МАЙОР МВД В ОТСТАВКЕ СТЕПАН РЫЖАКОВ: "РАССКАЖИ О ВОЙНЕ БЕЗ ВОЙНЫ"
Специальный корреспондент газеты "Ветеранские вести" Олег Коршунов
С.Рыжаков родился в 1970 году в г. Омск, проходил срочную службу в 61-ой Краснознаменной Киркинесской бригаде морской пехоты СФ. С 1990 года - служба ч МВД. В Омском СОБРе - с момента образования в 1993 г. по 2004 год. Участник боевых действий в Чеченской Республике. Майор МВД в отставке. Автор сборника стихов "Третий тост". Победитель литературноого конкурса МВД "Доброе слово" в номинации "Поэзия" (ноябрь 2010 г.) Когда мы созвонились, Степан сразу сказал: "Я открытый человек и отвечу на все ваши вопросы!"
- Как вы начали службу в специальном отряде быстрого реагирования города Омска?
- Случайно услышал, что создается некий офицерский ОМОН. Толком никто ничего не знал, а я не стал и заморачиваться, потому что в ОМОН необходим рост 175 см, а у меня - 170. А тут еще и офицерский отряд! В тот момент служил во вневедомственной охране, и вот как-то вызывает командир батальона, а у него в кабинете сидит некое лицо, рассказавшее о требованиях к будущим бойцам отряда. И рост в нем не играл никакого отношения! Да и вообще формируемый отряд, как было сказано, круче любого ОМОНа. Написал рапорт и через какое-то время меня пригласили расписаться в приказе, где указано, что являюсь оперуполномоченным СОБРа.
- Вы пришли в отряд практически накануне Чечни. Расскажите о первой своей командировке.
- Вообще, у меня семь командировок за обе Чечни, три из них - в первую Чечню. Со времени первой командировки в 1995 году прошло без малого тридцать лет, потому некоторые события, конечно, уже помню смутно. Собирались, кстати, не по тревоге, потому довольно спокойно. Наши командировки были не как у ОМОНа, так как ОМОН практически не вылазил из Чечни, отряды сменяли друг друга, постоянно испытывая нехватку личного состава - людей добирали даже из ППС. Первые у нас уехали в январе, мы, вторые, поехали в июне-месяце. Третья смена - уже в августе 95-го. И как вошли в Грозный, так в Грозном и простояли, время от времени выезжая в горы. Это было нечто вроде командировки в командировке.
Выехали поездом до Новосибирска, где находился РУБОП, из Новосибирска прилетели в Моздок. Конечно, если о войне знаешь только по картинкам, по книжкам, по фильмам, то первые впечатления запомнятся надолго. В Моздоке нас разместили в вагоне переночевать до утра. А ночью началась стрельба! Возникла короткая паника, ведь боеприпасы все где-то в вещмешках, не под рукой. Срочно давай заряжаться. Конечно, потом эта ситуация вызвала улыбку, потому что Моздок - это глубокий тыл. Стрелял кто-то недалеко от нас может на радостях, может просто салютовал.
Очень медленно ехали в колонне до Грозного на тентованных "Уралах". Запаса воды не было, иногда останавливались, брали воду в арыках, поплескать на лицо. Пить воды из арыка невозможно, слишком грязная вода. Грозный, ГУОШ, а там и убыли в район Чишки, напротив Дарго. Самое начало Аргунского ущелья. Первый выстрел, первый полет мины... Конечно, сперва возник страх. Началась повседневная работа: выезды, выезды. Особо боевых не было, поскольку объявили очередное перемирие. Ходили вместе с рядом расположившимися разведчиками. Командиром разведроты был капитан, помню только имя - Толя. Он обратился к нашему руководству: "У меня все молодые, только-только замена пришла". Мы сопровождали его роту на выходах, они делали основную работу, мы прикрывали тыл. Обеспечивали возвращение, скажем так. То есть обычная работа.
По возвращении домой некомфортно себя чувствовал в толпе на улице, потому что с собой не было автомата. Из окна квартиры видел стройку напротив, но сознание упорно говорило, что это не стррйка, а разрушенное здание. Но это быстро прошло, после следующих командировок таких последствий не было. То есть командировки потом воспринимались именно как работа, а не как война.
- Ощущалась разница, на ваш взгляд, между первой и второй чеченскими войнами?
- В первую очередь они отличались другим отношением правительства. Не стало непонятных перемирий. Пошло методичное оттеснение, то есть врагу не давали передышки. В СМИ появилась патриотическая тема. Изменилось и оснащение: появились в отряде мобильные радиостанции, практически у каждого. Но задачи не менялись, работа оставалась работой. Где-то сидишь на точке, сам себя охраняешь, где-то гаишную работу выполняешь на блокпосту по досмотру автотранспорта. Работали со спецназом ГРУ. Работали очень плотно с сотрудниками ФСБ. Изменились только сроки пребывания: первая командировка в сентябре 1999 года была двухмесячной, а потом пошли командировки и по три месяца.
