Вокзал на двоих
Мы с Левой проводили свой первый отпуск. Наше свадебное путешествие было так прекрасно, что столица манила нестерпимо. На этот раз мы жили не в гостиннице Москва, куда попали после свадьбы, благодаря нечеловеческим усилиям моего папы, задействовавшего длинную цепочку знакомств, а в гостинице "Шахтер". 
Туда, не без знакомств и барашка в бумажке, мы устроились сроком на 6 дней. Я была уже довольно значительно беременна, переваливалась утицей и мы с очкастым интеллигентным Левой представляли собой такую благопристойную пару, что нас пустили на завтрак в Националь, куда швейцар без объяснения причин, перекрыл вход двум молодым людям, следовавшим за нами. Прекрасный завтрак, чудесное чувство вписанности в жизнь, принадлежности к элите... Немножко стыдно вспоминать, ну да один раз, сорок лет назад...
На шестое утро нас безоговорочно выписали из гостиницы и мы, намереваясь гулять еще весь день, вплоть до ночного самолета, оказались в сложной ситуации. У Левы в молодости бывали приступы недиагностированной болезни. Один врач сказал нам, что это "армянская болезнь". Ничего похожего, кроме, разве, периодичности. На самом деле случалось вот что: у него внезапно и резко поднималась температура. Сорок градусов со всеми сопутствующими прелестями - озноб, головная боль и полное изнеможение. Это продолжалось часов 30-35 и проходило само собой. Уже выписываясь из гостиницы, мы поняли, что температура стремительно растет. Назад нас, разумеется, не пустили ни за какие деньги, а обнаружив, что Лева болен - не велели и сидеть в вестибюле. Только позволили оставить чемоданы в камере хранения. И мы в полном отчаяньи подались на ближайший вокзал в медпункт. Только взглянув на нас, фельдшерица немедленно уложила Леву на кушетку и придвинула мне табурет. Никогда больше я не встречала людей, которые так мгновенно и безошибочно определяли, кто есть кто, как работники медпункта на Казанском вокзале в Москве в 1975 году. Мы оставались там до самого вечера. Лева то уплывал в полубредовое состояние, то возвращался и просил пить. Но даже он вспоминал потом некоторые события, потрясенными свидетелями которых, мы оказались в тот день. А я совершенно изменила свое представление о том, что такое жизнь.
Главными персонажами были отчаявшиеся наркоманы, которые пробовали под разными предлогами выпросить у врача укол морфия. Имитировали почечную колику, падали на колени на грязный зашарканный пол, рассказывали истории о нестерпимых фантомных болях - безногий инвалид войны. Ничего не помогало. Медсестра хладнокровно выставляла их вон, только изредка прибегая при этом к помощи милиционера.
Несколько раз заводили подравшихся, которым надо было перевязать кровоточащие ушибы, а пару раз даже зашить ножевые порезы. Все они были тяжело пьяны и говорили хоть и громко, но невнятно. Так что я не понимала их совершенно - вдобавок я и слов этих почти не знала. Им оказывали первую помощь и немедленно выталкивали за дверь, стремясь как можно быстрее избавиться от мата, перегара и вони их отвратительных одежд...
Пришла молодая, почти приличная женщина, про которую медсестра - удочерившая меня с первой минуты, рассказала длинную историю. Девушка была бездомной. Вещи носила с собой в чемодане. Мыться и переодеваться приходила в уборные разных вокзалов. Там же стирала свое белье. Ночевала в залах ожидания. В столовых ела бесплатный хлеб - как раз была пора постепенного перехода к коммунизму, и дармовой хлеб стоял на столиках, вместе с бесплатной солью и перцем. Медпунктовские относились к ней неплохо. Дали ложечку соды от изжоги и мирно поговорили о том, помогает ли от вшей дегтярное мыло.
Телефон звонил каждые несколько минут. В этот день из поезда от родителей сбежал шестилетний ребенок. Его ловили на всех станциях. Координировал эти мероприятия медпункт Казанского вокзала, которому принадлежала и комната матери и ребенка. Мальчишку следовало поймать и отправить с сопровождающим. Там, где его отловили, сопровождать было некому.
Проводник отказывался везти его одного. Да и непонятно, куда везти - родители не звонили и не проявляли к пропавшему ребенку никакого интереса.
Привели женщину в истерике. У нее украли сумку с билетом, деньгами и паспортом. Медсестра щедро накапала ей валерьянки, позволила посидеть на стуле и даже налила стакан чаю с сахаром. И та выпила и ушла... А я все пыталась представить, как она доберется до своей Казани без сумки, денег и документов. И если бы наш кошелек не лежал во внутреннем кармане Левиного пиджака, боюсь, это у нас бы уже не хватило денег, чтобы добраться до дому.
