Коварный хруст семикопеечной французской булки
У модернизации, то есть коренной трансформации традиционного общества в «общество модерна», есть внутреннее глубинное противоречие. Причем это противоречие проявилось и в западном обществе, и в России, хотя и по-разному.
Поступательная составляющая развития традиционного общества невелика и его историческое движение напоминает не столько «спираль», сколько движение «по кругу».
А. П. Чехов. Студент.
«Пожимаясь от холода, он думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, - все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше».
(Понятно, что это ощущения не студента, а писателя-врача, поколесившего по стране. Это была та реальность, какую он видел. Понятно также и то, что для продолжения жизни в любых условиях человеку дается необходимый для этого запас жизнерадостности и веры. Люди, не знающие другой жизни, не воспринимают свою жизнь как «мрак». Так видит ее писатель-врач из очень небольшого «господского» оазиса по-европейски модернизированной России.)
Но затем все общество из этого состояния «мрака» совершает модернизационный рывок, и в считанные десятилетия жизнь буквально преображается.
Что при этом движет людьми?
Ими движет, с одной стороны, возникшее непреодолимое отвращение к «проклятому прошлому», а, с другой стороны, вера в «светлое будущее». Именно такая грандиозная «разность потенциалов» способна породить созидательный «ток» необходимой силы. (Причины, по которым замкнутый круг «традиции» однажды размыкается и история обретает грандиозную поступательную составляющую - это отдельный вопрос.)
При этом временное отторжение «проклятого прошлого» и неизбежно, и необходимо. Но по мере того, как решаются самые болезненные первоначальные задачи модернизации, отторжение прошлого ослабевает, и связь с тем историческим содержанием, которое не противоречит модернизации, постепенно восстанавливается. Прошлое становится подспорьем модернизации, которая в основе своей продолжает базироваться на вере в «светлое будущее».
Однако если вдуматься, в логике самой модернизации заложен неразрешимый парадокс. По существу модернизация призвана ликвидировать основные материальные предпосылки самой модернизации, она сама своими собственными «руками» призвана уничтожить основные стимулы к ней.
О процессах подобного рода в природе и технике обычно говорят, что они носят «экспоненциальный» характер. Начинаясь стремительно и неуклонно, они позднее по мере приближения к некоторому уровню «насыщения», именуемому «асимптотой», постепенно теряют свою скорость.
(Конечно, модернизация социума неизмеримо сложнее заряда электрического конденсатора, но кое-что общее между ними, все-таки, есть.)
Если бы человеческий век исчислялся не несколькими десятилетиями, а составлял бы на худой конец какую-нибудь жалкую тысячу лет, то все было бы намного проще. Бытие народа в этом случае не разделялось бы на поколения. Не было бы проблемы сохранения исторической памяти, исторического опыта, передачи их новым поколениям, и на эту историческую память никто бы не покушался. Короче, не было бы проблемы сохранения мотиваций.
Беда в том, что даже при полном отсутствии внешнего влияния старшие поколения могут передать свой опыт воспитуемым потомкам лишь отчасти.
Только отчасти.
Они не могут погрузить молодые поколения в ту обстановку, которая подвигла их на модернизацию.
Ее, этой обстановки, к счастью нет.
И к несчастью тоже.
Обстановка эта в России-СССР менялась с головокружительной быстротой. Те этапы, которые в странах Запада занимали порой не один век, Россия должна была пробежать за десятилетия (причем за два-три). И она их именно «пробежала» (сталинское «словцо»).
Извечные «враги народа»: лютая бедность, голод, холод и угроза иноземного нашествия (прежде всего, с Запада) в 60-е годы были фактически побеждены.
Какой-нибудь пацан разрезАл французскую булку за 7 копеек вдоль, намазывал половинку сливочным маслом, посыпал густо сахарным песком и во двор в «Чапаева» играть. Вова Путин «в Чапаева» стопудово играл (коль для президента это и сегодня любимый фильм). А Жора Шевкунов по молодости лет, наверняка, успел поиграть еще и в «Неуловимых мстителей».
С нашими послевоенными поколениями происходило, примерно, то же самое, о чем писал Ортега-и-Гассет, имея в виду эпоху модерна, вообще:
«Избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование, чем-то наподобие воздуха, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа».
