Чтобы помнили. Часть 4
В марте 1943 года в одну из команд в 40 человек попал и я к одному крупному нацисту-бауэру села Цигельдорф в районе города Кобурга В команде с питанием было значительно лучше. Хлеба давали 150 граммов, но зато баланда была крупяная, и картофеля давали много.
Жить было можно. Работали на различных сельхозработах. На 40 человек команды было 11 человек охраны: 10 человек охраняло и 11-й фельдфебель. Охраняли большей частью волонтёры-старички, и к ним на подмогу давались сынки магнатов, которые скрывались от фронта. Были и такие охранники, которые после длительного пребывания на фронте отзывались с фронта как на отдых. Многие из них были словоохотливы и делились впечатлениями о фронте. Они очень не ладили с сынками магнатов вплоть до драки. Нас, ото радовало. Бежать из команды было можно. Но - бежавших в течение 10-12 дней ловили, и пойманные попадали в гестапо, их превращали в калек и отправляли в концлагерь. Пробиться на восток на такое расстояние было невозможно, потому что населена Бавария очень густо, да кроме того за пойманного офицера платили несколько сот марок, а за красноармейца около сотни марок, и население было в поимке заинтересовано.
В команде пленных держали в полной неизвестности о том, что делается на фронтах, но время от времени мы достаточно точно узнавали из клочков газет, брошенных охранниками, а впоследствии нас снабжали газетами батраки и батрачки фермера. Важно было для них, чтобы мы, прочитав газету, клали её в условленное место.
В команде жили очень дружно. Совместное длительное пребывание способствовало узнать друг друга и делиться мыслями. В команде выделялся своей рассудительностью пленный Савченко. Он сколотил около себя ядро, которое направляло мысли команды. Только члены ядра имели права «снять анкету» с нового поста и в особенности с поста приехавшего с восточного фронта, они иногда передавали интересные факты с фронта. Время от времени наша команда пополнялась вместо умерших, и анкету с прибывших снимали только члены ядра. Делалось это потому, что иногда в команду попадали и подлые, их-то и боялись.
1-го мая 1944 года было решено не работать. В 7 часов первого мая на разводе было заявлено охране о том, что первое мая в нашей стране день не рабочий и мы работать не будем. В самой грубой форме команду увели к месту работы, в хозяйстве оставили только одного повара и к нему одного охранника. Вся охрана 10 человек во главе с фельдфебелем сопровождали команду к месту работы. У нас было единое мнение - ни в коем случае работу не начинать, и как охранники ни бесновались, работать никто не начал. Не помогли и их противные окрики «лось! лось!». В ход были пущены приклады. Но команда с места не двигалась. Через нашего переводчика, весьма уважаемого белоруса Жуковского фельдфебель передал о том, что он сейчас поедет в гестапо и заявит о коллективном саботаже и вся команда будет здесь же на месте расстреляна. И на это грозное предупреждение никто из команды не дрогнул и работать не стал, все стояли, как вкопанные. Фельдфебель посовещался с охраной и ушёл. Через десять минут фельдфебель действительно уехал на машине в город Кобур, где действительно гестаповцев было много. Мы стоим, не шелохнёмся. Состояние у нас было очень тяжёлое, от гестаповцев, действительно, ожидать хорошего было нечего. О забастовке узнали жители окрестных деревень, и им хотелось посмотреть на русских, как их будут расстреливать. Хотя они и стояли далеко от нас, было видно, как нам казалось, что некоторые из них нам сочувствуют.
Проходит час-полтора, мы посматриваем в сторону, откуда должны приехать гестаповцы. И вот уже слышен звук машины, мы все сошлись в одно место, взялись за руки и как могли утешали друг друга. Некоторые из жителей не выдержали и быстро ушли, но подавляющее большинство ликовало.
Наконец появилась грузовая машина с вооружёнными солдатами. И каково же было наше удивление, когда мы стали уже отчётливо видеть солдат не в гестаповской форме. Это нам придало стойкости, мы были уверены на 50% в том, что расстрела не будет. Так оно и вышло. Нас начали уговаривать. Переводчик наш сказал: не работаем потому, что у нас первое мая день не рабочий и работать мы не будем. Вскорости все приехавшие ушли. У них с нашим хозяином, а он крупный нацист, очевидно было какое- то решение, они уехали. Команда простояла в течение всего дня, и в 19 часов нас увели в казарму. Победа была за нами, и очень долго, как нам передавали батраки нашего хозяина, население восхищалось стойкостью команды.
