(no subject)

[otte_nochki]

В две тысячи каком-нибудь десятом,
пятнадцатом - докуда катит наша
надежда или дерзость быть бессмертным -
ты входишь в поезд, скажем, Кельн-Париж.
Садишься у окна, где вдоль заката
бегут угрюмцы пригородных башен,
и сумерки, сгущаясь незаметно,
дома глотают, начиная с крыш.
И в тот момент, когда нелепым светом
зальется содержимое вагона,
ты вдруг увидишь желтые ботинки
у спящего соседа - и пока
не зная сам, какого ждешь ответа-
метнувшись взглядом к полке под плафоном,
такого же яичного оттенка
заметишь чемоданные бока.
И вдруг - как будто толща всех когда-то
мучительных, а после онемевших
спрессованных беспамятством картинок
расступится - возникнет этот день:
Москва, апрель, и пара виновато-
веселых нас, слегка офонаревших
при виде желтых сумки и ботинок,
что мимо проносила чья-то тень.
Как будто после не было июня,
и сентября, и ужаса, и света,
упрямых рук, запутавшихся в споре
и комнаты, где пролегла черта -
а только день, за тактом, накануне,
когда мы не хотели знать об этом,
и прятали себя в весеннем вздоре,
и губы отводили неспроста.