Соломон
Характер у повитухи был скверный. Дело свое она знала хорошо, плату брала немалую, а доброго слова от нее сроду не слышала ни служанка, ни царская наложница. Но ребенок ей понравился. Обсушив его тонким полотном, перевязав шнурком пуповину и обрезав ее острым ножом, она поднесла младенца к окну, полюбовалась ладным тельцем и розовым личиком, и сказала роженице: «Первенец твой был не жилец - я тебе сразу говорила. А этот крепенький. Славный мальчуган. Не избалуйте только.»
Избаловали, конечно. Да и как иначе? Ребенок красивый, кудрявый и смышлёный. Никого не боялся, никогда не плакал. Говорить начал очень рано, да так складно. Не только мать и остальные женщины царского дома любили его, но и старшие братья - прыщавые надменные подростки были рады взять его на руки, подкинуть в воздух и насладиться детским восторженным визгом. Когда малышу исполнилось три года, по обычаю остригли кудри, но и с короткими волосами он был очарователен. Никаких капризов - если мама-царица говорила, что садиться на боевого отцовского жеребца нельзя, то ему тут же приводили малорослого смирного жеребенка, и конюх с нянькой водили лошадку под уздцы шагом, а если дитя хотело, то и легкой рысцой.
Ему не преграждали дорогу к отцу, даже когда царь принимал важных послов или проводил военный совет. И сам главный Давидов военачальник Иоав, племянник царя, у которого, по общему мнению, вообще не было сердца, поднимал Соломона на руки и целовал розовые щечки. А маленький паршивец - единственный из всех людей - обнимал его за шею, прижимался и чмокал в заросшую буйным волосом скулу.
Учитель младшего царского сына был от него в восторге. В десять лет ребенок мог не задумываясь рассчитать плату для троих работников, каждый из которых спилил и обтесал восемнадцать деревьев. Писал прекрасным почерком без ошибок не только на глиняной дощечке, но и на папирусе чернилами, и помнил почти дословно все заветы Моисеевы. Пока догорал светильник, определявший длительность урока, он успевал кроме всего заданного еще и нарисовать птичку, засунувшую изогнутый клювик в чашечку цветка или даже самого учителя, задремавшего на солнышке. И учитель этот вместо того, чтобы выбранить негодника, только улыбался, растроганный ловкостью маленькой руки.
К двенадцати годам, он понял, что мать ненавидит царицу Михаль, а другие царские жены завидуют Вирсавии, которой было позволено входить к Давиду в любое время по ее желанию. Соломон с грустью догадался, что стал взрослым, и ему открыта подлинная жизнь, в которой горечи и досады куда больше, чем радости и веселья. Он теперь ясно видел недостатки в характерах братьев, а все же был привязан к ним, и беду, случившуюся с Фамарью, переживал очень тяжело. Но настоящее горе свалилось на мальчика, когда погиб Амнон.
Они были близки. Амнон научил его плавать в маленьком водохранилище, вырытом по приказу царя. И именно он повел Соломона к банщице Адине, и та, немолодая, волосатая, с обвисшими грудями и животом, за медную монетку без стыда разделась и показала мальчику, что у женщины между ногами и как именно происходит соитие. А когда он, возбудившись речами и наготой сумел проникнуть в ее лоно, флегматичная банщица изумилась и восхитилась, вернула монету и сказала, что для нее честь - пробудить первое желание великого царевича. Разумеется, он снял с шеи медальон, стоивший в тысячу раз больше монетки, и отдал банщице. Амнон смеялся…
И Авессалом был ему другом и покровителем. Убив Амнона он бежал, и Соломон тосковал по нему, а в особенности огорчался, что запрещалось даже упоминать его имя. Он часто навещал его несчастную мать Мааху и таскал для нее у своей матери украшения и притирания - Вирсавия покупала их и получала в подарок без счета, так что никогда бы не заметила, что чего-то не хватает. Мааха рассказывала о своих детях, и пятнадцатилетний мальчик умел утешить и успокоить несчастную женщину. Через пару лет царь простил Авессалома, но прежняя дружба не успела вернуться, скоро Авессалом собрал войско, выступил против отца, и был убит.
Теперь Соломон догадался, что унаследует трон Давидов. Единственный старший брат Адония был нерасторопен, глуп и ленив. Соломон уже вполне взрослый, занятый в большой политике, управлении и суде мало виделся с ним, но симпатизировал бедолаге. Как можно было не жалеть этого неудачника? Заику, которого даже собственные жены в грош не ставили? Но не на престол же Израильский его сажать? Отец короновал Соломона еще при жизни; два года они были соправителями, а потом великий Царь опочил и оставил ему важные поручения: построить Храм, украсить Город, и кое-что другое из политики.
По смерти отца Соломон почувствовал себя одиноким. У него теперь было множество женщин - жены, наложницы, служанки. Но все льстивые и корыстные. Двое любимых братьев умерли. Третьего - Адонию пришлось казнить - он вдруг принялся намекать, что имеет право на престол. Попросил в жены юную вдову Давидову. Вел себя глупо и неосторожно. Сам виноват.
