Михаль
Нира, Нира! Просыпайся уже! Вставай скорей! Сегодня нам разрешили погулять. Даже до рынка дойти! Помоги мне одеться - тот хитон с полосками и найди в ларце браслеты с колокольчиками. Руки у меня еще красивые, пусть смотрят. Ну что ты, дурочка! Глаза подводить не надо. Я же не стану на улице снимать покрывало. Хотя, знаешь? Приподнять придется. На рынке мы непременно попробуем что-нибудь вкусное... жареную перепелку или голубя и медовых булочек с изюмом. Подведи глаза чуть-чуть, а брови посильнее. И немножко египетского порошка, что дает гладкость лицу. Ну все, хватит, пойдем
Солдат! Как тебя? Гидеон? Отойди на два шага! Ты не стражник, надзирающий за преступником, а свита царицы! Еще дальше! Мои разговоры со служанкой не для твоих ушей и, тем более, не для твоего начальника.
Ах, как чудесно выйти на волю! Миндаль цветёт - что за прелесть! А ты, я смотрю, поглядываешь на Гидеона. Он ничего... рослый. Тебе кажется теперь, что любовь самое лучшее в жизни. Давай посидим здесь в тени, и я тебе расскажу настоящее про любовь.
В доме отца моего, царя израильского, был мальчик. Красавчик, каких я не видела прежде. Глаза огромные, зеленые. А волосы золотистые, кудрявые. Он не жил у нас, а был сыном пастуха. Иногда его звали поиграть на арфе. Играл так, что заслушаешься. Певуче, трогательно. Даже у отца моего от этой музыки выступали слезы. После игры его кормили на кухне. Слуги старались сберечь для него что-нибудь повкуснее. Мне было лет восемь. Я пряталась за бочками с вином и подглядывала, как он поворачивает голову, и кудряшки разлетаются, и как жмурится от удовольствия. Я завидовала девочке-служанке, с которой он шутил, а после в благодарность целовал в щеку. Потом он перестал приходить - уж не знаю почему, а мне все снился его голос и во сне я будто вспоминала те чудные мелодии.
Через несколько лет случилась война с Филистимлянами. Мы ждали большой битвы с ужасом. Если бы они победили, мне бы, в лучшем случае, быть рабыней, а отца моего ожидала позорная смерть. И вдруг прибыл гонец, и все заговорили, зашумели, закричали, что вместо сражения один Израильский юноша победил в единоборстве вражеского бойца, и филистимляне отступили обратно в Геф. Поверить невозможно - мой зеленоглазый мальчик, мой Давид оказался тем героем.
Отец принял победителя с почестями. Я увидела его на пиру и обомлела - это был взрослый мужчина. Лицо его сияло красотой, плечи налились силой и голос не мальчишеский, а глубокий, мягкий. Слова у его песен теперь были, как если бы ангелы небесные их придумали. Незабываемые! Потом все служанки и конюхи их распевали.
За царским столом Давид сидел без смущения, был спокоен и весел. Царь спросил, какую награду он хочет за подвиг. Пастух бестрепетно попросил меня в жены. Все ахнули. Саул был вспыльчив, и копье всегда под рукой, даже на пиру. Но он только поглядел на Давида молча и кивнул. Может, не очень любил меня. Или просто потому, что младшая дочь. Я не могла поверить своему счастью. Красивее и желаннее его не было мужчины на всем свете. И запах от него был - не могу тебе объяснить, какой.
Прежде, чем овладеть мной, Давид играл мне нежные песни и пел, и успокаивал, и целовал, и ласкал мое тело. Видано ли на свете, чтобы девица не плакала в брачную ночь? Мне одной Господь дал такое счастье. И мужа храброго, как лев, милого, как ягненок и заботливого, как нянька царского младенца. Оказалась я тогда в Земле, текущей молоком и медом, как обещал наш учитель Моисей
Прежде, чем овладеть мной, Давид играл мне нежные песни и пел, и успокаивал, и целовал, и ласкал мое тело. Видано ли на свете, чтобы девица не плакала в брачную ночь? Мне одной Господь дал такое счастье. И мужа храброго, как лев, милого, как ягненок и заботливого, как нянька царского младенца. Оказалась я тогда в Земле, текущей молоком и медом, как обещал наш учитель Моисей
Мы прожили так год. Саул, отец мой, стал еще суровее, еще вспыльчивее и подозрительнее. Ему казалось, что слава Давидова превосходит его собственную, что муж мой хочет Израильского престола. Теперь, через сорок лет, я понимаю: старик был прав. А тогда, я думала, что он безумен и все время была настороже. Однажды под вечер я подслушала, что он велел убить Давида, и побежала в нашу спальню, и сплела из покрывал и драпировок веревку, по которой муж спустился из окна, прихватив лишь меч и лепешку. Спрыгнул на землю и не вспомнил обо мне. Я смотрела и ждала, что он на секунду замедлит бег и оглянется. Но нет. Он скрылся в роще. Только рубашка осталась раскидана на постели. Я проливала в нее слезы и опасалась, что они смоют его запах.
