Мой друг
В студенческие годы я трудно сходилась с людьми. Собственно, это было и ненужно. Главной моей подругой первого же сентября стала смешливая черноволосая девочка, которая с готовностью подхватывала любую цитату, каких я знала тогда на память без счета. В тот день на лекции по аналитической геометрии мы обнаружили, что любим одни и те же книги, ценим в людях одни и те же качества и вообще - духовные близнецы. Через неделю оказалось, что моя подруга - звезда первого курса. Ее (а, следовательно, и меня) все студенческие годы окружало плотное облачко лучших ребят и умнейших девочек. Так что мне не приходилось быть обаятельной и стараться привлечь к себе внимание.
С тех пор прошло полвека. У меня появились собственное окружение - весь спектр - от знакомых, при встрече с которыми требуется легкое умственное усилие, чтобы вспомнить их имена, через приятелей, с которыми всегда приятно увидеться, легко и комфортно разговаривать и даже можно куда-нибудь вместе сходить или съездить, и вплоть до друзей, которых отличаешь от остальных тем, что тебя искренне и надолго огорчают их неприятности, а их успехи не вызывают и тени зависти. Ты захлебываясь описываешь, как они умны, великодушны, талантливы и как красивы, удачливы, богаты и одарены их дети. Каким образом эти замечательно неординарные люди стали моими друзьями, я сказать не могу. Когда начинаю об этом думать, тут же впадаю в мистическое настроение. Только чудо...
Вот коротенькое описание одного из них. Назову его Карлом - исключительно для конспирации.
Карл родился во время Большой войны. Его родители - пара интеллигентных польских евреев бежали от немцев в Советский Союз и осели где-то в Узбекистане, в маленьком кишлаке. Там мой друг и родился. Хозяин дома, в котором жили польские беженцы, не имел сыновей и готов был усыновить младенца, тем более, что родители его не имели источника дохода и внятных перспектив дожить до конца эвакуации, так что с его стороны это была чистая филантропия. Более того - расщедрившись, он предложил пуд муки за младенца и еще немного еды для кормилицы. Однако, непрактичные евреи отказались и сами вырастили своего ребенка. Когда в сорок пятом они вернулись в Варшаву, трехлетний Карл свободно говорил по-русски, по-польски и на идише. Он учился в Лицее - литература была его коньком. Но главной одаренностью оставалась музыка. Когда пришло время избирать будущую специальность, родители пригласили знаменитого композитора, чтобы он помог сориентироваться - делать ставку на исполнительский талант пианиста или все же на композицию. Самому мальчику хотелось писать музыку. Профессионал послушал и сказал, что как пианист абитуриент добьется известности быстрее. Потом был университет, потом он переехал в Париж. Теперь свободно владел еще и французским и английским и некоторыми другими европейскими языками, потому что судьба его сложилась так, что пришлось читать лекции во многих странах. Не знаю, как все остальные языки, но русский его изыскан, изобилен и безупречен.
Он - французский профессор, поэтому, как и остальные французские профессора, очень занят. Но иногда все же присылает мне свои рассказы и, верьте слову - они великолепны. А в этом деле я все еще отличу сокола от цапли.
Музыка стала его развлечением. А профессией... Да, я же еще не написала, что именно он преподавал в Сорбонне. Теоретическую физику, разумеется!
У него двести работ по теории поля и элементарным частицам, по гравитации и космологии, квантовой механике, математической биологии и некоммутативной дифференциальной геометрии (что бы это ни значило).
Понимаете, с кем приходится иметь дело?
С тех пор прошло полвека. У меня появились собственное окружение - весь спектр - от знакомых, при встрече с которыми требуется легкое умственное усилие, чтобы вспомнить их имена, через приятелей, с которыми всегда приятно увидеться, легко и комфортно разговаривать и даже можно куда-нибудь вместе сходить или съездить, и вплоть до друзей, которых отличаешь от остальных тем, что тебя искренне и надолго огорчают их неприятности, а их успехи не вызывают и тени зависти. Ты захлебываясь описываешь, как они умны, великодушны, талантливы и как красивы, удачливы, богаты и одарены их дети. Каким образом эти замечательно неординарные люди стали моими друзьями, я сказать не могу. Когда начинаю об этом думать, тут же впадаю в мистическое настроение. Только чудо...
Вот коротенькое описание одного из них. Назову его Карлом - исключительно для конспирации.
Карл родился во время Большой войны. Его родители - пара интеллигентных польских евреев бежали от немцев в Советский Союз и осели где-то в Узбекистане, в маленьком кишлаке. Там мой друг и родился. Хозяин дома, в котором жили польские беженцы, не имел сыновей и готов был усыновить младенца, тем более, что родители его не имели источника дохода и внятных перспектив дожить до конца эвакуации, так что с его стороны это была чистая филантропия. Более того - расщедрившись, он предложил пуд муки за младенца и еще немного еды для кормилицы. Однако, непрактичные евреи отказались и сами вырастили своего ребенка. Когда в сорок пятом они вернулись в Варшаву, трехлетний Карл свободно говорил по-русски, по-польски и на идише. Он учился в Лицее - литература была его коньком. Но главной одаренностью оставалась музыка. Когда пришло время избирать будущую специальность, родители пригласили знаменитого композитора, чтобы он помог сориентироваться - делать ставку на исполнительский талант пианиста или все же на композицию. Самому мальчику хотелось писать музыку. Профессионал послушал и сказал, что как пианист абитуриент добьется известности быстрее. Потом был университет, потом он переехал в Париж. Теперь свободно владел еще и французским и английским и некоторыми другими европейскими языками, потому что судьба его сложилась так, что пришлось читать лекции во многих странах. Не знаю, как все остальные языки, но русский его изыскан, изобилен и безупречен.
Он - французский профессор, поэтому, как и остальные французские профессора, очень занят. Но иногда все же присылает мне свои рассказы и, верьте слову - они великолепны. А в этом деле я все еще отличу сокола от цапли.
Музыка стала его развлечением. А профессией... Да, я же еще не написала, что именно он преподавал в Сорбонне. Теоретическую физику, разумеется!
У него двести работ по теории поля и элементарным частицам, по гравитации и космологии, квантовой механике, математической биологии и некоммутативной дифференциальной геометрии (что бы это ни значило).
Понимаете, с кем приходится иметь дело?