Из близких остались мать и троюродный брат - старый Иоав. Мама стала тощей подозрительной старухой, капризной и сварливой. Соломон, нагруженный огромным строительством, поставками, расчетами, проектами, был слишком занят и приказал допускать к нему Вирсавию не чаще чем раз в неделю. А Иоав жил где-то у себя, в земле Беньяминовой и в Иерусалиме не показывался. Однако царь долга своего не забывал. Велел разыскать родича и привезти ко двору. Но повидаться с ним не пожелал. Только вспомнил мельком, как целовал в детстве бородатого великана, прочел для памяти, последний в списке отцовский наказ: «не отпустить седины его мирно в преисподнюю», распорядился о деталях и поставил против этой строки птичку. На сегодня важных дел не осталось, и Соломон велел подавать ужин
Избаловали, конечно. Да и как иначе? Ребенок красивый, кудрявый и смышлёный. Никого не боялся, никогда не плакал. Говорить начал очень рано, да так складно. Не только мать и остальные женщины царского дома любили его, но и старшие братья - прыщавые надменные подростки были рады взять его на руки, подкинуть в воздух и насладиться детским восторженным визгом. Когда малышу исполнилось три года, по обычаю остригли кудри, но и с короткими волосами он был очарователен. Никаких капризов - если мама-царица говорила, что садиться на боевого отцовского жеребца нельзя, то ему тут же приводили малорослого смирного жеребенка, и конюх с нянькой водили лошадку под уздцы шагом, а если дитя хотело, то и легкой рысцой.
Ему не преграждали дорогу к отцу, даже когда царь принимал важных послов или проводил военный совет. И сам главный Давидов военачальник Иоав, племянник царя, у которого, по общему мнению, вообще не было сердца, поднимал Соломона на руки и целовал розовые щечки. А маленький паршивец - единственный из всех людей - обнимал его за шею, прижимался и чмокал в заросшую буйным волосом скулу.
Учитель младшего царского сына был от него в восторге. В десять лет ребенок мог не задумываясь рассчитать плату для троих работников, каждый из которых спилил и обтесал восемнадцать деревьев. Писал прекрасным почерком без ошибок не только на глиняной дощечке, но и на папирусе чернилами, и помнил почти дословно все заветы Моисеевы. Пока догорал светильник, определявший длительность урока, он успевал кроме всего заданного еще и нарисовать птичку, засунувшую изогнутый клювик в чашечку цветка или даже самого учителя, задремавшего на солнышке. И учитель этот вместо того, чтобы выбранить негодника, только улыбался, растроганный ловкостью маленькой руки.
К двенадцати годам, он понял, что мать ненавидит царицу Михаль, а другие царские жены завидуют Вирсавии, которой было позволено входить к Давиду в любое время по ее желанию. Соломон с грустью догадался, что стал взрослым, и ему открыта подлинная жизнь, в которой горечи и досады куда больше, чем радости и веселья. Он теперь ясно видел недостатки в характерах братьев, а все же был привязан к ним, и беду, случившуюся с Фамарью, переживал очень тяжело. Но настоящее горе свалилось на мальчика, когда погиб Амнон.
Они были близки. Амнон научил его плавать в маленьком водохранилище, вырытом по приказу царя. И именно он повел Соломона к банщице Адине, и та, немолодая, волосатая, с обвисшими грудями и животом, за медную монетку без стыда разделась и показала мальчику, что у женщины между ногами и как именно происходит соитие. А когда он, возбудившись речами и наготой сумел проникнуть в ее лоно, флегматичная банщица изумилась и восхитилась, вернула монету и сказала, что для нее честь - пробудить первое желание великого царевича. Разумеется, он снял с шеи медальон, стоивший в тысячу раз больше монетки, и отдал банщице. Амнон смеялся…
И Авессалом был ему другом и покровителем. Убив Амнона он бежал, и Соломон тосковал по нему, а в особенности огорчался, что запрещалось даже упоминать его имя. Он часто навещал его несчастную мать Мааху и таскал для нее у своей матери украшения и притирания - Вирсавия покупала их и получала в подарок без счета, так что никогда бы не заметила, что чего-то не хватает. Мааха рассказывала о своих детях, и пятнадцатилетний мальчик умел утешить и успокоить несчастную женщину. Через пару лет царь простил Авессалома, но прежняя дружба не успела вернуться, скоро Авессалом собрал войско, выступил против отца, и был убит.
Теперь Соломон догадался, что унаследует трон Давидов. Единственный старший брат Адония был нерасторопен, глуп и ленив. Соломон уже вполне взрослый, занятый в большой политике, управлении и суде мало виделся с ним, но симпатизировал бедолаге. Как можно было не жалеть этого неудачника? Заику, которого даже собственные жены в грош не ставили? Но не на престол же Израильский его сажать? Отец короновал Соломона еще при жизни; два года они были соправителями, а потом великий Царь опочил и оставил ему важные поручения: построить Храм, украсить Город, и кое-что другое из политики.
По смерти отца Соломон почувствовал себя одиноким. У него теперь было множество женщин - жены, наложницы, служанки. Но все льстивые и корыстные. Двое любимых братьев умерли. Третьего - Адонию пришлось казнить - он вдруг принялся намекать, что имеет право на престол. Попросил в жены юную вдову Давидову. Вел себя глупо и неосторожно. Сам виноват.
Из близких остались мать и троюродный брат - старый Иоав. Мама стала тощей подозрительной старухой, капризной и сварливой. Соломон, нагруженный огромным строительством, поставками, расчетами, проектами, был слишком занят и приказал допускать к нему Вирсавию не чаще чем раз в неделю. А Иоав жил где-то у себя, в земле Беньяминовой и в Иерусалиме не показывался. Однако царь долга своего не забывал. Велел разыскать родича и привезти ко двору. Но повидаться с ним не пожелал. Только вспомнил мельком, как целовал в детстве бородатого великана, прочел для памяти, последний в списке отцовский наказ: «не отпустить седины его мирно в преисподнюю», распорядился о деталях и поставил против этой строки птичку. На сегодня важных дел не осталось, и Соломон велел подавать ужин