Отец догадался, кто помог скрыться его врагу и бил меня плеткой, которой погонял лошадей, а потом отдал другому мужчине. Фалтий, второй муж мой, был человек достойный и честный. Не было у него другой жены, и он любил меня так, что и жизни бы не пожалел, чтобы защитить. Да что мне в его преданности? Говорил он обычное, скучное и запах имел, как любой пахарь или торговец.
Давид за десять лет не прислал ни одной весточки. Сражался и проливал кровь врагов и друзей, женился на многих женщинах, а еще больше взял наложницами. Я каждую ночь во сне протягивала к нему руки и упрекала, а он просил прощения и клялся, что никого не любит так, как меня.
Ну, дальше ты знаешь - он победил своих врагов, стал царем в Иудее и построил царский дом в Хевроне. Вот тогда он вспомнил обо мне, и потребовал вернуть ему жену.
Давай пройдемся до рынка - я проголодалась. По дороге расскажу еще немного про любовь.
Итак: царские слуги пришли в наш дом, взяли меня из рук Фалтия, посадили на мула и повезли к Давиду, а Фалтий шел следом и плакал, и умолял, и причитал пока его не прогнали.
Давид, прекрасный, гордый и величавый принял меня, как царицу, вошел ко мне и спал со мной. Волосы его были еще кудрявы, хоть и не золотились, а запах - запах от груди его - сводил меня с ума, как в девичестве.
Он любил меня, но у него было еще девять жен, и наложниц без счета, а потом он полюбил Вирсавию, так что со временем царь стал навещать меня два - три раза в год, а я старилась, и уже не могла родить ему детей. Но я каждую ночь ждала, что он придет, а каждое утро верила, что столкнусь с ним во дворе или на кухне, что он улыбнется мне за обедом, спросит о моем здоровьи, подаст гроздь винограда, и я коснусь его руки.
Потом восстал на отца сын его Авессалом. Подумать только, я уже жила в доме Давидовом, когда Авессалом родился. Я носила его на руках и подбрасывала на колене. И вот, на моих глазах он вырос и восстал против отца. Давид был отважен и неутомим в бранном поле. Ловок, силен и непобедим. Но случалось, на него нападал необъяснимый и неодолимый страх. И в тот раз - как услышал царь, что Авессалом и весь Израиль поднялись на него, то бежал из своего города Иерусалима и забрал всех мужчин, слуг и горожан, все войско и конницу. А дом свой охранять поручил нам - женам и наложницам. Ни одну не взял с собой. Ни меня, ни Вирсавию. Сыновей наших забрал, а дочерей и служанок оставил.
Тебе было тогда лет десять, ты еще не жила с нами, а творилось в Иерусалиме ужасное. Неслыханное злодейство - царский сын вошел к женам отца своего. И отроки его надругались над служанками. Вывели нас во двор, и люди смотрели через забор и с городской стены. А он брал жен своего отца. Старух обошел, конечно, а тех, кто помоложе не миновал. Подстегивал себя вином и сикерой и показывал слугам, как он могуч и скольких женщин может осквернить за день. Мать его, Мааха, стонала и кричала, видя беззакония, что творит её сын, а ему, пьяному, это было, как одобрение.
Купи мне в этой лавке лазурной ткани на рубашку и вон те маленькие сандалии. Красивые. Пойдем теперь в духан, где съестное. Я уже все рассказала тебя о великой любви. Осталось совсем чуть-чуть. Пока дойдем успею.
Авессалом Давиду войну, конечно, проиграл. И был убит. А потом отец его рыдал и вопил: «Авессалом, сын мой! Сын мой!». Иные говорят, что перед народом придуривался, а я думаю, может и правда скорбел. Он поэт! Чувства у него не такие, как у нас с тобой. А может и для виду… один Господь читает в его сердце.
Вернулся царь в Иерусалим и для нас, его женщин, велел построить отдельный дом. Не видела я с того дня лица его, не слышала голоса и не обоняла запаха, без которого жизнь потеряла цвет и вкус. Выходим мы из дома только изредка и по особому разрешению начальника стражи. Живем. Забавляемся с птичками в клетках, шьем золотом, хвастаемся украшениями. Ни в чем не знаем недостатка. По велению царя до самой смерти будем жить, как вдовы. Знаешь, что такое «как вдовы»? Это значит - без надежды.
