5. Виски
Боже мой! Какая она грубая, безжалостная, бессердечная! Для Греты не существует оттенков. Да и вообще вся палитра ей не нужна. Только черное и белое. И, разумеется, белое - это Джон и она сама - безупречная и безошибочная. Она не нуждается в прощении и уж, конечно, чужих слабостей не прощает... Хотя... если подумать и покопаться, Джон еще был женат, когда она стала его секретарем, камердинером, антрепренёром, лейб-гвардейцем и любовницей.
Как бы то ни было, она заставила меня позвонить Лестеру в Белфаст и рассказать ему, кто его настоящий отец и чьи гены он передал своим сыновьям. К моему удивлению, сын воспринял новость спокойнее, чем я ожидала. И даже сам сказал, что хочет повидаться с Джоном. Если говорить начистоту, он был в восторге. А когда я сообщила, что нас с ним ждут в воскресенье, немедленно извинился, сказал, что ему нужно заказывать билеты, и прервал разговор. По-моему, все предыдущие наши телефонные беседы заканчивала я. И главное - ни единого слова о Фрэнке. Как будто Фрэнк не был ему любящим отцом, не защищал его яростно от меня, учителей и всего мира, не тратил часы на то, чтобы учить его кататься на велосипеде, решать квадратные уравнения и отрабатывать крученную подачу.
Я всегда любила Джона - мы с ним дружим с начальной школы. Он был первым мальчиком, с которым я целовалась. И уж кто-кто, а я умею его ценить. Но эти двое! Джереми и Лестер просто свихнулись. Для Джереми он абсолютный авторитет. А теперь и Лестер! И я уверена, что дело не в том, что Джон весьма обеспеченный человек, и быть его сыном и внуком выгодно. И не в том, конечно, что написано в его книгах - взрослый не может серьезно относиться к выдумкам писателей. В конце концов все это только слова. Вероятно, их манит то, что он знаменитость.
В воскресенье к четырем мы подъехали к дому Джона. Я нажала кнопку на зеленом столбике, и створки ворот с жужжанием разъехались. Входную дверь Джон открыл нам, не дожидаясь звонка. Поглядел в окно, помахал рукой, и мы вошли в маленький вестибюль. Очаровательный двухэтажный дом на четыре квартиры с черепичной крышей. Дверь в квартиру была открыта - Джон ждал нас нетерпеливо. Он поцеловал меня в щечку, а Лестеру, как всегда, пожал руку и потрепал его по плечу. Мы прошли в салон и прежде, чем усесться в кресло мой мальчик подал Джону свой сувенир - бутылку виски. Джон повертел в руках цилиндрический футляр, и я увидела по его лицу, что он и удивлен, и обрадован.
- Грин спот! - воскликнул он. - Неужели?! Ты ездил за ним в Дублин?
- Да, сэр, к "Митчел и сын". Вы же написали в романе "Четыре года", что это лучший виски на свете, и продается только там.
- Я написал, - отвечал Джон, смеясь легким детским смехом, какого я не слышала сорок пять лет, - но не бывал в том магазине и никогда не пробовал "зеленое пятнышко". Сейчас! - он поставил на стол тяжелые стаканы с толстым донышком, порылся в буфете, нашел плитку шоколада и нетерпеливо содрал с него обертку. - Здорово, что есть соленый шоколад.
Джон разливал виски по стаканам, а Лестер - я изумилась - уверенно достал из буфета хрустальное блюдечко и наломал квадратиками толстенький черный прямоугольник. Мы пригубили. Мужчины замычали, изображая восторг, а я поспешила сунуть в рот сладко-солоноватую дольку. Порядочная гадость этот виски, как, впрочем, и любой другой.
Они пили и болтали... об ирландском языке, о книжке "Поющие Лазаря", которую оба читали и, смеясь, пересказывали друг другу, о фирме в которой работал Лестер... оба были немного пьяны и легкомысленно веселы.
- Послушай, Лестер, мальчик мой, - сказал добродушно Джон. - У меня к тебе просьба. Мне бы хотелось усыновить Джереми... Для него это будет хорошо - он ведь по-настоящему талантлив. У него появится масса новых возможностей в издательском мире. Моя фамилия кое-что значит. И для детей профессуры огромная скидка в плате за обучение. И вообще... мне бы очень хотелось. Ты не возражаешь?
Лестер молчал, потрясенный. И я не верила своим ушам. Джон подождал немного и продолжил:
-Ты не думай, между вами ничего не изменится. Разумеется, он будет любить тебя. Человек любит того, кто был с ним рядом в детстве. Ты же сам знаешь - ничего не имеет значения - ни документы, ни чью Y-хромосому ты получил еще до рождения. Ты любишь и всегда будешь любить Фрэнка, который был твоим заботливым и преданным отцом, а Джереми - тебя, который вырастил его. Но мне бы хотелось назвать мальчишку сыном
- А я тебе в сыновья не гожусь? - тихо спросил Лестер. И я подумала: "Была бы Грета рядом, великий Кингсли дал бы правильный ответ". Но Греты не было, и он молчал.
Неожиданно Лестер размахнулся и шваркнул об пол стакан, который держал в руке . Золотая жидкость разлилась на ковер, стакан беспомощно подпрыгнул и остался лежать целеньким у ножки стола. Лестер вскочил и бросился к двери. По пути яростно пнул стакан ботинком, но разбить не смог и только хлопнул дверью, выбежав вон. И я бросилась за ним...
Кингсли послушно открыл нам ворота, и мы выехали на шоссе. Лестер молчал - кажется, у него разыгралась мигрень. Я яростно давила на газ и думала: "Так вот зачем он должен был срочно прилететь из другого полушария! Зачем целый день потратил на покупку этой чертовой бутылки! Волновался, предвкушал... Бездушная ты скотина, Джон Кингсли. Недаром я не читала ни одного твоего романа. Что может знать о чужой душе тот, у кого нет своей? Надо позвонить Грете, пусть все уладит..."