После этого за нами стали ещё тщательнее наблюдать. Один раз в неделю, когда мы бываем на работе, в казарме делали тщательный обыск, для этого приезжали особые наряды. Охранники старались, чтобы у нас не было ни клочка бумаги, карандашей.
Особенно держали нас в неосведомлённости в событиях на фронтах, начиная с января 1945 года, и поэтому каждая весточка извне для нас имела особую ценность.
Но даже при таком режиме мы получали кое-какие сведения, и вот каким образом.
Бывали случаи, когда пленные работали у обочины просёлочных дорог, по которым ехали или шли пленные рядовые русские солдаты и пленные солдаты других дружественных держав, хоть сколько-нибудь знающие русский язык (они небольшими группами работали у фермеров). Подъезжая или подходя к нам, начинали усиленно «ругаться» между собой, (немцы ругаться пленным между собой не только разрешали, но были очень довольны) и во время этой ругни, как дикторы сообщали нам положение на фронтах, причём, крупные населённые пункты, которые немцы оставляли при отступлении, старались не упоминать.
Узнав информацию от таких дорогих информаторов о положении дел на фронте, мы тщательно её запоминали и придя после работы вечером тщательно изучали. Мы таким образом осведомлялись о положении дел на фронте. Вместо ругани информаторы иногда начинали петь и нараспев сообщали новости, в которых мы так нуждались.
Приведу такой пример.
Вся Германия и в особенности западная и южная была заселена русскими, насильно угнанными из Советского Союза на работы. В середине апреля 1945 года я с товарищем из команды работали вдоль просёлочной дороги. Часа в 4 вечера на этой дороге мы увидели идущую женщину. Подходя к нам и убедившись в том, что работают русские пленные, она начала петь. Мы услышали русские слова и слова не песни. Мы сосредоточили внимание, она в песне информировала нас, что делается на шоссейной дороге, что была в трёх километрах от нас. Она сообщала о том, что по этой дороге на юг Германии по направлению Мюнхена гонят большие колонны военнопленных различных национальностей. Внешне колонны выглядят страшно, в особенности колонны русских. Очень измождённые, худые, на многих нет обуви и ноги замотаны тряпками. Эта информация была для нас весьма ценной, её в особенности в команде изучали. Кто она, эта девушка, она о себе сообщить не успела. Одно только ясно: она патриотка.
Жить было можно. Работали на различных сельхозработах. На 40 человек команды было 11 человек охраны: 10 человек охраняло и 11-й фельдфебель. Охраняли большей частью волонтёры-старички, и к ним на подмогу давались сынки магнатов, которые скрывались от фронта. Были и такие охранники, которые после длительного пребывания на фронте отзывались с фронта как на отдых. Многие из них были словоохотливы и делились впечатлениями о фронте. Они очень не ладили с сынками магнатов вплоть до драки. Нас, ото радовало. Бежать из команды было можно. Но - бежавших в течение 10-12 дней ловили, и пойманные попадали в гестапо, их превращали в калек и отправляли в концлагерь. Пробиться на восток на такое расстояние было невозможно, потому что населена Бавария очень густо, да кроме того за пойманного офицера платили несколько сот марок, а за красноармейца около сотни марок, и население было в поимке заинтересовано.
В команде пленных держали в полной неизвестности о том, что делается на фронтах, но время от времени мы достаточно точно узнавали из клочков газет, брошенных охранниками, а впоследствии нас снабжали газетами батраки и батрачки фермера. Важно было для них, чтобы мы, прочитав газету, клали её в условленное место.
В команде жили очень дружно. Совместное длительное пребывание способствовало узнать друг друга и делиться мыслями. В команде выделялся своей рассудительностью пленный Савченко. Он сколотил около себя ядро, которое направляло мысли команды. Только члены ядра имели права «снять анкету» с нового поста и в особенности с поста приехавшего с восточного фронта, они иногда передавали интересные факты с фронта. Время от времени наша команда пополнялась вместо умерших, и анкету с прибывших снимали только члены ядра. Делалось это потому, что иногда в команду попадали и подлые, их-то и боялись.