Важнейшие объективные факторы, которые веками формировали и поддерживали Русский мир: угроза голода, фактор холода и постоянное ожидание иноземного нашествия - уже в 60-е годы фактически исчезли. Танковые армады стран Варшавского договора готовы были в считанные дни выйти к Бискайскому заливу и к Ла-Маншу, и именно поэтому никто из нас, «ребят с нашего двора», в возможность войны в глубине души не верил.
Но при этом, полагаю, мало кто из нас по-настоящему чувствовал, что всю эту охраняющую нас мощь создали всего лишь порядка 150-200 млн. человек, вышедших вот из того чеховского «мрака» и «невежества» всего каких-то 3-4 десятилетия назад.
И при этом они бросили вызов пулу стран с почти миллиардным населением, стран традиционно развитых, с гораздо более образованным изначально населением, с существенно более низкими климатическими и географическими издержками производства, стран, длительное время опиравшихся в своем развитии на субтропическую и тропическую половину мира (!), которую они, вдобавок ко всему, еще и нещадно грабили.
Нет, мы знали все это, мы читали, и нам показывали фильмы, художественные и документальные.
Но знать и ощущать - это совершенно разные вещи!
Чтобы объективно оценивать и, самое главное - ценить, просто «знать» - недостаточно.
В мотивациях человека можно выделить две составляющих: его внутреннюю волевую убежденность, не зависящую непосредственно от внешних обстоятельств, и внешние обстоятельства, то есть фактор, который человеку необходимо чаще всего преодолевать.
И при этом следует учесть, что сама внутренняя волевая убежденность формируется в основном под влиянием определенных внешних обстоятельств, т. е. ее самостоятельность относительна, и сама по себе (вне обстоятельств, которые ее формировали) она может подвергаться достаточно быстрой эрозии, ей свойственно затухать.
Этот эффект может наблюдаться не только при переходе от поколения к поколению, но даже в пределах отдельной личности. И в очень резкой и непрезентабельной форме это выглядит, скажем, так:
- Я не трус, ты знаешь! Ты ж меня знаешь по лагерю...
- Не только беда испытывает... Благополучие тоже испытывает. Храбрый ты был от отчаяния, а сытый ты - трус...
Все сказанное означает, что победное (безусловно!) состояние страны рубежа 60-70-х годов ХХ века несло в себе и фактор возможного грядущего поражения, как бы поражения «на ровном месте».
Социально-психологические предпосылки этого понятны.
Новые поколения, примеривая на себя то, что пришлось пережить их предшественникам, не могли вместить в себя их опыт. Их эгоистические души, воспитанные в условиях комфорта и безопасности, были слишком узкими для этого.
В новых поколениях, лишавшихся дедовской и отцовской аскезы, зарождался подсознательный панический страх перед мобилизационным усилием, новые поколения чурались глубоких переживаний исторического процесса, того, что предшествующим поколениям было свойственно просто «по жизни».
У новых безмятежных поколений знаний было пруд пруди, а души уже начали стремительно мельчать.
В результате в обществе не мог не зародиться сучий соблазн представить мобилизационную модернизацию с ее великими трудами и небывалыми жертвами не как естественный и необходимый для выживания народа исторический процесс, а как «произвольный вывих» естественного «спокойного» исторического развития, совершенный шайкой политических авантюристов-экспериментаторов.
Именно под эту концепцию ссучившиеся разрушали СССР, и эта же концепция по-прежнему является неотъемлемой частью официального идеологического мейнстрима нашего общества.
Убогие души - убогие представления.
Именно отсюда проистекает и лютая ненависть нашей элиты к проектно волевому началу, и к его главным выразителям - советским вождям.
В недрах какого «Гарвардского проекта» зародилась эта поганая концепция - не столь важно. Важно, что внутри СССР ей уже было, на что и на кого основательно опереться.
Была здесь и вторая составляющая предательского соблазна - зависть к уровню потребления западного общества. Если поколения модернизации видели «асимптоту» в виде элементарно сытой жизни, теплого, элементарно обустроенного жилища и защищенности от внешних угроз, то поколения 60-х достигнутого уже не ценили. У новых поколений «асимптота» была уже во многом другая - «западная».
Избалованные поколения считали
«всю материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование, чем-то наподобие воздуха».
Все достигнутое к 60-м годам новыми поколениям воспринималось как бы существовавшим всегда, даже если «ребята с нашего двора» жили в поселке или городке, построенном всего пару десятилетий назад, вокруг совершенно нового предприятия, выпускающего продукцию, которая до этого в стране не выпускалась.
Именно эта специфика психологии поколений 60-х образует две основные идеологические составляющие демонтажа советского модерна.