Как бы то ни было, она заставила меня позвонить Лестеру в Белфаст и рассказать ему, кто его настоящий отец и чьи гены он передал своим сыновьям. К моему удивлению, сын воспринял новость спокойнее, чем я ожидала. И даже сам сказал, что хочет повидаться с Джоном. Если говорить начистоту, он был в восторге. А когда я сообщила, что нас с ним ждут в воскресенье, немедленно извинился, сказал, что ему нужно заказывать билеты, и прервал разговор. По-моему, все предыдущие наши телефонные беседы заканчивала я. И главное - ни единого слова о Фрэнке. Как будто Фрэнк не был ему любящим отцом, не защищал его яростно от меня, учителей и всего мира, не тратил часы на то, чтобы учить его кататься на велосипеде, решать квадратные уравнения и отрабатывать крученную подачу.
Я всегда любила Джона - мы с ним дружим с начальной школы. Он был первым мальчиком, с которым я целовалась. И уж кто-кто, а я умею его ценить. Но эти двое! Джереми и Лестер просто свихнулись. Для Джереми он абсолютный авторитет. А теперь и Лестер! И я уверена, что дело не в том, что Джон весьма обеспеченный человек, и быть его сыном и внуком выгодно. И не в том, конечно, что написано в его книгах - взрослый не может серьезно относиться к выдумкам писателей. В конце концов все это только слова. Вероятно, их манит то, что он знаменитость.
В воскресенье к четырем мы подъехали к дому Джона. Я нажала кнопку на зеленом столбике, и створки ворот с жужжанием разъехались. Входную дверь Джон открыл нам, не дожидаясь звонка. Поглядел в окно, помахал рукой, и мы вошли в маленький вестибюль. Очаровательный двухэтажный дом на четыре квартиры с черепичной крышей. Дверь в квартиру была открыта - Джон ждал нас нетерпеливо. Он поцеловал меня в щечку, а Лестеру, как всегда, пожал руку и потрепал его по плечу. Мы прошли в салон и прежде, чем усесться в кресло мой мальчик подал Джону свой сувенир - бутылку виски. Джон повертел в руках цилиндрический футляр, и я увидела по его лицу, что он и удивлен, и обрадован.
- Грин спот! - воскликнул он. - Неужели?! Ты ездил за ним в Дублин?
- Да, сэр, к "Митчел и сын". Вы же написали в романе "Четыре года", что это лучший виски на свете, и продается только там.
- Я написал, - отвечал Джон, смеясь легким детским смехом, какого я не слышала сорок пять лет, - но не бывал в том магазине и никогда не пробовал "зеленое пятнышко". Сейчас! - он поставил на стол тяжелые стаканы с толстым донышком, порылся в буфете, нашел плитку шоколада и нетерпеливо содрал с него обертку. - Здорово, что есть соленый шоколад.
Джон разливал виски по стаканам, а Лестер - я изумилась - уверенно достал из буфета хрустальное блюдечко и наломал квадратиками толстенький черный прямоугольник. Мы пригубили. Мужчины замычали, изображая восторг, а я поспешила сунуть в рот сладко-солоноватую дольку. Порядочная гадость этот виски, как, впрочем, и любой другой.
Они пили и болтали... об ирландском языке, о книжке "Поющие Лазаря", которую оба читали и, смеясь, пересказывали друг другу, о фирме в которой работал Лестер... оба были немного пьяны и легкомысленно веселы.
- Послушай, Лестер, мальчик мой, - сказал добродушно Джон. - У меня к тебе просьба. Мне бы хотелось усыновить Джереми... Для него это будет хорошо - он ведь по-настоящему талантлив. У него появится масса новых возможностей в издательском мире. Моя фамилия кое-что значит. И для детей профессуры огромная скидка в плате за обучение. И вообще... мне бы очень хотелось. Ты не возражаешь?
Лестер молчал, потрясенный. И я не верила своим ушам. Джон подождал немного и продолжил:
-Ты не думай, между вами ничего не изменится. Разумеется, он будет любить тебя. Человек любит того, кто был с ним рядом в детстве. Ты же сам знаешь - ничего не имеет значения - ни документы, ни чью Y-хромосому ты получил еще до рождения. Ты любишь и всегда будешь любить Фрэнка, который был твоим заботливым и преданным отцом, а Джереми - тебя, который вырастил его. Но мне бы хотелось назвать мальчишку сыном
- А я тебе в сыновья не гожусь? - тихо спросил Лестер. И я подумала: "Была бы Грета рядом, великий Кингсли дал бы правильный ответ". Но Греты не было, и он молчал.
Неожиданно Лестер размахнулся и шваркнул об пол стакан, который держал в руке . Золотая жидкость разлилась на ковер, стакан беспомощно подпрыгнул и остался лежать целеньким у ножки стола. Лестер вскочил и бросился к двери. По пути яростно пнул стакан ботинком, но разбить не смог и только хлопнул дверью, выбежав вон. И я бросилась за ним...
Кингсли послушно открыл нам ворота, и мы выехали на шоссе. Лестер молчал - кажется, у него разыгралась мигрень. Я яростно давила на газ и думала: "Так вот зачем он должен был срочно прилететь из другого полушария! Зачем целый день потратил на покупку этой чертовой бутылки! Волновался, предвкушал... Бездушная ты скотина, Джон Кингсли. Недаром я не читала ни одного твоего романа. Что может знать о чужой душе тот, у кого нет своей? Надо позвонить Грете, пусть все уладит..."