- Много ли в отряд пришло новых бойцов к 1999 году?
- Процентов пятьдесят в отряде осталось ветеранов первой войны. Но по сроку службы мы все были молодые, конечно! То есть выслуги никто не мог заработать, за исключением руководства. Мы все были молодые, нам бы шашку да коня, как говорится. Одно дело работать в милиции в РУБОПе, другое дело выезжать в длительные командировки. Как один сказал: "Я что, еще раз в армию призываться буду?!" Такие отсеялись еще в первую, но это маленький процент. После первой Чечни уходили по семейным обстоятельствам. Люди уходили туда, где платят - в службы безопасности банков и подобные структуры. Конечно, что еще делать, если у тебя двое детей, подымать надо, а помощи со стороны бабушек-дедушек нету! Но в массе своей костяк отряда сохранился. Мы пришли в отряд заниматься боевой работой. Я как-то сказал, что СОБР - это не профессия, это диагноз.
- Конечно, в таких финансовых условиях сложно продолжать службу!
- Во вторую войну начали платить "боевые", некоторых это вдохновило, но лично я готов был продолжать работать так же, как и в первую. Тогда о подобных выплатах и не слышали. Единственное, что было - повышенные командировочные и зарплата плюс три оклада, положенных по должности, по званию. Задержка по зарплате составляла два-три месяца, но отбывавшим в командировки выплачивали все сразу. Это была значительная помощь семьям.
Но потом "боевые" стали откровено зажимать, закрывая по два, по три дня в месяц, и это вызывало, честно скажу, злость. То есть люди выполняют задачу, а в штабах решили, что нескольких дней "боевых" хватит. Ты полгода в горах живешь, а тебе закрывают только 15 дней! Неприятное, конечно, ощущение. Но потом кто-то выиграл суд и мы в массе своей тоже подали в судебные инстанции. Говорят, заявления в суд по поводу "боевых выплат" поступали регулярно по стране, но суды принимали решение не в пользу истцов. Но стоило кому-то выиграть в суде, как практически всем выплатили все "боевые" в полном объеме. У нас не прецендентное право, скорее всего один суд взял на себя храбрость принять положиельное решение, а там уже поступила команда сверху. "Боевые" и мне пересчитали в денежном выражении, а вот в судебном решении не указали, что необходимо пересчитать день за три. За переделкой судебного решения я не обращался. То есть боевые мне не пересчитали только в части выслуги.
- Востребован ли боевой опыт Чечни сейчас, во время СВО?
- Мне сложно сказать, поскольку я все же давно ушел. Каждая война имеет свои особенности. Сейчас на СВО мало ветеранов Кавказа, но те, которых знаю, отмечают изменения по сравнению с Чечней, даже простого размещения. Одно дело, когда ты живешь в казарме и выезжаешь по тревоге: операцию отработал и вернулся. Другое дело, когда ты в режиме постоянного ожидания, то есть выход на пост - не просто выход на пост, а реально боевая задача. Но СВО значительно круче Чечни, эта война по масштабам ближе к Великой Отечественной.
- Вы пишите стихи. Как пришла вам мысль осмыслить своей жизненный опыт в стихотворной форме?
- Так, наверно, начинают многие. Пробовал писать еще в школе. Ну я довольно творческий человек, как выясняется, мечтал всю жизнь рисовать. Но для рисования нужно время, учеба, а пробовать писать стихи можно и на уроках в школе. Особо ничего не получалось, конечно, и осталось с того времени очень мало - одно стихотворение, посвященное деду. Но именно первые командировки как-то всколыхнули. Вот там и были первые попытки писать стихи. Сейчас смотря на них, вижу их слабость. Но серьезно писать начал выйдя в отставку. Стихи показали профессиональному поэту, ставшему моим учителем. Ну и вот так все завертелось. Начал учиться писать в 34 года, и с тех пор с переменным успехом пишу. Да вот, знаете ли, поэт я ленивый, как говорю, и пишу немного. Ну знаете, накатило - написал.
- Какое у вас самое любимое стихотворение из написанных?
- Ой, даже не знаю! Вот, допустим "Военное кино", это последнее стихотворение, написанное свободным стихом. Читая его, вижу, что оно эмоционально цепляет. Но самое автобиографичное, где зарифмованные эпизоды одной из командировок - "Другу. Павлу Батурину":
Давай с тобой услышим тишину!
Треск ветки у костра, как-будто выстрел.
Давай с тобой заглянем в глубину,
Где так давно плод нашей дружбы вызрел.
Парадных не любили мы шагов,
Хотя порой бывало так блистали!
Нам запах мил пороховых дымов,
Когда враги из щелей огрызались.
В той жизни не бывает полуправд.
Там трусость осторожностью не скроешь.
Там кто-то шебуршал из-за наград,
На воздух выползая после боя.