1. Все достижения советского периода существовали и до революции и были попросту украдены у царской России.
2. Если и были какие-нибудь достижения в советский период, то они получены исключительно вопреки «системе» и вопреки усилиям власти.
С точки зрения убогих, исповедующих концепцию «советского периода как искусственного вывиха», все на самом деле должно происходить «само». Точнее, свободная игра ничем не стесненных человеческих эгоизмов, сиречь «рынок», сама в себе содержит мудрое и непременно жизнеустроительное начало, которое обязательно восторжествует, если только ему не мешать.
Такова идеология исторического безволия.
Безвольные они в цивилизационном плане. В этом плане они - капитулянты, «вхожденчество» - это безоговорочная цивилизационная капитуляция.
Но при этом наши «цивилизационно безвольные» вполне себе волевые в плане создания внутри страны чудовищной карикатуры на классовое общество, представляющей собой самые безграмотные и противоестественно-влажные фантазии на указанную тему определенной части сопревших в «застое» октябрят, пионеров, комсомольцев, членов КПСС, членов ЦК КПСС и сотрудников госбезопасности.
Вопрос: а почему тот же Г. Шевкунов, как священнослужитель, не подскажет своим высокопоставленным «духовным чадам», как именно именуется вера в жизнеустроительные свойства маммоны? Вот именно с точки зрения православия?
А дело в том, что и он, и «духовные чада», все они вышли из безмятежного детского двора 60-х, из эпохи хрущевского атеизма и прогрессистского оптимизма, свойственного тому времени.
Но при этом у них уже не было дисциплинирующей душу аскезы предшествующего сталинского периода. А аскезы дореволюционного общества они и не могли знать в принципе.
Ведь речь идет не о книжном знании, а об отношении к жизни, которое формируется и воспитывается с младенчества в СООТВЕТСТВУЮЩЕЙ СРЕДЕ. Только так может происходить настоящее социально-идеологическое «рукоположение». А уж церковное рукоположение - тем более.
Чеховский персонаж-студент был сыном дьячка (по отношению к вдовам-крестьянкам, с которыми он в рассказе беседует - это уже довольно высокий статус, где-то на границе круга в 4-5%), и с детства он лишь наблюдал со стороны тот привычный для русского простонародья «ужас», о котором размышлял.
А вот митрополит Вениамин (Федченков) был выходцем из крестьян. Он родился при Александре III, и в гражданскую как архипастырь окормлял врангелевкую армию, а затем вместе с ней ушел в эмиграцию.
Митрополит Вениамин, подтверждающий в деталях этот обыденно привычный «ужас» простонародного бытия, сам с детства был в него погружен (в «Россию, которую мы потеряли»). Он подробно описал это в своих воспоминаниях, честно указав, что его семья была, все-таки, «дворней», а положение основной массы крестьян было еще хуже.
Для меня два митрополита - Вениамин (Федченков) и Тихон (Шевкунов) - настолько различны, что я не в состоянии принять, будто второй может духовно и идейно наследовать первому. Ну, вот не могу и - точка. По мне, между ними - пропасть.
И не случайно их представления о дореволюционной России последней четверти века диаметрально противоположны.
Но у Федченкова на этот дореволюционный период приходятся его детство и юность. Он современник той эпохи.
А у Шевкунова детство и юность прошли в СССР в безмятежные 60-70-е годы ХХ века.
Если бы Шевкунов рассказывал нам об атмосфере во ВГИКе 70-80-х, где он учился, то у нас были бы все основания его рассказам верить, но ведь он с убежденностью очевидца рассказывает чудесные небылицы об эпохе, которая отстоит от момента его появления на свет более чем на полстолетия!
Ну, рассказал бы о своем счастливом детстве, сытом и безмятежном, среди бесплатных кружков и пионерских лагерей. О том, как без всякого блата и бабла поступил в престижный ВУЗ. Стипендию, наверняка получал. Ведь его поднимала и выводила в люди мать-одиночка.
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф…
Впрочем, про оплывшие свечи и вечерние молитвы - это лишнее. Крестился будущий митрополит лишь по окончании ВУЗа.
Позднее крещение, вроде бы, не «криминал»… И все же… Впрочем, это тема для отдельного размышления.
Помнится, одно молодое философское «дарование» давало развернутое интервью газете «Завтра» (или «Дню литературы», что в принципе одно и то же). Дело было лет двадцать назад. А посему - по памяти.
