложился еще во времена прот. Петра Белавского (+1983), который был секретарем у священномуч. Димитрия Гдовского, дважды сидел, а после войны «с покаянием» был принят в МП. К моей великой сегодняшней досаде, я - обливанец. (Тогда я не мог что-либо возразить, ибо не знал, впоследствии, когда я заикался о «перекрещивании» в РПЦЗ, мне говорилось, что это неверие в тайносовершительную силу Церкви, которая имеет в себе источник благодати и восполняет ею все лакуны моих бывших заблуждений, связанных с нахождением в нецерковной общности. Надо признать, что я сегодня согласен с этими словами и вижу в обстоятельствах моего прихода и прием в Церковь промысел и надежду для тех, кто склонен унывать и преувеличивать внешние обстоятельства, и в частности особенности чиноприема в Церковь, определенные ею, как влияющие на личную греховность и личное аскетическое делание).
В день крещения я не причащался, потому что был не готов. По-большому, я и креститься-то был «не готов». Поэтому священник сказал, что нужно в ближайшее время подготовиться и придти. Не помню когда (неделя-две), но я пришел. На исповеди о. Алексей сказал мне: Все! Теперь ты добровольно сочетался со Христом и должен ходить в церковь. Я подумал, что это резонно, ведь я действительно добровольно отрекался от сатаны и сочетался со Христом, и что о. Алексий прав в своем требовании. И стал регулярно ходить. Быстро попал на клирос. Там меня стали занимать вопросы: а почему по уставу положено две кафизмы, а читают одну? А почему послания патриарха так отличаются по духу от Евангелия и духовных книг? (У меня сводило зубы от оффициальных посланий к Рожеству, Пасхе) Причем, о. Алексий, который уже тогда, видимо сочувствовал РПЦЗ, таких настроений во мне не создавал и бесед не вел. Правда, мне очень нравились книги на старой орфографии, которые я брал у него читать. С 1989 года и до сих пор, я свободно пишу на русской орфографии собственные записи, письма, конспекты и т.д. Громадным потрясением для меня стала поездка на организационный съезд православного молодежного движения, который проходил в Ленинградской семинарии. После всенощной о. Алексий сказал мне что пришла разнарядка на приход, а поскольку «ты у нас - молодежь, ты и поедешь».
- Я хотел причащаться!
- Там и причастишься.
В очереди на исповедь в семинарской церкви я увидел у семинаристов молитвенники на украинском языке. Передо мной стоял школяр и вычитывал молитвы перед Причащением. Он бубнил: «тiло», «дiло» и т.д. Я стал выяснять, почему он не использует церковно-славянский текст. Был послан. Потом узнал кто такие униаты.
Дальше было много всего, но к 1991 году я был морально готов расстаться с МП. Именно из-за нестыковки слов и дел. Кажется, одной из последних капель было отпевание патриархом Алексием троих юношей, погибших при защите Белого дома, один из которых был иудей и его тогдашняя речь перед раввинами Нью-Йорка "ваши пророки - наши пророки". Осенью 1991 года, о. Алексий, который тогда служил начальником подворья Валаамского монастыря в СПб, сказал мне: «Иди, иди в РПЦЗ. Они служат в Новодевичьем монастыре. Приди к о. Сергию Перекрестову, скажи, что от меня. Я тоже долго здесь не задержусь…»
Так я оказался в ИПЦ.
В связи с этим я хотел бы описать собственный опыт исхода из сергианской религиозно-коммерческой организации (РПЦ МП). Вряд ли он будет кому-то полезен, однако, я утверждаю что его логика имела, может быть и нечеткие, но вполне серьезные основания. Хотя догматические объяснения ухода появились позже, начальным было чувство: не могу мириться с лукавством, в силу этого, не могу молиться вместе с "ними".
Я вырос в атеистической семье, с крепкими народно-православными корнями. Первая духовная книга, которую я держал в руках - толстенная Библия в русском переводе, с рисунками Доре, которую, как сообщало семейное предание, "прадедушка Миша в 20-е годы на четыре мешка муки поменял». Я пытался ее читать, так как был изрядным читателем книг, но Бытие не пошло, Евангелия не пытался, а вот картинки разглядывал неоднократно. Особенно меня поражали виды потопа, разрушения Иерусалима, Даниила во рву со львами, видение Иезекииля и борьбы Иакова с ангелом. Кроме того, из растрепанного тома «Училища благочестия», который хранился у бабушки в тумбочке, вместе с кучей книжек журнала «Крокодил», меня всегда поражал сюжет «Сила молитвы», когда отрок вымолил у Бога продовольственное изобилие, которое валилось с неба. Это чудо - наверное, самое сильное религиозное переживание детства.