Да, черт бы с ними - крысами войны.
Нам дорог комелек плащом укрытый,
Который среди лживой тишины
Дарил нам со сгущенкой чаепитье.
По осыпи ползем с тобой вдвоем.
Сыпуха ненадежна - вот сорвемся,
Но группе обеспечили подъем.
На круче мы. Над пропастью смеемся.
Обвязан фал вокруг моей груди.
Я вниз ушел, цепляясь за уступы.
Плевать на страх, что лижет изнутри,
Меня держать, другим ты не уступишь.
Потом идем на базу. Торопясь,
Ладошки прячешь, кровью что набрякли.
Ты знаешь точно, йода не скупясь,
Истрачу на тебя я весь до капли.
А вот бои за Верхний, чёртов, Юрт.
Мы жилы рвем, но вновь идем в атаку.
Мы не гусары, не шипучий "Брют" -
Усталость запивали доброй "Старкой"
Пошли открыто на исходе дня.
Где гад укрылся, лишь предполагаешь.
Вражина-снайпер не попал в меня.
Как-будто знал, меня ТЫ прикрываешь.
Давай с тобой покурим у костра.
Не пряча в кулаки огонь цигарки.
Нам тишину дослушать до утра,
Рождение зари мы встретим чаркой.
Остальные работы по большей части стихотворные образы. По конкретным ситуациям у меня есть рассказы - "Сапер" и "Мародер". Героики там нет, там есть факты.
В целом, считаю, что стихи мне удаются. А если ветеран говорит: "Степан, читаю твои стихи и плачу", то это высшая похвала. Описаний, граничащих со, скажем так, кровожадностью, я избегаю. У меня есть стихотворение, начинающееся строкой "Расскажи о войне без войны" - "Нерожденные":
Расскажи о войне - без войны.
Расскажи им о ней без прикрас.
Расскажи как уходят сыны,
Не успевших родить миру нас.
Мы готовы родиться в любви,
Но домой не вернули бойцов.
И теперь хоть зови не зови.
Наши души у праха отцов.
Но сказать какое стихотворение мне наболее дорого и какое из написанных лучше, мне невозможно. Здесь я не могу быть объективен.
- Вы, я знаю, сотрудничали с Евгением Бунтовым, ветераном-"афганцем", руководителем екатеринбургского Культурного центра "Солдаты России".
- Евгений частый гость на нашем омском фестивале "Автомат и гитара". В период пандемии он затеял смарт-проект "История одного стихотворения", где ветераны боевых действий, поэты, рассказывали историю создания стихотворения, прежде чем прочесть его. Я рассказывал историю стихотворения "Другу" - как оно рождалось, почему было написано.
Беда военных авторов в том, что они быстро "исписываются". Мы пишем о том, что видели, о том, что с нами случилось, и материал быстро заканчивается. Например, книга Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда" классная вещь, но дальнейшие его работы "не очень". То есть основываешься на личном опыте, а взять что-то из оыта другогих - уже не в силах. В чем гений Владимира Высоцкого - он писал о войне, словно пережил ее, как будто сам ветеран. Погружение в текст не у всех получается, но необходимо двигать себя как писателя и дальше.
Но и многое упирается в отсутствие возможности печатать работы. Это слишком дорогое удовольствие. Нет спонсоров, нет литературных агентов, нет тех, кто мог бы помочь в самом начале.
- Я убедился на примере своей документальной книги "Черный снег Грозного" в том, что у читательской аудитории существует большой спрос на военную литературу. И согласен с вами, что существуют значительные препоны в пути текста до читателя. Но уверен, что писать надо, и писать открыто, не взирая на звания и должности.
- Простую работу солдата у нас стесняются показать, хотя она сама по себе героическая. По самой сути солдатской работы. Но простое сидение в окопе боятся показать, обязательно надо, чтоб прикладом сбил самолет, танк кулаком остановил, то есть требуется показаное геройство.
- Зачастую в документах той эпохи факты очень сильно преукрашены. Особенно в наградных.
- Сталкивался с этим в 96-м году. После переговоров в Новых Атагах меня представляли к медали "За охрану общественного порядка", и такого написали в представлении! В тот момент боевых действий не было, сопровождали гумконвои. Я сказал писавшему: "Твое представление тянет на звание Героя Земного Шара! Ерунда полная!" В кадрах прочитали это представление и никуда оно, конечно, не пошло. С другой стороны описания, например, в Книгах Памяти - это больше для семьи, и семье, возможно, знать всю правду не нужно. В подразделение боец притащил окопный заряд, и сел разбирать. "Да я на срочке сапером был! Знаете, сколько их разобрал?" Второму любопытно, подсел. И вот они сидят, один разбирает, второй смотрит, а третий в расположении просто спит. Взрыв! Три "200"-х. И вот как правду рассказать: два дебила подорвались, и за собой еще человека утащили? Нет, не опишешь. Потому родные правду не узнают, а узнают сочиненные героические подвиги.
