Кинематограф-5
К июню не будет у нас ничего такого.
Ты называешь меня «сестренкой», а брат говорит:
«Не советую связываться с этой козой!»
У меня не нарочно такой обиженный вид,
просто краснею легко, честное слово.
Только однажды, в середине месяца, перед грозой
Мы столкнемся у центрального парка,
и ты будешь куда-то спешить, скажешь: «Жарко!»
и купишь мне мороженое пломбир.
А через неделю, когда у молочного магазина
я услышу, как беззвучно рушится мир -
то подумаю, что ты меня так и не увидал
в платье с красными розами из серого крепдешина.
Я надену его в августе, на вокзал.
Брат хмурится и отворачивается от мамы,
Мама не замечает выбившуюся прядь.
А у меня внутри кто-то охрип повторять
упрямо,
что туда не должны пускать вот таких, как ты -
с такими худыми руками и шеей.
с улыбкой такой, что ярче и горячее
горят на сером платье моем цветы.
У нас настолько ничего такого к июню не будет,
что я не стану тебе писать, боясь получить ответ.
Пусть пишут все остальные люди,
школьница сошьет ненужный тебе кисет.
А я, хоронясь от мамы за старой баней,
буду курить горькую папиросу
и в сотый раз задаваться одним вопросом:
кого ты зовешь «сестренка» запекшимися губами.
И будет стоять какая-нибудь погода,
и сводки все хуже и хуже до декабря.
Ничего у нас не было, но эти четыре года
я буду ждать тебя.
Ты называешь меня «сестренкой», а брат говорит:
«Не советую связываться с этой козой!»
У меня не нарочно такой обиженный вид,
просто краснею легко, честное слово.
Только однажды, в середине месяца, перед грозой
Мы столкнемся у центрального парка,
и ты будешь куда-то спешить, скажешь: «Жарко!»
и купишь мне мороженое пломбир.
А через неделю, когда у молочного магазина
я услышу, как беззвучно рушится мир -
то подумаю, что ты меня так и не увидал
в платье с красными розами из серого крепдешина.
Я надену его в августе, на вокзал.
Брат хмурится и отворачивается от мамы,
Мама не замечает выбившуюся прядь.
А у меня внутри кто-то охрип повторять
упрямо,
что туда не должны пускать вот таких, как ты -
с такими худыми руками и шеей.
с улыбкой такой, что ярче и горячее
горят на сером платье моем цветы.
У нас настолько ничего такого к июню не будет,
что я не стану тебе писать, боясь получить ответ.
Пусть пишут все остальные люди,
школьница сошьет ненужный тебе кисет.
А я, хоронясь от мамы за старой баней,
буду курить горькую папиросу
и в сотый раз задаваться одним вопросом:
кого ты зовешь «сестренка» запекшимися губами.
И будет стоять какая-нибудь погода,
и сводки все хуже и хуже до декабря.
Ничего у нас не было, но эти четыре года
я буду ждать тебя.