«Дарование» было «ужасно русским», оно было высокомерно-брезгливо антисоветским, и при этом «дарование» страстно и фанатично боготворило дореволюционную православно-монархическую Россию.
(Напомним, что РИ немыслима вне монархии, а монархия немыслима вне православия, и без воцерковленности большей части населения она существовать не может. Другой РИ в природе никогда не существовало. Как только произошло расцерковление общества выше критического уровня, РИ рухнула - «слиняла в два дня».)
При этом на вопрос об отношении к вере, философское «дарование», которое не могло не ассоциировать себя любимого с прекрасной РИ и одновременно демонстрировало брезгливое отчуждение от омерзительного «совка», ответило, что оно… не религиозно!
Вот так…
Представляете, «оно», оказывается, не религиозно…
И здесь же выяснилось самое удивительное: оказывается, «дарование» даже не имеет понятия, крещено оно или нет. Более того, «дарование» заявило, что его этот вопрос, вообще-то, нисколько не волнует!
У меня у одного такое ощущение, что в нашей православно-капиталистической «реставрации» практически все (или, как минимум, многое) не является тем, чем кажется? Вернее, желает казаться.
Я нисколько не сомневаюсь, что те, кто «кажутся», искренне считают себя теми, кем «кажутся». Человек лучше всего научился обманывать самого себя.
Какого бы лютого антисоветчика (антисоветчицу) я не лицезрел за последние 35 лет, я всегда видел в нем (в ней) специфического мутанта эпохи 60-х. Не продукт той оптимистичной и прекрасной эпохи, а мутанта, причем специфического.
Но и мутация, и сама ее специфика с эпохой 60-х связаны намертво.
Нет ничего страшнее социального оптимизма, не оплаченного внутренней аскезой, готовностью к лишениям и к жертве. Обманутые ожидания маменькиных сынков оборачиваются разрушительной ненавистью, сублимируемой через те или иные противоестественные концепции, при этом даже традиционные институты могут становиться разрушительными, когда их начинает заполнять определенная категория «ребят с нашего двора». В их руках даже хлебы обращаются в камни.
«Коммунизм... красивая, но вредная сказка…»
Это сказал Владимир Владимирович более 30 лет назад.
Мать честная, человеку тогда почти сороковник стукнул! А он об этом, о «коммунизме», на полном серьезе. Я про обещания Хрущева («нынешние поколения будут жить при коммунизме») забыл уже в конце 60-х. Да мало ли что люди пообещают сгоряча. Не всему же надо верить. У меня к Хрущеву по этому поводу и претензий никогда не было.
Что мы строим? Да какая разница! Все, что построим, все наше. А получить что-то дополнительно извне можно только от врагов и только за предательство (да хотя бы тот же самый «развитОй потребительский рынок», супермаркеты и бутики, набитые импортом).
А враги «они» даже не потому, что капиталисты, они нам враги были даже тогда, когда у нас у самих капитализм был. Их «капитализм» - это их оружие, типа яда паука, посредством которого тот делает жертву своей пищей.
Вот и вся политология. Вот и весь мой тогдашний «научный коммунизм». Кстати, тот, который на экзамене сдавать надо было, я тоже сдавал как надо. Все сдал, подчистую.
Я, честно говоря, даже и не подозревал, что «от каждого по способностям, каждому по потребностям», усвоенное в нежном возрасте, позднее на подсознательном уровне может вызывать такие тяжелые осложнения у определенной части целого поколения. Хотя, если рассудить, декларативный разрыв между потребностями и способностями (читай, возможностями) вполне может порождать психологию разрушителей.
Как заканчивается любой традиционный советский детектив?
Следователь изобличил преступника, который, ограбил, убил, те-се-пе-се…
И затем финальная стандартная нравоучительная сцена. Следователь говорит:
«Я все-таки хочу понять, как это могло случиться? Как, человек интеллигентный, образованный, достигший определенного положения и уважения в обществе, мог пойти на такое?»
А в ответ истерика:
«Я просто хотел жить, понимаете! Я просто хотел жить по-человечески!»
«По-человечески», значит, «по потребностям», а если у «потребителя», который всегда прав, «возможностей-способностей» для этого нет, то тем хуже для остальных, тем хуже для окружающих.
Помните, как в михалковском фильме ротмистр Лемке, указывая на саквояж с золотом, кричал:
«Это нужно одному, а не всем! Одному!»