Знаю про Ордена Мужества, полученные по ранению из-за собственной махровой глупости. Как провести в документах подрыв на собственной мине? Написать, что пьяный забрел на минное поле нельзя. То есть придумывается подвиг. Или вот так: получен за ранение орден, а ранение глупое и легкое, а вот рядом находившийся в том же бою, совершивший фактически более героические действия, получает всего лишь медаль. Но и тот, награжденный, не был трусом, но ранение-то у него есть, в другого нет! Ситуация несправедливая, а в наградных комиссиях частно придумывали подвиг.
- Вы упомянули переговоры в Новых Атагах. Расскажите о сложившийся тогда ситуации.
- Это было конкретно предательство! Когда мне дома начал один человек доказывать, что спасли жизнь бойцам, начав переговоры, ответил: "Знаешь, я встречал ребят, вышедших из боя. Мы как раз в августе прилетели. И мы зависли, что с нами делать - не знают. Несколько дней прожили на аэродроме в Моздоке. Когда начинался дождь, забирались под МИ-26. И как раз из боя вывели омский ОМОН, и ребята выходили со словами: "Лебедь - пи..ас!" И это люди, которым Лебедь, по твоему, спас жизнь".
Тогда наши врали, что мы контролируем город, боевики врали, что контролируют они. Командир нашего СОБРа 8 августа 96-го приехал в ГУОШ. Если бы боевики контролировали город, командир не попал бы в штаб. Сам я не участник августовских боев, но знаю все из первых уст от вышедших из окружения. Они даже собирали дождевую воду, потому что питьевой воды не было, а раненых необходимо было поить. Сначала зажали в одном здании, но проходит время и начинают потихоньку отбивать соседние здания, расширять контролируемую территорию. И после ультиматума, когда дали срок для выхода гражданским, пришлось закончить войну, и им, оставляющим позиции, чуть ли не кричали: "Сдавайте все оружие!" Лебедь заявил, что чуть ли не расстреливать того, кто выстрелит по позициям боевиков. У нас была стычка, не переросшая в огневой контакт, когда на нас, стоявших на перекрестке, молодой пацан целился из гранатомета. Я в него прицелился из автомата, между нами 10-15 метров, старшие разговаривают, а рядом противники целятся друг в друга... То есть для меня даже после перемирия враг остался врагом.
Аты-баты, шли солдаты.
Проклинали жизнь свою.
Как нас предали когда-то,
Дай гитару! Я спою!
На могиле мать рыдает,
Не унять её тоски.
Холм могильный обнимает,
Сердце рвётся на куски.
Ну а те, кто жив остался,
Помнят Грозный да Бамут,
И Самашки, где ругался,
Погибая, лучший друг.
Помнят все… Как вши съедали,
Раны стыли на груди.
И как вешали медали
Тем, кто не был впереди.
Нас в стране не привечают -
Неугодные сыны.
Дни войны не отмечают.
Дня Победы лишены.
Аты-баты, шли солдаты.
Проклинали жизнь свою.
Как нас предали когда-то,
Дай гитару! Я спою!
("Переговорам в Новых Атагах")
- В августе 1996-го в Грозном пытались организовать совместные блокпосты с чеченскими боевиками.
- Да, вроде как были попытки что-то организовать. Боевики чувствовали себя победителями, и, как говорят, нашим солдатикам доставалось от них в совместных патрулях. Комендант района, русский, женатый на чеченке и проживший много лет в Грозном, сказал так: "Хотите ставить блокпост? В двухстах метрах ставьте! Совместных не будет!" К нам приходили боевики на переговоры. Полевой командир нашему старшему рассказал в курилке, что после заключения мира их отряды сразу увеличились. С иронией сказал, если бы сразу столько народу было! Ссыкунов у чеченцев оказалось достаточно. Но совместных блокпостов у нас, слава богу, не было.
- Год от года становится все больше ветеранов СВО. Ваше мнение о отношении к ветеранам в современном обществе?
- Я стремлюсь к максимальной объективности и даже к ветеранам моей войны отношусь критически. Не всегда ветеран, попавший в сложную ситуацию, является прав. На собственном опыте знаю, когда возвращаешься, возникает внутреннее состояние, я там кровь проливал, а вы тут даже строем не ходите! От этого чувства никуда не денешься. В мое время это были срочники, а сейчас это мобилизованные зрелые люди, попавшие на войну, не будучи внутренне подготовлены к ней. Мы, омский СОБР, осознанно ехали на войну. А сейчас много таких, попавших на жестокую войну случайно, и самое серьезное, что их ждет - это возвращение домой. Я против того, если воевал, тебя должны облизывать. Виноват - получи. Не виноват - тебя должны защищать, но не только как ветерана Чечни или СВО, а как гражданина России. Не нужно выделять свое ветеранство. Льготы - да, обязательно необходимы. Мобилизованный должен получить больше, чем та сволочь, устраивавшаяся на завод ради брони, прятавшаяся за границей.
