ххх
Прикрыта дверь, и за нею
Уже погасили свет.
И нету луны бледнее
И нету теней длиннее
Чем в пять с половиной лет
Приблизившись тихой сапой,
Бесшумно как крокодил,
Тоска разминала лапы -
Я звать начинала папу
И он всегда приходил.
Он был заговорщик верный,
Он был заклинатель слез,
Целитель хандры вечерней,
Он слушал всегда всерьез
Хватало мне, чтоб во мраке
Он сел на мою кровать -
И пятились будто раки
Мои вечерние страхи
В свои углы зимовать.
Но время пришло и стало
Понятно, что даже он
Не сможет стряхнуть с одеяла
Один неотвязный сон.
От гнева душа гудела,
А страх прорастал как спрут:
Нельзя ничего поделать,
И взрослые все умрут.
Он молча сидел, покуда
устав от злости и слез
Без всяких надежд на чудо
Я свой задала вопрос:
Как вынести мысли эти?,
И если не будет вас,
Как жить мне тогда на свете?
И папа легко ответил:
А ты нас люби сейчас.
Уже погасили свет.
И нету луны бледнее
И нету теней длиннее
Чем в пять с половиной лет
Приблизившись тихой сапой,
Бесшумно как крокодил,
Тоска разминала лапы -
Я звать начинала папу
И он всегда приходил.
Он был заговорщик верный,
Он был заклинатель слез,
Целитель хандры вечерней,
Он слушал всегда всерьез
Хватало мне, чтоб во мраке
Он сел на мою кровать -
И пятились будто раки
Мои вечерние страхи
В свои углы зимовать.
Но время пришло и стало
Понятно, что даже он
Не сможет стряхнуть с одеяла
Один неотвязный сон.
От гнева душа гудела,
А страх прорастал как спрут:
Нельзя ничего поделать,
И взрослые все умрут.
Он молча сидел, покуда
устав от злости и слез
Без всяких надежд на чудо
Я свой задала вопрос:
Как вынести мысли эти?,
И если не будет вас,
Как жить мне тогда на свете?
И папа легко ответил:
А ты нас люби сейчас.