Вот и советского наследия, если жить «по-человечески», «на всех» никак не хватало. А вот если не всем, а избранным, то тогда «коммунизм» из вредной сказки, превращался в сказку, которую можно было сделать былью, причем былью, вполне полезной. Для избранных.
Дело не в дорогах, которые мы выбираем, а в том, что внутри нас заставляет нас выбирать дороги.
Дело ведь даже не в том, какими были условные «Ленин» и «Сталин», дело в том, что заставляет условных «Шевкуновых» и «Путиных» видеть их такими, какими они хотят их «видеть».
Здесь ключевое слово - «хотят».
Меня, признаться, несколько удручает недомыслие тех, кто представляет «булкохрустов» наследниками идеологем дореволюционной России, тем самым подыгрывая «ребятам с нашего двора» в их необоснованных инфантильных претензиях.
Нет никакого продолжения гражданской войны столетней давности.
Нет, поймите это!
Те или иные идеологические комплексы, которые «булкохрусты» демонстрируют сегодня, лишь сходны с комплексами условных: «Столыпина», «Деникина», «Ильина» и пр.
Сходные обстоятельства могут порождать сходные комплексы.
Но прямого наследования здесь нет! И быть не может!
Человек модерна (тем более, модерна на излете) и человек традиционного общества - это два совершенно разных социально-психологических типа. При этом человек модерна, несмотря на свою образованность, как правило, не в состоянии даже понять истинных мотиваций представителей традиционного общества, а потому он просто тупо проецирует себя на прошлое.
В результате такой проекции возникает вопиющее противоречие между исторической реальностью и тем «прошлым», которое выстраивают в своем сознании изнеженные и избалованные, а потому бездушно-эгоистичные, «дети кукурузы».
И это противоречие неизбежно разрешается в пользу представлений «детишек».
Либеральные «детишки» отрицают советский период и Россию, вообще, в пользу своего идеала - «Запада», причем не реального Запада, а того, который они формируют в своем сознании.
А «бело-монархический» сегмент «детишек» отрицает советский период и реальную Россию в пользу «своей России», фэнтезийной.
Но разницы между ними особой нет. И те, и другие отрицают Россию. Хотя откровенные либералы, пожалуй, почестнее будут, они свою смердяковщину, все же, не прячут.
Именно в силу сказанного продукты социального распада советской системы (общества модерна) никоим образом не могут быть здоровыми элементами системы предшествующей (традиционного общества), более того, они даже продуктами распада предшествующей системы не могут быть. Даже на это они не могут претендовать.
Мы живем в обществе спектакля. И перед нами постановка. «Театр у микрофона».
Как выразился А.Зиновьев, предавшие советское прошлое «пигмеи» ищут для себя «благородные» формы «самоидентификации» и «самоутверждения».
В наше время некоторые из почивших на Западе изгоев первой волны эмиграции обрели упокоение в России, о чем они, наверняка, мечтали при жизни. И ладно. Обрели и обрели.
Но вряд ли они мечтали стать после смерти участниками инфантильной клоунады, призванной прикрыть духовную и идейную пустоту определенной части «ребят с нашего двора». Нельзя поддерживать этот всевдореставрационный пафос, даже в процессе борьбы с ним.
Все должны выглядеть теми, кем являются на самом деле.
Никакая консолидация «перед лицом экзистенциальной угрозы» (безусловно, необходимая) не может требовать от нас участия в их «реставрационном цирке».
P.S.
Здесь следует уточнить: что «понять» и «оправдать» - это совершенно разные вещи!
Когда тот же Дмитрий Куликов задавленно кричит, что источник нынешних бед «там», в 60-х, его основная задача на момент ора заключается не в уяснении сущности процессов в их развитии, а в «переведении стрелок» с нынешнего руководства на Хрущева и Брежнева, с целью оправдания неспособности и нежелания нынешнего руководства изменить что-либо в ими же созданной упаднической системе.
А так, конечно, всё всегда имеет свои истоки.
Кто же это будет отрицать.
И даже обычный фурункулез, вызванный некоторым нарушением обмена веществ в организме (всего-навсего), при определенных условиях может стать одной из причин общего заражения крови и гангрены всего организма. Однако ответственность за такое положение дел несут те, кто целенаправленно и страстно в течение длительного времени обеспечивали именно подобное РАЗВИТИЕ СОБЫТИЙ.
Каждый отвечает за свое.
Поступательная составляющая развития традиционного общества невелика и его историческое движение напоминает не столько «спираль», сколько движение «по кругу».