С.Рыжаков родился в 1970 году в г. Омск, проходил срочную службу в 61-ой Краснознаменной Киркинесской бригаде морской пехоты СФ. С 1990 года - служба ч МВД. В Омском СОБРе - с момента образования в 1993 г. по 2004 год. Участник боевых действий в Чеченской Республике. Майор МВД в отставке. Автор сборника стихов "Третий тост". Победитель литературноого конкурса МВД "Доброе слово" в номинации "Поэзия" (ноябрь 2010 г.) Когда мы созвонились, Степан сразу сказал: "Я открытый человек и отвечу на все ваши вопросы!"
- Как вы начали службу в специальном отряде быстрого реагирования города Омска?
- Случайно услышал, что создается некий офицерский ОМОН. Толком никто ничего не знал, а я не стал и заморачиваться, потому что в ОМОН необходим рост 175 см, а у меня - 170. А тут еще и офицерский отряд! В тот момент служил во вневедомственной охране, и вот как-то вызывает командир батальона, а у него в кабинете сидит некое лицо, рассказавшее о требованиях к будущим бойцам отряда. И рост в нем не играл никакого отношения! Да и вообще формируемый отряд, как было сказано, круче любого ОМОНа. Написал рапорт и через какое-то время меня пригласили расписаться в приказе, где указано, что являюсь оперуполномоченным СОБРа.
- Вы пришли в отряд практически накануне Чечни. Расскажите о первой своей командировке.
- Вообще, у меня семь командировок за обе Чечни, три из них - в первую Чечню. Со времени первой командировки в 1995 году прошло без малого тридцать лет, потому некоторые события, конечно, уже помню смутно. Собирались, кстати, не по тревоге, потому довольно спокойно. Наши командировки были не как у ОМОНа, так как ОМОН практически не вылазил из Чечни, отряды сменяли друг друга, постоянно испытывая нехватку личного состава - людей добирали даже из ППС. Первые у нас уехали в январе, мы, вторые, поехали в июне-месяце. Третья смена - уже в августе 95-го. И как вошли в Грозный, так в Грозном и простояли, время от времени выезжая в горы. Это было нечто вроде командировки в командировке.
Выехали поездом до Новосибирска, где находился РУБОП, из Новосибирска прилетели в Моздок. Конечно, если о войне знаешь только по картинкам, по книжкам, по фильмам, то первые впечатления запомнятся надолго. В Моздоке нас разместили в вагоне переночевать до утра. А ночью началась стрельба! Возникла короткая паника, ведь боеприпасы все где-то в вещмешках, не под рукой. Срочно давай заряжаться. Конечно, потом эта ситуация вызвала улыбку, потому что Моздок - это глубокий тыл. Стрелял кто-то недалеко от нас может на радостях, может просто салютовал.
Очень медленно ехали в колонне до Грозного на тентованных "Уралах". Запаса воды не было, иногда останавливались, брали воду в арыках, поплескать на лицо. Пить воды из арыка невозможно, слишком грязная вода. Грозный, ГУОШ, а там и убыли в район Чишки, напротив Дарго. Самое начало Аргунского ущелья. Первый выстрел, первый полет мины... Конечно, сперва возник страх. Началась повседневная работа: выезды, выезды. Особо боевых не было, поскольку объявили очередное перемирие. Ходили вместе с рядом расположившимися разведчиками. Командиром разведроты был капитан, помню только имя - Толя. Он обратился к нашему руководству: "У меня все молодые, только-только замена пришла". Мы сопровождали его роту на выходах, они делали основную работу, мы прикрывали тыл. Обеспечивали возвращение, скажем так. То есть обычная работа.
По возвращении домой некомфортно себя чувствовал в толпе на улице, потому что с собой не было автомата. Из окна квартиры видел стройку напротив, но сознание упорно говорило, что это не стррйка, а разрушенное здание. Но это быстро прошло, после следующих командировок таких последствий не было. То есть командировки потом воспринимались именно как работа, а не как война.
- Ощущалась разница, на ваш взгляд, между первой и второй чеченскими войнами?
- В первую очередь они отличались другим отношением правительства. Не стало непонятных перемирий. Пошло методичное оттеснение, то есть врагу не давали передышки. В СМИ появилась патриотическая тема. Изменилось и оснащение: появились в отряде мобильные радиостанции, практически у каждого. Но задачи не менялись, работа оставалась работой. Где-то сидишь на точке, сам себя охраняешь, где-то гаишную работу выполняешь на блокпосту по досмотру автотранспорта. Работали со спецназом ГРУ. Работали очень плотно с сотрудниками ФСБ. Изменились только сроки пребывания: первая командировка в сентябре 1999 года была двухмесячной, а потом пошли командировки и по три месяца.