А он царствует. Завел новых наложниц, воюет, пишет дивные песни о любви к Творцу. У меня писец подкуплен серебром - записывает: «И открылись источники моря, обнажились основания вселенной от грозного гласа Господа, от дуновения гнева Его»
Говорю тебе, Нира, Господь ему все спустит.
Или припомнит потом? Он ведь тоже переменчив - сегодня любит, а завтра… Ох, душа не на месте…
Солдат! Как тебя? Гидеон? Отойди на два шага! Ты не стражник, надзирающий за преступником, а свита царицы! Еще дальше! Мои разговоры со служанкой не для твоих ушей и, тем более, не для твоего начальника.
Ах, как чудесно выйти на волю! Миндаль цветёт - что за прелесть! А ты, я смотрю, поглядываешь на Гидеона. Он ничего... рослый. Тебе кажется теперь, что любовь самое лучшее в жизни. Давай посидим здесь в тени, и я тебе расскажу настоящее про любовь.
В доме отца моего, царя израильского, был мальчик. Красавчик, каких я не видела прежде. Глаза огромные, зеленые. А волосы золотистые, кудрявые. Он не жил у нас, а был сыном пастуха. Иногда его звали поиграть на арфе. Играл так, что заслушаешься. Певуче, трогательно. Даже у отца моего от этой музыки выступали слезы. После игры его кормили на кухне. Слуги старались сберечь для него что-нибудь повкуснее. Мне было лет восемь. Я пряталась за бочками с вином и подглядывала, как он поворачивает голову, и кудряшки разлетаются, и как жмурится от удовольствия. Я завидовала девочке-служанке, с которой он шутил, а после в благодарность целовал в щеку. Потом он перестал приходить - уж не знаю почему, а мне все снился его голос и во сне я будто вспоминала те чудные мелодии.
Через несколько лет случилась война с Филистимлянами. Мы ждали большой битвы с ужасом. Если бы они победили, мне бы, в лучшем случае, быть рабыней, а отца моего ожидала позорная смерть. И вдруг прибыл гонец, и все заговорили, зашумели, закричали, что вместо сражения один Израильский юноша победил в единоборстве вражеского бойца, и филистимляне отступили обратно в Геф. Поверить невозможно - мой зеленоглазый мальчик, мой Давид оказался тем героем.
Отец принял победителя с почестями. Я увидела его на пиру и обомлела - это был взрослый мужчина. Лицо его сияло красотой, плечи налились силой и голос не мальчишеский, а глубокий, мягкий. Слова у его песен теперь были, как если бы ангелы небесные их придумали. Незабываемые! Потом все служанки и конюхи их распевали.
За царским столом Давид сидел без смущения, был спокоен и весел. Царь спросил, какую награду он хочет за подвиг. Пастух бестрепетно попросил меня в жены. Все ахнули. Саул был вспыльчив, и копье всегда под рукой, даже на пиру. Но он только поглядел на Давида молча и кивнул. Может, не очень любил меня. Или просто потому, что младшая дочь. Я не могла поверить своему счастью. Красивее и желаннее его не было мужчины на всем свете. И запах от него был - не могу тебе объяснить, какой.
Прежде, чем овладеть мной, Давид играл мне нежные песни и пел, и успокаивал, и целовал, и ласкал мое тело. Видано ли на свете, чтобы девица не плакала в брачную ночь? Мне одной Господь дал такое счастье. И мужа храброго, как лев, милого, как ягненок и заботливого, как нянька царского младенца. Оказалась я тогда в Земле, текущей молоком и медом, как обещал наш учитель Моисей
Прежде, чем овладеть мной, Давид играл мне нежные песни и пел, и успокаивал, и целовал, и ласкал мое тело. Видано ли на свете, чтобы девица не плакала в брачную ночь? Мне одной Господь дал такое счастье. И мужа храброго, как лев, милого, как ягненок и заботливого, как нянька царского младенца. Оказалась я тогда в Земле, текущей молоком и медом, как обещал наш учитель Моисей
Мы прожили так год. Саул, отец мой, стал еще суровее, еще вспыльчивее и подозрительнее. Ему казалось, что слава Давидова превосходит его собственную, что муж мой хочет Израильского престола. Теперь, через сорок лет, я понимаю: старик был прав. А тогда, я думала, что он безумен и все время была настороже. Однажды под вечер я подслушала, что он велел убить Давида, и побежала в нашу спальню, и сплела из покрывал и драпировок веревку, по которой муж спустился из окна, прихватив лишь меч и лепешку. Спрыгнул на землю и не вспомнил обо мне. Я смотрела и ждала, что он на секунду замедлит бег и оглянется. Но нет. Он скрылся в роще. Только рубашка осталась раскидана на постели. Я проливала в нее слезы и опасалась, что они смоют его запах.
