Когда-то я была очень чувствительна к словам. Нецензурные выражения были для меня так невыносимы, что я их просто не слышала. Леву это ужасно забавляло. У меня всегда был прекрасный слух и мы по дороге в кино, или еще куда, любили обсуждать беседы русскоязычных прохожих, додумывать, о чем они говорят и куда идут.
Иногда Лева внезапно останавливался, разворачивал меня, крепко держа за обе руки, лицом к себе и спрашивал: "Ну, что он сейчас сказал?" Я охотно и дословно отвечала: " Она... меня за дурака держит!"
- А между "она" и "меня" - ничего не было?, - допытывался Лева
- Ничего... Только короткая пауза..., - и Лева смеялся.
Самое занятное, что подсознание мое должно было знать все слова, которых я "не слышала". Иначе, как сочетание непонятных звуков, я бы их пересказала.
Со временем, я стала слышать некоторые, наиболее часто употребляемые пьяными, русские слова, но смущалась и краснела. В Грузии женщины были избавлены от прямой лексической агрессии мужчин, но мои продвинутые сверстницы, в женской компании могли ввернуть неподобающее словцо. И я понемногу примирялась.
Через несколько лет после замужества, когда нашему сыну было четыре года, мы поехали в отпуск в Ессентуки. Ибо в те времена минеральные воды распрекраснейшим
образом лечили те самые болезни желудка, на которые сейчас они не оказывают ни малейшего влияния. Впрочем - кто знает - может в России и теперь язву желудка можно вылечить, употребляя теплый Ессентуки-17, ровно за 30 минут до протертого супа и паровых котлет.
Поиски жилья в сопровождении хнычущего усталого ребенка и двух чемоданов без всяких колесиков, вошли в копилку моих страшных воспоминаний. Нам отказывали раз за разом - маленький ребенок был помехой. Поэтому мы поселились в первой же комнате, где нас троих согласились приютить. Свет в эту комнату проникал через пристроенную лоджию. В которой жили хозяева. Которые входили в нее через нашу комнату. Отчего наша частная жизнь отчасти утратила свою интимность. Но и хозяева не могли полностью уединиться. Они, конечно, занавесили стекла, отделяющие их от нас, отчего у нас стало темно, как в пещере. Но не могли перекрыть потоки звуков, которые свободно перетекали через стеклянную преграду. Причем звуки которые шли от нас к ним, состояли в основном из шиканья, пытающегося утишить звонкий голос нашего мальчика. А то, что шло от них к нам - состояло из бульканья - они все четверо, включая балбеса - подростка и тринадцатилетнюю дочь, ежедневно пили водку. И брани на самых визгливых тонах. И в самых неожиданных выражениях. Сын не понимал ни слова и не обращал на шум из хозяйской лоджии никакого внимания. Набегавшись за день в парке, он засыпал вечером под аккомпанемент скандала лучше, чем у себя дома в тихой спальне после задушевной сказки. Я понимала и смирялась. А Лева даже иногда находил в их речах особенные перлы, которые шепотом повторял, смакуя.
Проблемы с жильем, едой и минеральной водой были улажены. Туалет находился во дворе и тоже представлялся приемлемым.
Но мыться было решительно негде! Утром ополоснуть лицо и почистить зубы можно было на кухне. Но душа не было нигде! То-есть абсолютно нигде. Городская баня была закрыта на ремонт. В санатории и грязелечебницу без курсовки нечего было и соваться. Дома можно было искупать в хозяйском тазике ребенка. Но как жить взрослым??
И тут выяснилось, что в старой гостиннице, совсем близко от нас есть душевые, в которые можно взять номерок. Каких-нибудь четыре дня подождать мне и всего один день Леве - и пожалуйста! Горячая вода, раздевалка... Берешь с собой мыло, мочалку и никаких ограничений по времени. Лева с ребенком ждали меня в фойе. Я вышла вместе с полной добродушной женщиной, которая мылась рядом. Она повернулась ко мне и ласково, не понижая голоса сказала: "Ну, слава Богу! П**у помыла - и хорошо!"
И я упала в обморок