- Много ли в отряд пришло новых бойцов к 1999 году?
- Процентов пятьдесят в отряде осталось ветеранов первой войны. Но по сроку службы мы все были молодые, конечно! То есть выслуги никто не мог заработать, за исключением руководства. Мы все были молодые, нам бы шашку да коня, как говорится. Одно дело работать в милиции в РУБОПе, другое дело выезжать в длительные командировки. Как один сказал: "Я что, еще раз в армию призываться буду?!" Такие отсеялись еще в первую, но это маленький процент. После первой Чечни уходили по семейным обстоятельствам. Люди уходили туда, где платят - в службы безопасности банков и подобные структуры. Конечно, что еще делать, если у тебя двое детей, подымать надо, а помощи со стороны бабушек-дедушек нету! Но в массе своей костяк отряда сохранился. Мы пришли в отряд заниматься боевой работой. Я как-то сказал, что СОБР - это не профессия, это диагноз.
- Конечно, в таких финансовых условиях сложно продолжать службу!
- Во вторую войну начали платить "боевые", некоторых это вдохновило, но лично я готов был продолжать работать так же, как и в первую. Тогда о подобных выплатах и не слышали. Единственное, что было - повышенные командировочные и зарплата плюс три оклада, положенных по должности, по званию. Задержка по зарплате составляла два-три месяца, но отбывавшим в командировки выплачивали все сразу. Это была значительная помощь семьям.
Но потом "боевые" стали откровено зажимать, закрывая по два, по три дня в месяц, и это вызывало, честно скажу, злость. То есть люди выполняют задачу, а в штабах решили, что нескольких дней "боевых" хватит. Ты полгода в горах живешь, а тебе закрывают только 15 дней! Неприятное, конечно, ощущение. Но потом кто-то выиграл суд и мы в массе своей тоже подали в судебные инстанции. Говорят, заявления в суд по поводу "боевых выплат" поступали регулярно по стране, но суды принимали решение не в пользу истцов. Но стоило кому-то выиграть в суде, как практически всем выплатили все "боевые" в полном объеме. У нас не прецендентное право, скорее всего один суд взял на себя храбрость принять положиельное решение, а там уже поступила команда сверху. "Боевые" и мне пересчитали в денежном выражении, а вот в судебном решении не указали, что необходимо пересчитать день за три. За переделкой судебного решения я не обращался. То есть боевые мне не пересчитали только в части выслуги.
- Востребован ли боевой опыт Чечни сейчас, во время СВО?
- Мне сложно сказать, поскольку я все же давно ушел. Каждая война имеет свои особенности. Сейчас на СВО мало ветеранов Кавказа, но те, которых знаю, отмечают изменения по сравнению с Чечней, даже простого размещения. Одно дело, когда ты живешь в казарме и выезжаешь по тревоге: операцию отработал и вернулся. Другое дело, когда ты в режиме постоянного ожидания, то есть выход на пост - не просто выход на пост, а реально боевая задача. Но СВО значительно круче Чечни, эта война по масштабам ближе к Великой Отечественной.
- Вы пишите стихи. Как пришла вам мысль осмыслить своей жизненный опыт в стихотворной форме?
- Так, наверно, начинают многие. Пробовал писать еще в школе. Ну я довольно творческий человек, как выясняется, мечтал всю жизнь рисовать. Но для рисования нужно время, учеба, а пробовать писать стихи можно и на уроках в школе. Особо ничего не получалось, конечно, и осталось с того времени очень мало - одно стихотворение, посвященное деду. Но именно первые командировки как-то всколыхнули. Вот там и были первые попытки писать стихи. Сейчас смотря на них, вижу их слабость. Но серьезно писать начал выйдя в отставку. Стихи показали профессиональному поэту, ставшему моим учителем. Ну и вот так все завертелось. Начал учиться писать в 34 года, и с тех пор с переменным успехом пишу. Да вот, знаете ли, поэт я ленивый, как говорю, и пишу немного. Ну знаете, накатило - написал.
- Какое у вас самое любимое стихотворение из написанных?
- Ой, даже не знаю! Вот, допустим "Военное кино", это последнее стихотворение, написанное свободным стихом. Читая его, вижу, что оно эмоционально цепляет. Но самое автобиографичное, где зарифмованные эпизоды одной из командировок - "Другу. Павлу Батурину":
Давай с тобой услышим тишину!
Треск ветки у костра, как-будто выстрел.
Давай с тобой заглянем в глубину,
Где так давно плод нашей дружбы вызрел.
Парадных не любили мы шагов,
Хотя порой бывало так блистали!
Нам запах мил пороховых дымов,
Когда враги из щелей огрызались.
В той жизни не бывает полуправд.
Там трусость осторожностью не скроешь.
Там кто-то шебуршал из-за наград,
На воздух выползая после боя.
Да, черт бы с ними - крысами войны.
Нам дорог комелек плащом укрытый,
Который среди лживой тишины
Дарил нам со сгущенкой чаепитье.
