Владимир Щербинин. "Ослушник"
Это случилось задолго до моего монастырского испытания. Мой однокурсник Георгий Шевкунов, который уже успел к тому времени побывать в послушниках Псково-Печорской обители, собрался на о. Залита к отцу Николаю Гурьянову. Дело в том, что он очень хотел тогда поступить в монастырь, просил об этом своего духовного отца, но о. Иоанн Крестьянкин рассуждал мудро: «Как мама благословит». Елена Анатольевна своего единственного сына в монастырь, конечно, не отпускала, и вот Гоша решил обойти всех - попросить совета у о. Николая. Я отправился на остров за компанию, в качестве стороннего наблюдателя, поскольку трудился тогда на «Ленфильме» и никуда не помышлял поступать. Особых вопросов к старцу у меня не было.
Старец внимательно выслушал моего друга и мудро ответил: «Как отец Иоанн благословит. Он монах, а я - мирской священник, в этом ничего не понимаю». Потом посмотрел в мою сторону и как бы мимоходом произнес: «А вам хорошо бы в Одесский монастырь. Там тепло и море, для ваших больных ног будет полезно».
Я испугался, честно говоря. В монастырь я никогда не собирался. Может быть, только в страшных снах мне виделось, как за спиной со скрежетом закрываются тяжелые кованые ворота, и я понимаю, что больше никогда оттуда на свободу не выйду.
Однако же слова о. Николая запали мне в душу. Я пожил на приходах с монахами, очень часто ездил в Псково-Печорский монастырь, около месяца провел в Киево-Печерской лавре; и понял, что ничего страшного в монастырской жизни нет. К тому же так сложились обстоятельства, что я оказался внутри монастырской ограды.
Я писал иконы, пел и читал на клиросе, все это мне очень нравилось. Я думал, что так будет продолжаться много- много лет.
Однако через полтора года в мастерскую пришел с собора старцев очень довольный о. Зинон и сказал, что через неделю меня постригут в монахи и рукоположат в диаконы. Это решение утвердили все старцы во главе с архиереем, обсуждению оно не подлежит.
Я возмутился: почему меня не спросили? Отец Зинон резонно ответил, что послушников в монастыре не спрашивают. Раз тебя приняли в братию, одели в подрясник, значит, в любой момент могут и постричь. Таков суровый монастырский закон.
Два дня и две ночи я пытался доказать о. Зинону, что еще не готов, что преподобный Серафим Саровский семь лет провел в простых послушниках, что для монашества нужен особый дар, которого у меня в помине нет. Я и до сих пор считаю, что монашество - это такой же талант, как дар художника, музыканта или писателя. Хорошим монахом может стать только тот, кто от рождения смирен (как о. Амвросий), которого сколько ни гни - не сломаешь. Или тот, кто железокаменно тверд (как о. Зинон), которого не согнешь никакой человеческой силой и волей.
Все уговоры мои были напрасны, и я написал официальный отказ от монашества. Это был скандал.
Но самое страшное, что испортились наши отношения с о. Зиноном. Он из мастерской меня не выгнал. Я каждый день спешил в иконописную на святой горке, выполнял все, что от меня требовалось. Но о. Зинон словно меня не замечал: просто пустое место. Это после всех наших душевных бесед и мечтаний…
Так промаялся я еще месяца три в обители, чувствуя внутри пустоту и ненужность, и ушел, если не сказать - бежал…