Отец догадался, кто помог скрыться его врагу и бил меня плеткой, которой погонял лошадей, а потом отдал другому мужчине. Фалтий, второй муж мой, был человек достойный и честный. Не было у него другой жены, и он любил меня так, что и жизни бы не пожалел, чтобы защитить. Да что мне в его преданности? Говорил он обычное, скучное и запах имел, как любой пахарь или торговец.
Давид за десять лет не прислал ни одной весточки. Сражался и проливал кровь врагов и друзей, женился на многих женщинах, а еще больше взял наложницами. Я каждую ночь во сне протягивала к нему руки и упрекала, а он просил прощения и клялся, что никого не любит так, как меня.
Ну, дальше ты знаешь - он победил своих врагов, стал царем в Иудее и построил царский дом в Хевроне. Вот тогда он вспомнил обо мне, и потребовал вернуть ему жену.
Давай пройдемся до рынка - я проголодалась. По дороге расскажу еще немного про любовь.
Итак: царские слуги пришли в наш дом, взяли меня из рук Фалтия, посадили на мула и повезли к Давиду, а Фалтий шел следом и плакал, и умолял, и причитал пока его не прогнали.
Давид, прекрасный, гордый и величавый принял меня, как царицу, вошел ко мне и спал со мной. Волосы его были еще кудрявы, хоть и не золотились, а запах - запах от груди его - сводил меня с ума, как в девичестве.
Он любил меня, но у него было еще девять жен, и наложниц без счета, а потом он полюбил Вирсавию, так что со временем царь стал навещать меня два - три раза в год, а я старилась, и уже не могла родить ему детей. Но я каждую ночь ждала, что он придет, а каждое утро верила, что столкнусь с ним во дворе или на кухне, что он улыбнется мне за обедом, спросит о моем здоровьи, подаст гроздь винограда, и я коснусь его руки.
Потом восстал на отца сын его Авессалом. Подумать только, я уже жила в доме Давидовом, когда Авессалом родился. Я носила его на руках и подбрасывала на колене. И вот, на моих глазах он вырос и восстал против отца. Давид был отважен и неутомим в бранном поле. Ловок, силен и непобедим. Но случалось, на него нападал необъяснимый и неодолимый страх. И в тот раз - как услышал царь, что Авессалом и весь Израиль поднялись на него, то бежал из своего города Иерусалима и забрал всех мужчин, слуг и горожан, все войско и конницу. А дом свой охранять поручил нам - женам и наложницам. Ни одну не взял с собой. Ни меня, ни Вирсавию. Сыновей наших забрал, а дочерей и служанок оставил.
Тебе было тогда лет десять, ты еще не жила с нами, а творилось в Иерусалиме ужасное. Неслыханное злодейство - царский сын вошел к женам отца своего. И отроки его надругались над служанками. Вывели нас во двор, и люди смотрели через забор и с городской стены. А он брал жен своего отца. Старух обошел, конечно, а тех, кто помоложе не миновал. Подстегивал себя вином и сикерой и показывал слугам, как он могуч и скольких женщин может осквернить за день. Мать его, Мааха, стонала и кричала, видя беззакония, что творит её сын, а ему, пьяному, это было, как одобрение.
Купи мне в этой лавке лазурной ткани на рубашку и вон те маленькие сандалии. Красивые. Пойдем теперь в духан, где съестное. Я уже все рассказала тебя о великой любви. Осталось совсем чуть-чуть. Пока дойдем успею.
Авессалом Давиду войну, конечно, проиграл. И был убит. А потом отец его рыдал и вопил: «Авессалом, сын мой! Сын мой!». Иные говорят, что перед народом придуривался, а я думаю, может и правда скорбел. Он поэт! Чувства у него не такие, как у нас с тобой. А может и для виду… один Господь читает в его сердце.
Вернулся царь в Иерусалим и для нас, его женщин, велел построить отдельный дом. Не видела я с того дня лица его, не слышала голоса и не обоняла запаха, без которого жизнь потеряла цвет и вкус. Выходим мы из дома только изредка и по особому разрешению начальника стражи. Живем. Забавляемся с птичками в клетках, шьем золотом, хвастаемся украшениями. Ни в чем не знаем недостатка. По велению царя до самой смерти будем жить, как вдовы. Знаешь, что такое «как вдовы»? Это значит - без надежды.
А он царствует. Завел новых наложниц, воюет, пишет дивные песни о любви к Творцу. У меня писец подкуплен серебром - записывает: «И открылись источники моря, обнажились основания вселенной от грозного гласа Господа, от дуновения гнева Его»
Говорю тебе, Нира, Господь ему все спустит.
Или припомнит потом? Он ведь тоже переменчив - сегодня любит, а завтра… Ох, душа не на месте…