А. П. Чехов. Студент.
«Пожимаясь от холода, он думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, - все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше».
(Понятно, что это ощущения не студента, а писателя-врача, поколесившего по стране. Это была та реальность, какую он видел. Понятно также и то, что для продолжения жизни в любых условиях человеку дается необходимый для этого запас жизнерадостности и веры. Люди, не знающие другой жизни, не воспринимают свою жизнь как «мрак». Так видит ее писатель-врач из очень небольшого «господского» оазиса по-европейски модернизированной России.)
Но затем все общество из этого состояния «мрака» совершает модернизационный рывок, и в считанные десятилетия жизнь буквально преображается.
Что при этом движет людьми?
Ими движет, с одной стороны, возникшее непреодолимое отвращение к «проклятому прошлому», а, с другой стороны, вера в «светлое будущее». Именно такая грандиозная «разность потенциалов» способна породить созидательный «ток» необходимой силы. (Причины, по которым замкнутый круг «традиции» однажды размыкается и история обретает грандиозную поступательную составляющую - это отдельный вопрос.)
При этом временное отторжение «проклятого прошлого» и неизбежно, и необходимо. Но по мере того, как решаются самые болезненные первоначальные задачи модернизации, отторжение прошлого ослабевает, и связь с тем историческим содержанием, которое не противоречит модернизации, постепенно восстанавливается. Прошлое становится подспорьем модернизации, которая в основе своей продолжает базироваться на вере в «светлое будущее».
Однако если вдуматься, в логике самой модернизации заложен неразрешимый парадокс. По существу модернизация призвана ликвидировать основные материальные предпосылки самой модернизации, она сама своими собственными «руками» призвана уничтожить основные стимулы к ней.
О процессах подобного рода в природе и технике обычно говорят, что они носят «экспоненциальный» характер. Начинаясь стремительно и неуклонно, они позднее по мере приближения к некоторому уровню «насыщения», именуемому «асимптотой», постепенно теряют свою скорость.
(Конечно, модернизация социума неизмеримо сложнее заряда электрического конденсатора, но кое-что общее между ними, все-таки, есть.)
Если бы человеческий век исчислялся не несколькими десятилетиями, а составлял бы на худой конец какую-нибудь жалкую тысячу лет, то все было бы намного проще. Бытие народа в этом случае не разделялось бы на поколения. Не было бы проблемы сохранения исторической памяти, исторического опыта, передачи их новым поколениям, и на эту историческую память никто бы не покушался. Короче, не было бы проблемы сохранения мотиваций.
Беда в том, что даже при полном отсутствии внешнего влияния старшие поколения могут передать свой опыт воспитуемым потомкам лишь отчасти.
Только отчасти.
Они не могут погрузить молодые поколения в ту обстановку, которая подвигла их на модернизацию.
Ее, этой обстановки, к счастью нет.
И к несчастью тоже.
Обстановка эта в России-СССР менялась с головокружительной быстротой. Те этапы, которые в странах Запада занимали порой не один век, Россия должна была пробежать за десятилетия (причем за два-три). И она их именно «пробежала» (сталинское «словцо»).
Извечные «враги народа»: лютая бедность, голод, холод и угроза иноземного нашествия (прежде всего, с Запада) в 60-е годы были фактически побеждены.
Какой-нибудь пацан разрезАл французскую булку за 7 копеек вдоль, намазывал половинку сливочным маслом, посыпал густо сахарным песком и во двор в «Чапаева» играть. Вова Путин «в Чапаева» стопудово играл (коль для президента это и сегодня любимый фильм). А Жора Шевкунов по молодости лет, наверняка, успел поиграть еще и в «Неуловимых мстителей».
С нашими послевоенными поколениями происходило, примерно, то же самое, о чем писал Ортега-и-Гассет, имея в виду эпоху модерна, вообще:
«Избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование, чем-то наподобие воздуха, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа».
Важнейшие объективные факторы, которые веками формировали и поддерживали Русский мир: угроза голода, фактор холода и постоянное ожидание иноземного нашествия - уже в 60-е годы фактически исчезли. Танковые армады стран Варшавского договора готовы были в считанные дни выйти к Бискайскому заливу и к Ла-Маншу, и именно поэтому никто из нас, «ребят с нашего двора», в возможность войны в глубине души не верил.
Но при этом, полагаю, мало кто из нас по-настоящему чувствовал, что всю эту охраняющую нас мощь создали всего лишь порядка 150-200 млн. человек, вышедших вот из того чеховского «мрака» и «невежества» всего каких-то 3-4 десятилетия назад.