1-го мая 1944 года было решено не работать. В 7 часов первого мая на разводе было заявлено охране о том, что первое мая в нашей стране день не рабочий и мы работать не будем. В самой грубой форме команду увели к месту работы, в хозяйстве оставили только одного повара и к нему одного охранника. Вся охрана 10 человек во главе с фельдфебелем сопровождали команду к месту работы. У нас было единое мнение - ни в коем случае работу не начинать, и как охранники ни бесновались, работать никто не начал. Не помогли и их противные окрики «лось! лось!». В ход были пущены приклады. Но команда с места не двигалась. Через нашего переводчика, весьма уважаемого белоруса Жуковского фельдфебель передал о том, что он сейчас поедет в гестапо и заявит о коллективном саботаже и вся команда будет здесь же на месте расстреляна. И на это грозное предупреждение никто из команды не дрогнул и работать не стал, все стояли, как вкопанные. Фельдфебель посовещался с охраной и ушёл. Через десять минут фельдфебель действительно уехал на машине в город Кобур, где действительно гестаповцев было много. Мы стоим, не шелохнёмся. Состояние у нас было очень тяжёлое, от гестаповцев, действительно, ожидать хорошего было нечего. О забастовке узнали жители окрестных деревень, и им хотелось посмотреть на русских, как их будут расстреливать. Хотя они и стояли далеко от нас, было видно, как нам казалось, что некоторые из них нам сочувствуют.
Проходит час-полтора, мы посматриваем в сторону, откуда должны приехать гестаповцы. И вот уже слышен звук машины, мы все сошлись в одно место, взялись за руки и как могли утешали друг друга. Некоторые из жителей не выдержали и быстро ушли, но подавляющее большинство ликовало.
Наконец появилась грузовая машина с вооружёнными солдатами. И каково же было наше удивление, когда мы стали уже отчётливо видеть солдат не в гестаповской форме. Это нам придало стойкости, мы были уверены на 50% в том, что расстрела не будет. Так оно и вышло. Нас начали уговаривать. Переводчик наш сказал: не работаем потому, что у нас первое мая день не рабочий и работать мы не будем. Вскорости все приехавшие ушли. У них с нашим хозяином, а он крупный нацист, очевидно было какое- то решение, они уехали. Команда простояла в течение всего дня, и в 19 часов нас увели в казарму. Победа была за нами, и очень долго, как нам передавали батраки нашего хозяина, население восхищалось стойкостью команды.
После этого за нами стали ещё тщательнее наблюдать. Один раз в неделю, когда мы бываем на работе, в казарме делали тщательный обыск, для этого приезжали особые наряды. Охранники старались, чтобы у нас не было ни клочка бумаги, карандашей.
Особенно держали нас в неосведомлённости в событиях на фронтах, начиная с января 1945 года, и поэтому каждая весточка извне для нас имела особую ценность.
Но даже при таком режиме мы получали кое-какие сведения, и вот каким образом.
Бывали случаи, когда пленные работали у обочины просёлочных дорог, по которым ехали или шли пленные рядовые русские солдаты и пленные солдаты других дружественных держав, хоть сколько-нибудь знающие русский язык (они небольшими группами работали у фермеров). Подъезжая или подходя к нам, начинали усиленно «ругаться» между собой, (немцы ругаться пленным между собой не только разрешали, но были очень довольны) и во время этой ругни, как дикторы сообщали нам положение на фронтах, причём, крупные населённые пункты, которые немцы оставляли при отступлении, старались не упоминать.
Узнав информацию от таких дорогих информаторов о положении дел на фронте, мы тщательно её запоминали и придя после работы вечером тщательно изучали. Мы таким образом осведомлялись о положении дел на фронте. Вместо ругани информаторы иногда начинали петь и нараспев сообщали новости, в которых мы так нуждались.
Приведу такой пример.
Вся Германия и в особенности западная и южная была заселена русскими, насильно угнанными из Советского Союза на работы. В середине апреля 1945 года я с товарищем из команды работали вдоль просёлочной дороги. Часа в 4 вечера на этой дороге мы увидели идущую женщину. Подходя к нам и убедившись в том, что работают русские пленные, она начала петь. Мы услышали русские слова и слова не песни. Мы сосредоточили внимание, она в песне информировала нас, что делается на шоссейной дороге, что была в трёх километрах от нас. Она сообщала о том, что по этой дороге на юг Германии по направлению Мюнхена гонят большие колонны военнопленных различных национальностей. Внешне колонны выглядят страшно, в особенности колонны русских. Очень измождённые, худые, на многих нет обуви и ноги замотаны тряпками. Эта информация была для нас весьма ценной, её в особенности в команде изучали. Кто она, эта девушка, она о себе сообщить не успела. Одно только ясно: она патриотка.