Законы симметрии
Однажды ко мне в гости приехала симпатичная старушка. Жила я тогда в маленьком городке в пустыне, вдали от главных караванных путей. Чтобы добраться до меня нужно было три раза пересаживаться с автобуса на автобус. Зачем она приложили такие усилия, было совершенно непонятно. Но она звонила, спрашивала, когда можно прийти, говорила что давно хочет познакомиться с автором любимых рассказов. Если не ошибаюсь, моя подруга передала с ней из Америки какой-то пустячок. Книгу, кажется...
Я испекла пирог, купила фруктов, сыру. Она пришла. Разговор наш был любезен до приторности. Пили чай, беседовали о литературе. Оказалось, Матильда - поэтесса. С чувством на память читала лучшие строки. Разумеется, подарила томик стихов. Вспоминала, какие песни были написаны на ее тексты в советские времена, как эти песни любили на радио, и пели их не то Кобзон, не то Шульженко. Я пролистала книжку - стихи были ужасны: в разухабистом ритме матерных частушек следовали куплеты о трагической судьбе евреев, погибших в катастрофе.
Гостья ушла, мы расцеловались напоследок.
Через месяц она пригласили меня к себе. Я отговаривалась пару раз, но потом почувствовала, что больше неудобно и поехала в гости. Меня встречали дружелюбно, кормили из красивых тарелочек, рассказывали о том, как любили Матильдины песни на советском телевиденье. Подарили еще одну книжку ее стихов. Я отсидела положеные полтора часа, а потом еще столько же ехала домой через пробки.
Матильда звонила мне несколько раз - я отвечала вежливо. Лет пять получала поздравления. Писала, разумеется: "Спасибо! И вам веселого праздника". Потом она замолчала.
Я вспомнила об этом через много лет. Это я звонила теперь занятым людям, я с трудом добиралась к черту на рога в гости, говорила о своих книгах, поздравляла с праздниками и удовлетворялась смутным: "и вам того же". Мне ни разу не перезвонили. Теперь я для них была надоедливой старухой с претензиями на литературное дарование. Год прошел, пока я отчетливо поняла расклад и затихла.
Очень важно посмотреть на ситуацию с обеих сторон. Тем и отличается умный человек, что способен, глядя из одной точки рекоструировать кусочек жизни в его трех, четырех и более-мерностях. Так то умный! А нам приходится пережить эту партию сначала за белых, а потом за черных. Да и то неизвестно, правильно ли поняли, в чем там было дело.
Я испекла пирог, купила фруктов, сыру. Она пришла. Разговор наш был любезен до приторности. Пили чай, беседовали о литературе. Оказалось, Матильда - поэтесса. С чувством на память читала лучшие строки. Разумеется, подарила томик стихов. Вспоминала, какие песни были написаны на ее тексты в советские времена, как эти песни любили на радио, и пели их не то Кобзон, не то Шульженко. Я пролистала книжку - стихи были ужасны: в разухабистом ритме матерных частушек следовали куплеты о трагической судьбе евреев, погибших в катастрофе.
Гостья ушла, мы расцеловались напоследок.
Через месяц она пригласили меня к себе. Я отговаривалась пару раз, но потом почувствовала, что больше неудобно и поехала в гости. Меня встречали дружелюбно, кормили из красивых тарелочек, рассказывали о том, как любили Матильдины песни на советском телевиденье. Подарили еще одну книжку ее стихов. Я отсидела положеные полтора часа, а потом еще столько же ехала домой через пробки.
Матильда звонила мне несколько раз - я отвечала вежливо. Лет пять получала поздравления. Писала, разумеется: "Спасибо! И вам веселого праздника". Потом она замолчала.
Я вспомнила об этом через много лет. Это я звонила теперь занятым людям, я с трудом добиралась к черту на рога в гости, говорила о своих книгах, поздравляла с праздниками и удовлетворялась смутным: "и вам того же". Мне ни разу не перезвонили. Теперь я для них была надоедливой старухой с претензиями на литературное дарование. Год прошел, пока я отчетливо поняла расклад и затихла.
Очень важно посмотреть на ситуацию с обеих сторон. Тем и отличается умный человек, что способен, глядя из одной точки рекоструировать кусочек жизни в его трех, четырех и более-мерностях. Так то умный! А нам приходится пережить эту партию сначала за белых, а потом за черных. Да и то неизвестно, правильно ли поняли, в чем там было дело.