И при этом они бросили вызов пулу стран с почти миллиардным населением, стран традиционно развитых, с гораздо более образованным изначально населением, с существенно более низкими климатическими и географическими издержками производства, стран, длительное время опиравшихся в своем развитии на субтропическую и тропическую половину мира (!), которую они, вдобавок ко всему, еще и нещадно грабили.
Нет, мы знали все это, мы читали, и нам показывали фильмы, художественные и документальные.
Но знать и ощущать - это совершенно разные вещи!
Чтобы объективно оценивать и, самое главное - ценить, просто «знать» - недостаточно.
В мотивациях человека можно выделить две составляющих: его внутреннюю волевую убежденность, не зависящую непосредственно от внешних обстоятельств, и внешние обстоятельства, то есть фактор, который человеку необходимо чаще всего преодолевать.
И при этом следует учесть, что сама внутренняя волевая убежденность формируется в основном под влиянием определенных внешних обстоятельств, т. е. ее самостоятельность относительна, и сама по себе (вне обстоятельств, которые ее формировали) она может подвергаться достаточно быстрой эрозии, ей свойственно затухать.
Этот эффект может наблюдаться не только при переходе от поколения к поколению, но даже в пределах отдельной личности. И в очень резкой и непрезентабельной форме это выглядит, скажем, так:
- Я не трус, ты знаешь! Ты ж меня знаешь по лагерю...
- Не только беда испытывает... Благополучие тоже испытывает. Храбрый ты был от отчаяния, а сытый ты - трус...
Все сказанное означает, что победное (безусловно!) состояние страны рубежа 60-70-х годов ХХ века несло в себе и фактор возможного грядущего поражения, как бы поражения «на ровном месте».
Социально-психологические предпосылки этого понятны.
Новые поколения, примеривая на себя то, что пришлось пережить их предшественникам, не могли вместить в себя их опыт. Их эгоистические души, воспитанные в условиях комфорта и безопасности, были слишком узкими для этого.
В новых поколениях, лишавшихся дедовской и отцовской аскезы, зарождался подсознательный панический страх перед мобилизационным усилием, новые поколения чурались глубоких переживаний исторического процесса, того, что предшествующим поколениям было свойственно просто «по жизни».
У новых безмятежных поколений знаний было пруд пруди, а души уже начали стремительно мельчать.
В результате в обществе не мог не зародиться сучий соблазн представить мобилизационную модернизацию с ее великими трудами и небывалыми жертвами не как естественный и необходимый для выживания народа исторический процесс, а как «произвольный вывих» естественного «спокойного» исторического развития, совершенный шайкой политических авантюристов-экспериментаторов.
Именно под эту концепцию ссучившиеся разрушали СССР, и эта же концепция по-прежнему является неотъемлемой частью официального идеологического мейнстрима нашего общества.
Убогие души - убогие представления.
Именно отсюда проистекает и лютая ненависть нашей элиты к проектно волевому началу, и к его главным выразителям - советским вождям.
В недрах какого «Гарвардского проекта» зародилась эта поганая концепция - не столь важно. Важно, что внутри СССР ей уже было, на что и на кого основательно опереться.
Была здесь и вторая составляющая предательского соблазна - зависть к уровню потребления западного общества. Если поколения модернизации видели «асимптоту» в виде элементарно сытой жизни, теплого, элементарно обустроенного жилища и защищенности от внешних угроз, то поколения 60-х достигнутого уже не ценили. У новых поколений «асимптота» была уже во многом другая - «западная».
Избалованные поколения считали
«всю материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование, чем-то наподобие воздуха».
Все достигнутое к 60-м годам новыми поколениям воспринималось как бы существовавшим всегда, даже если «ребята с нашего двора» жили в поселке или городке, построенном всего пару десятилетий назад, вокруг совершенно нового предприятия, выпускающего продукцию, которая до этого в стране не выпускалась.
Именно эта специфика психологии поколений 60-х образует две основные идеологические составляющие демонтажа советского модерна.
1. Все достижения советского периода существовали и до революции и были попросту украдены у царской России.
2. Если и были какие-нибудь достижения в советский период, то они получены исключительно вопреки «системе» и вопреки усилиям власти.