По осыпи ползем с тобой вдвоем.
Сыпуха ненадежна - вот сорвемся,
Но группе обеспечили подъем.
На круче мы. Над пропастью смеемся.
Обвязан фал вокруг моей груди.
Я вниз ушел, цепляясь за уступы.
Плевать на страх, что лижет изнутри,
Меня держать, другим ты не уступишь.
Потом идем на базу. Торопясь,
Ладошки прячешь, кровью что набрякли.
Ты знаешь точно, йода не скупясь,
Истрачу на тебя я весь до капли.
А вот бои за Верхний, чёртов, Юрт.
Мы жилы рвем, но вновь идем в атаку.
Мы не гусары, не шипучий "Брют" -
Усталость запивали доброй "Старкой"
Пошли открыто на исходе дня.
Где гад укрылся, лишь предполагаешь.
Вражина-снайпер не попал в меня.
Как-будто знал, меня ТЫ прикрываешь.
Давай с тобой покурим у костра.
Не пряча в кулаки огонь цигарки.
Нам тишину дослушать до утра,
Рождение зари мы встретим чаркой.
Остальные работы по большей части стихотворные образы. По конкретным ситуациям у меня есть рассказы - "Сапер" и "Мародер". Героики там нет, там есть факты.
В целом, считаю, что стихи мне удаются. А если ветеран говорит: "Степан, читаю твои стихи и плачу", то это высшая похвала. Описаний, граничащих со, скажем так, кровожадностью, я избегаю. У меня есть стихотворение, начинающееся строкой "Расскажи о войне без войны" - "Нерожденные":
Расскажи о войне - без войны.
Расскажи им о ней без прикрас.
Расскажи как уходят сыны,
Не успевших родить миру нас.
Мы готовы родиться в любви,
Но домой не вернули бойцов.
И теперь хоть зови не зови.
Наши души у праха отцов.
Но сказать какое стихотворение мне наболее дорого и какое из написанных лучше, мне невозможно. Здесь я не могу быть объективен.
- Вы, я знаю, сотрудничали с Евгением Бунтовым, ветераном-"афганцем", руководителем екатеринбургского Культурного центра "Солдаты России".
- Евгений частый гость на нашем омском фестивале "Автомат и гитара". В период пандемии он затеял смарт-проект "История одного стихотворения", где ветераны боевых действий, поэты, рассказывали историю создания стихотворения, прежде чем прочесть его. Я рассказывал историю стихотворения "Другу" - как оно рождалось, почему было написано.
Беда военных авторов в том, что они быстро "исписываются". Мы пишем о том, что видели, о том, что с нами случилось, и материал быстро заканчивается. Например, книга Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда" классная вещь, но дальнейшие его работы "не очень". То есть основываешься на личном опыте, а взять что-то из оыта другогих - уже не в силах. В чем гений Владимира Высоцкого - он писал о войне, словно пережил ее, как будто сам ветеран. Погружение в текст не у всех получается, но необходимо двигать себя как писателя и дальше.
Но и многое упирается в отсутствие возможности печатать работы. Это слишком дорогое удовольствие. Нет спонсоров, нет литературных агентов, нет тех, кто мог бы помочь в самом начале.
- Я убедился на примере своей документальной книги "Черный снег Грозного" в том, что у читательской аудитории существует большой спрос на военную литературу. И согласен с вами, что существуют значительные препоны в пути текста до читателя. Но уверен, что писать надо, и писать открыто, не взирая на звания и должности.
- Простую работу солдата у нас стесняются показать, хотя она сама по себе героическая. По самой сути солдатской работы. Но простое сидение в окопе боятся показать, обязательно надо, чтоб прикладом сбил самолет, танк кулаком остановил, то есть требуется показаное геройство.
- Зачастую в документах той эпохи факты очень сильно преукрашены. Особенно в наградных.
- Сталкивался с этим в 96-м году. После переговоров в Новых Атагах меня представляли к медали "За охрану общественного порядка", и такого написали в представлении! В тот момент боевых действий не было, сопровождали гумконвои. Я сказал писавшему: "Твое представление тянет на звание Героя Земного Шара! Ерунда полная!" В кадрах прочитали это представление и никуда оно, конечно, не пошло. С другой стороны описания, например, в Книгах Памяти - это больше для семьи, и семье, возможно, знать всю правду не нужно. В подразделение боец притащил окопный заряд, и сел разбирать. "Да я на срочке сапером был! Знаете, сколько их разобрал?" Второму любопытно, подсел. И вот они сидят, один разбирает, второй смотрит, а третий в расположении просто спит. Взрыв! Три "200"-х. И вот как правду рассказать: два дебила подорвались, и за собой еще человека утащили? Нет, не опишешь. Потому родные правду не узнают, а узнают сочиненные героические подвиги.
