mene, tekel, fares
Взвешено, отмерено, разделено
И ему, и ей, тебе и мне...
Идиотов на Руси немерено,
Так же, впрочем, как в любой стране.
По планете этой ходят буками,
Мощным стадом и никак не ждут
Мене, текел...огненными буквами
На стене. Да, впрочем - не поймут!
Рты жадны, седалища их взмылены.
В этих деревянных гладких лбах
Ни свободной мысли, ни извилины,
Мёртвое пространство - как в гробах.
Лишь стандартов вложены кирпичики:
Слышишь скрежет - трутся и скрипят
Правила...законы...и обычаи,
Что пять тысяч лет, что пятьдесят.
И всё гуще массы миллионные,
Тех всё меньше остаётся тут,
Что взлетают белыми воронами
К небесам, сгорая на лету,
А судьба завистливая косит их,
Охраняя разжиревший стан.
Добровольцы рвутся - в Новороссию,
А дебилы рвутся - на диван,
Посылая мир и совесть к лешему
И собой довольные вполне.
Всё у них отмерено, отвешено -
Только букв не видят на стене!
И ему, и ей, тебе и мне...
Идиотов на Руси немерено,
Так же, впрочем, как в любой стране.
По планете этой ходят буками,
Мощным стадом и никак не ждут
Мене, текел...огненными буквами
На стене. Да, впрочем - не поймут!
Рты жадны, седалища их взмылены.
В этих деревянных гладких лбах
Ни свободной мысли, ни извилины,
Мёртвое пространство - как в гробах.
Лишь стандартов вложены кирпичики:
Слышишь скрежет - трутся и скрипят
Правила...законы...и обычаи,
Что пять тысяч лет, что пятьдесят.
И всё гуще массы миллионные,
Тех всё меньше остаётся тут,
Что взлетают белыми воронами
К небесам, сгорая на лету,
А судьба завистливая косит их,
Охраняя разжиревший стан.
Добровольцы рвутся - в Новороссию,
А дебилы рвутся - на диван,
Посылая мир и совесть к лешему
И собой довольные вполне.
Всё у них отмерено, отвешено -
Только букв не видят на стене!