Наступил вечер. Лева получил еще две таблетки пирамидона, мы простились с нашими благодетельницами, постояли с полчаса в очереди за такси, заехали за чемоданами и помчались в аэропорт Внуково. Назад, к нашей чистой жизни, где все купались раз в неделю, любили своих детей, спали в своих постелях и пили только по праздникам хорошее грузинское вино в сопровождении красивых тостов и за нарядным столом
Туда, не без знакомств и барашка в бумажке, мы устроились сроком на 6 дней. Я была уже довольно значительно беременна, переваливалась утицей и мы с очкастым интеллигентным Левой представляли собой такую благопристойную пару, что нас пустили на завтрак в Националь, куда швейцар без объяснения причин, перекрыл вход двум молодым людям, следовавшим за нами. Прекрасный завтрак, чудесное чувство вписанности в жизнь, принадлежности к элите... Немножко стыдно вспоминать, ну да один раз, сорок лет назад...
На шестое утро нас безоговорочно выписали из гостиницы и мы, намереваясь гулять еще весь день, вплоть до ночного самолета, оказались в сложной ситуации. У Левы в молодости бывали приступы недиагностированной болезни. Один врач сказал нам, что это "армянская болезнь". Ничего похожего, кроме, разве, периодичности. На самом деле случалось вот что: у него внезапно и резко поднималась температура. Сорок градусов со всеми сопутствующими прелестями - озноб, головная боль и полное изнеможение. Это продолжалось часов 30-35 и проходило само собой. Уже выписываясь из гостиницы, мы поняли, что температура стремительно растет. Назад нас, разумеется, не пустили ни за какие деньги, а обнаружив, что Лева болен - не велели и сидеть в вестибюле. Только позволили оставить чемоданы в камере хранения. И мы в полном отчаяньи подались на ближайший вокзал в медпункт. Только взглянув на нас, фельдшерица немедленно уложила Леву на кушетку и придвинула мне табурет. Никогда больше я не встречала людей, которые так мгновенно и безошибочно определяли, кто есть кто, как работники медпункта на Казанском вокзале в Москве в 1975 году. Мы оставались там до самого вечера. Лева то уплывал в полубредовое состояние, то возвращался и просил пить. Но даже он вспоминал потом некоторые события, потрясенными свидетелями которых, мы оказались в тот день. А я совершенно изменила свое представление о том, что такое жизнь.
Главными персонажами были отчаявшиеся наркоманы, которые пробовали под разными предлогами выпросить у врача укол морфия. Имитировали почечную колику, падали на колени на грязный зашарканный пол, рассказывали истории о нестерпимых фантомных болях - безногий инвалид войны. Ничего не помогало. Медсестра хладнокровно выставляла их вон, только изредка прибегая при этом к помощи милиционера.
Несколько раз заводили подравшихся, которым надо было перевязать кровоточащие ушибы, а пару раз даже зашить ножевые порезы. Все они были тяжело пьяны и говорили хоть и громко, но невнятно. Так что я не понимала их совершенно - вдобавок я и слов этих почти не знала. Им оказывали первую помощь и немедленно выталкивали за дверь, стремясь как можно быстрее избавиться от мата, перегара и вони их отвратительных одежд...
Пришла молодая, почти приличная женщина, про которую медсестра - удочерившая меня с первой минуты, рассказала длинную историю. Девушка была бездомной. Вещи носила с собой в чемодане. Мыться и переодеваться приходила в уборные разных вокзалов. Там же стирала свое белье. Ночевала в залах ожидания. В столовых ела бесплатный хлеб - как раз была пора постепенного перехода к коммунизму, и дармовой хлеб стоял на столиках, вместе с бесплатной солью и перцем. Медпунктовские относились к ней неплохо. Дали ложечку соды от изжоги и мирно поговорили о том, помогает ли от вшей дегтярное мыло.
Телефон звонил каждые несколько минут. В этот день из поезда от родителей сбежал шестилетний ребенок. Его ловили на всех станциях. Координировал эти мероприятия медпункт Казанского вокзала, которому принадлежала и комната матери и ребенка. Мальчишку следовало поймать и отправить с сопровождающим. Там, где его отловили, сопровождать было некому.
Проводник отказывался везти его одного. Да и непонятно, куда везти - родители не звонили и не проявляли к пропавшему ребенку никакого интереса.
Привели женщину в истерике. У нее украли сумку с билетом, деньгами и паспортом. Медсестра щедро накапала ей валерьянки, позволила посидеть на стуле и даже налила стакан чаю с сахаром. И та выпила и ушла... А я все пыталась представить, как она доберется до своей Казани без сумки, денег и документов. И если бы наш кошелек не лежал во внутреннем кармане Левиного пиджака, боюсь, это у нас бы уже не хватило денег, чтобы добраться до дому.
Наступил вечер. Лева получил еще две таблетки пирамидона, мы простились с нашими благодетельницами, постояли с полчаса в очереди за такси, заехали за чемоданами и помчались в аэропорт Внуково. Назад, к нашей чистой жизни, где все купались раз в неделю, любили своих детей, спали в своих постелях и пили только по праздникам хорошее грузинское вино в сопровождении красивых тостов и за нарядным столом