Знаю про Ордена Мужества, полученные по ранению из-за собственной махровой глупости. Как провести в документах подрыв на собственной мине? Написать, что пьяный забрел на минное поле нельзя. То есть придумывается подвиг. Или вот так: получен за ранение орден, а ранение глупое и легкое, а вот рядом находившийся в том же бою, совершивший фактически более героические действия, получает всего лишь медаль. Но и тот, награжденный, не был трусом, но ранение-то у него есть, в другого нет! Ситуация несправедливая, а в наградных комиссиях частно придумывали подвиг.
- Вы упомянули переговоры в Новых Атагах. Расскажите о сложившийся тогда ситуации.
- Это было конкретно предательство! Когда мне дома начал один человек доказывать, что спасли жизнь бойцам, начав переговоры, ответил: "Знаешь, я встречал ребят, вышедших из боя. Мы как раз в августе прилетели. И мы зависли, что с нами делать - не знают. Несколько дней прожили на аэродроме в Моздоке. Когда начинался дождь, забирались под МИ-26. И как раз из боя вывели омский ОМОН, и ребята выходили со словами: "Лебедь - пи..ас!" И это люди, которым Лебедь, по твоему, спас жизнь".
Тогда наши врали, что мы контролируем город, боевики врали, что контролируют они. Командир нашего СОБРа 8 августа 96-го приехал в ГУОШ. Если бы боевики контролировали город, командир не попал бы в штаб. Сам я не участник августовских боев, но знаю все из первых уст от вышедших из окружения. Они даже собирали дождевую воду, потому что питьевой воды не было, а раненых необходимо было поить. Сначала зажали в одном здании, но проходит время и начинают потихоньку отбивать соседние здания, расширять контролируемую территорию. И после ультиматума, когда дали срок для выхода гражданским, пришлось закончить войну, и им, оставляющим позиции, чуть ли не кричали: "Сдавайте все оружие!" Лебедь заявил, что чуть ли не расстреливать того, кто выстрелит по позициям боевиков. У нас была стычка, не переросшая в огневой контакт, когда на нас, стоявших на перекрестке, молодой пацан целился из гранатомета. Я в него прицелился из автомата, между нами 10-15 метров, старшие разговаривают, а рядом противники целятся друг в друга... То есть для меня даже после перемирия враг остался врагом.
Аты-баты, шли солдаты.
Проклинали жизнь свою.
Как нас предали когда-то,
Дай гитару! Я спою!
На могиле мать рыдает,
Не унять её тоски.
Холм могильный обнимает,
Сердце рвётся на куски.
Ну а те, кто жив остался,
Помнят Грозный да Бамут,
И Самашки, где ругался,
Погибая, лучший друг.
Помнят все… Как вши съедали,
Раны стыли на груди.
И как вешали медали
Тем, кто не был впереди.
Нас в стране не привечают -
Неугодные сыны.
Дни войны не отмечают.
Дня Победы лишены.
Аты-баты, шли солдаты.
Проклинали жизнь свою.
Как нас предали когда-то,
Дай гитару! Я спою!
("Переговорам в Новых Атагах")
- В августе 1996-го в Грозном пытались организовать совместные блокпосты с чеченскими боевиками.
- Да, вроде как были попытки что-то организовать. Боевики чувствовали себя победителями, и, как говорят, нашим солдатикам доставалось от них в совместных патрулях. Комендант района, русский, женатый на чеченке и проживший много лет в Грозном, сказал так: "Хотите ставить блокпост? В двухстах метрах ставьте! Совместных не будет!" К нам приходили боевики на переговоры. Полевой командир нашему старшему рассказал в курилке, что после заключения мира их отряды сразу увеличились. С иронией сказал, если бы сразу столько народу было! Ссыкунов у чеченцев оказалось достаточно. Но совместных блокпостов у нас, слава богу, не было.
- Год от года становится все больше ветеранов СВО. Ваше мнение о отношении к ветеранам в современном обществе?
- Я стремлюсь к максимальной объективности и даже к ветеранам моей войны отношусь критически. Не всегда ветеран, попавший в сложную ситуацию, является прав. На собственном опыте знаю, когда возвращаешься, возникает внутреннее состояние, я там кровь проливал, а вы тут даже строем не ходите! От этого чувства никуда не денешься. В мое время это были срочники, а сейчас это мобилизованные зрелые люди, попавшие на войну, не будучи внутренне подготовлены к ней. Мы, омский СОБР, осознанно ехали на войну. А сейчас много таких, попавших на жестокую войну случайно, и самое серьезное, что их ждет - это возвращение домой. Я против того, если воевал, тебя должны облизывать. Виноват - получи. Не виноват - тебя должны защищать, но не только как ветерана Чечни или СВО, а как гражданина России. Не нужно выделять свое ветеранство. Льготы - да, обязательно необходимы. Мобилизованный должен получить больше, чем та сволочь, устраивавшаяся на завод ради брони, прятавшаяся за границей.