Каждое лето я проводил в деревне, в Тверской (Калининской) области. У многочисленных родственников и соседей висели в красных углах огромные иконы, в разговорах поминались праздники и святые, которым сегодня празднуют. Баба Маня, рассказывала о добром батюшке, которого все-все любили. (Я лишь потом узнал на фото св. Иоанна Кронштадтского). Баба Клава о рассказывала о иконе Троеручица, и о человеке, которому Богородица прирастила отрубленную руку. (Я лишь потом узнал о Иоанне Дамаскине). Соседи рассказывали о моем добром прадедушке Мише, который во время оно отдал вдове с пятью детьми одну из своих коров, когда встретил ее, шедшую утопиться с горя.
Одним словом, когда летом 1989 года девушка, с которой я дружил, предложила мне покреститься, я согласился. За компанию. Мне было 18 лет, и я уже закончил три курса университета. Я считал себя очень умным. Впрочем, уже тогда я внутренне знал, что с религиозными вопросами смогу обращаться только в православную церковь, а кришнаиты, баптисты и католики мне чужды. Хотя "верить" в "бабкиного Николу" и прикладываться к иконам начал гораздо позднее прихода в храм.
Крестился я по «месту жительства», в Мариенбургской Покровской Церкви Гатчины. Там служил тогда игум. Алексий (Макринов). Приход был крепкий. Костяк его сложился еще во времена прот. Петра Белавского (+1983), который был секретарем у священномуч. Димитрия Гдовского, дважды сидел, а после войны «с покаянием» был принят в МП. К моей великой сегодняшней досаде, я - обливанец. (Тогда я не мог что-либо возразить, ибо не знал, впоследствии, когда я заикался о «перекрещивании» в РПЦЗ, мне говорилось, что это неверие в тайносовершительную силу Церкви, которая имеет в себе источник благодати и восполняет ею все лакуны моих бывших заблуждений, связанных с нахождением в нецерковной общности. Надо признать, что я сегодня согласен с этими словами и вижу в обстоятельствах моего прихода и прием в Церковь промысел и надежду для тех, кто склонен унывать и преувеличивать внешние обстоятельства, и в частности особенности чиноприема в Церковь, определенные ею, как влияющие на личную греховность и личное аскетическое делание).
В день крещения я не причащался, потому что был не готов. По-большому, я и креститься-то был «не готов». Поэтому священник сказал, что нужно в ближайшее время подготовиться и придти. Не помню когда (неделя-две), но я пришел. На исповеди о. Алексей сказал мне: Все! Теперь ты добровольно сочетался со Христом и должен ходить в церковь. Я подумал, что это резонно, ведь я действительно добровольно отрекался от сатаны и сочетался со Христом, и что о. Алексий прав в своем требовании. И стал регулярно ходить. Быстро попал на клирос. Там меня стали занимать вопросы: а почему по уставу положено две кафизмы, а читают одну? А почему послания патриарха так отличаются по духу от Евангелия и духовных книг? (У меня сводило зубы от оффициальных посланий к Рожеству, Пасхе) Причем, о. Алексий, который уже тогда, видимо сочувствовал РПЦЗ, таких настроений во мне не создавал и бесед не вел. Правда, мне очень нравились книги на старой орфографии, которые я брал у него читать. С 1989 года и до сих пор, я свободно пишу на русской орфографии собственные записи, письма, конспекты и т.д. Громадным потрясением для меня стала поездка на организационный съезд православного молодежного движения, который проходил в Ленинградской семинарии. После всенощной о. Алексий сказал мне что пришла разнарядка на приход, а поскольку «ты у нас - молодежь, ты и поедешь».
- Я хотел причащаться!
- Там и причастишься.
В очереди на исповедь в семинарской церкви я увидел у семинаристов молитвенники на украинском языке. Передо мной стоял школяр и вычитывал молитвы перед Причащением. Он бубнил: «тiло», «дiло» и т.д. Я стал выяснять, почему он не использует церковно-славянский текст. Был послан. Потом узнал кто такие униаты.
Дальше было много всего, но к 1991 году я был морально готов расстаться с МП. Именно из-за нестыковки слов и дел. Кажется, одной из последних капель было отпевание патриархом Алексием троих юношей, погибших при защите Белого дома, один из которых был иудей и его тогдашняя речь перед раввинами Нью-Йорка "ваши пророки - наши пророки". Осенью 1991 года, о. Алексий, который тогда служил начальником подворья Валаамского монастыря в СПб, сказал мне: «Иди, иди в РПЦЗ. Они служат в Новодевичьем монастыре. Приди к о. Сергию Перекрестову, скажи, что от меня. Я тоже долго здесь не задержусь…»
Так я оказался в ИПЦ.