Национальное страхование
История эта уже больше двадцати пяти лет шебуршится и колется в моей памяти. Четыреста рассказов я написала, выводя из души своей тревожное и страшное. Изливаясь
в тексты оно становилось немного смешным, печальным и занятным. Так что я совсем помирилась со своими воспоминаниями. Они оделись в рамочки и мирно украшают мое прошлое, пока я улыбаясь тихонько спускаюсь к своему будущему. Но этот эпизод так отчаянно врезался в минувшее, что выковыривать его придется насильно. Кажется ни крупицы удовольствия ни вы, ни я в нем не обретем.
Мы с Левой и детьми жили тогда в Натании. Учились, как положено, в ульпанах. А я, как положено, подрабатывала на частных уборках и ухаживала за стариками, которых мне указывал институт национального страхования. Беспомощные старики имеют право на помощницу. Приходит женщина (я). Убирает квартиру, моет пол, выносит мусор, ходит в магазин, готовит что-то горячее, сопровождает подопечного к врачу, помогает искупаться и все в таком роде... Кому сколько часов в неделю положено. И за каждый час мне исправно платили пять шекелей. И даже не брали подоходного налога, справедливо полагая, что доходами это назвать невозможно.
Несколько старушек, за которыми я ухаживала, забылись напрочь. Но Лиду забыть не могу.
Несмотря на мою абсолютную бедность, я купила для нее новую швабру и пару тряпок. Потому что дотронуться до тех заскорузлых прикипевших друг к другу обломков, которые она считала шваброй и тряпкой было свыше моих сил. Я старалась привести жуткую вонючую берлогу, где она жила, к состоянию очень грязного и запущенного человеческого жилища, а она в это время развлекала меня светской беседой. Вид окружающего непотребства нисколько ее не беспокоил, но она и не мешала мне делать то, что я считала необходимым. Все время, пока я бывала у нее, она рассказывала мне о двух своих проблемах. Первая - незаживающая трофическая язва на ноге. Часть неистребимых запахов, витавших в воздухе, принадлежала разным мазям, конвенциональным и самодельным, которыми она пыталась лечить эту напасть.
Вторая проблема - молодой окулист из поликлиники, который влюбился в нее и преследовал своими домогательствами.
Обычно я пренебрегаю описанием своих персонажей. Но для Лиды (имея в виду того врача), сделаю исключение. Она была древней маленькой старушкой. Сильно хромала из-за своей язвы и поэтому пользовалась костылем - хорошо, что жила на первом этаже. Морщин у нее было больше, чем у любого другого человека, кого я только встречала в своей жизни. Одевалась она в ситцевый халат пошива какого-нибудь ужгородского текстильного комбината, а под эти халатом не носила ничего. Я узнала об этом, когда она подошла к окну, выходящему в скверик, увидела там парочку, изготовившуюся для поцелуя, плавными движениями сняла свой халат и развернулась фронтально к парню. Так что бедняга остолбенел. Зрелище ее наготы было ужасным. А то, как она ее преподнесла, заставило несчастного схватить девушку за руку и, не позволяя обернуться, вытащить ее почти силком на улицу. Лида что-то удовлетворенно пробормотала и стала спокойно одеваться.
Ну так вот. Врач-окулист - она знала его имя и фамилию, помнила, когда он начал работать в поликлинике и выучила часы приема - был в нее несомненно влюблен. Он смотрел на нее особым взглядом. Прописал ей глазные капли, которые должны были вызвать ее ответное чувство и отвергал всех медсестер и секретарш, покушавшихся на его целомудрие. Принадлежать он готов был только Лиде. Она написала ему письмо (между прочим - на иврите - она была из приехавших в семидесятые годы). И просила меня пойти с ней в поликлинику и это письмо передать.
Строго говоря, сопровождать ее в поликлинику входило в мои прямые обязанности. И мы пошли. Она напудрившись и покрасив губы в алый цвет, все в том же халате. А я - как была во время уборки, только сжимая в руке запечатанный конверт с именем доктора, написанным послюнявленным химическим карандашом.
Можете мне не верить - я подошла к нему в коридоре и вручила письмо под немигающим взглядом Лиды. Он оглянулся на нее, покивал и сунул письмо в карман. Вероятно, она отвергала его ухаживания уже не в первый раз. А может - наоборот - смягчилась и назначила свидание.
С тех пор прошло почти тридцать лет. Я теперь на тридцать лет ближе к тогдашнему Лидиному возрасту. И я не боюсь смерти. Миллиарды людей благополучно умерли - уверена, я буду не хуже других. А унизительного старческого безумия очень боюсь. Очень! Эй, национальное страхование - сделай что-нибудь!