С точки зрения убогих, исповедующих концепцию «советского периода как искусственного вывиха», все на самом деле должно происходить «само». Точнее, свободная игра ничем не стесненных человеческих эгоизмов, сиречь «рынок», сама в себе содержит мудрое и непременно жизнеустроительное начало, которое обязательно восторжествует, если только ему не мешать.
Такова идеология исторического безволия.
Безвольные они в цивилизационном плане. В этом плане они - капитулянты, «вхожденчество» - это безоговорочная цивилизационная капитуляция.
Но при этом наши «цивилизационно безвольные» вполне себе волевые в плане создания внутри страны чудовищной карикатуры на классовое общество, представляющей собой самые безграмотные и противоестественно-влажные фантазии на указанную тему определенной части сопревших в «застое» октябрят, пионеров, комсомольцев, членов КПСС, членов ЦК КПСС и сотрудников госбезопасности.
Вопрос: а почему тот же Г. Шевкунов, как священнослужитель, не подскажет своим высокопоставленным «духовным чадам», как именно именуется вера в жизнеустроительные свойства маммоны? Вот именно с точки зрения православия?
А дело в том, что и он, и «духовные чада», все они вышли из безмятежного детского двора 60-х, из эпохи хрущевского атеизма и прогрессистского оптимизма, свойственного тому времени.
Но при этом у них уже не было дисциплинирующей душу аскезы предшествующего сталинского периода. А аскезы дореволюционного общества они и не могли знать в принципе.
Ведь речь идет не о книжном знании, а об отношении к жизни, которое формируется и воспитывается с младенчества в СООТВЕТСТВУЮЩЕЙ СРЕДЕ. Только так может происходить настоящее социально-идеологическое «рукоположение». А уж церковное рукоположение - тем более.
Чеховский персонаж-студент был сыном дьячка (по отношению к вдовам-крестьянкам, с которыми он в рассказе беседует - это уже довольно высокий статус, где-то на границе круга в 4-5%), и с детства он лишь наблюдал со стороны тот привычный для русского простонародья «ужас», о котором размышлял.
А вот митрополит Вениамин (Федченков) был выходцем из крестьян. Он родился при Александре III, и в гражданскую как архипастырь окормлял врангелевкую армию, а затем вместе с ней ушел в эмиграцию.
Митрополит Вениамин, подтверждающий в деталях этот обыденно привычный «ужас» простонародного бытия, сам с детства был в него погружен (в «Россию, которую мы потеряли»). Он подробно описал это в своих воспоминаниях, честно указав, что его семья была, все-таки, «дворней», а положение основной массы крестьян было еще хуже.
Для меня два митрополита - Вениамин (Федченков) и Тихон (Шевкунов) - настолько различны, что я не в состоянии принять, будто второй может духовно и идейно наследовать первому. Ну, вот не могу и - точка. По мне, между ними - пропасть.
И не случайно их представления о дореволюционной России последней четверти века диаметрально противоположны.
Но у Федченкова на этот дореволюционный период приходятся его детство и юность. Он современник той эпохи.
А у Шевкунова детство и юность прошли в СССР в безмятежные 60-70-е годы ХХ века.
Если бы Шевкунов рассказывал нам об атмосфере во ВГИКе 70-80-х, где он учился, то у нас были бы все основания его рассказам верить, но ведь он с убежденностью очевидца рассказывает чудесные небылицы об эпохе, которая отстоит от момента его появления на свет более чем на полстолетия!
Ну, рассказал бы о своем счастливом детстве, сытом и безмятежном, среди бесплатных кружков и пионерских лагерей. О том, как без всякого блата и бабла поступил в престижный ВУЗ. Стипендию, наверняка получал. Ведь его поднимала и выводила в люди мать-одиночка.
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф…
Впрочем, про оплывшие свечи и вечерние молитвы - это лишнее. Крестился будущий митрополит лишь по окончании ВУЗа.
Позднее крещение, вроде бы, не «криминал»… И все же… Впрочем, это тема для отдельного размышления.
Помнится, одно молодое философское «дарование» давало развернутое интервью газете «Завтра» (или «Дню литературы», что в принципе одно и то же). Дело было лет двадцать назад. А посему - по памяти.
«Дарование» было «ужасно русским», оно было высокомерно-брезгливо антисоветским, и при этом «дарование» страстно и фанатично боготворило дореволюционную православно-монархическую Россию.
(Напомним, что РИ немыслима вне монархии, а монархия немыслима вне православия, и без воцерковленности большей части населения она существовать не может. Другой РИ в природе никогда не существовало. Как только произошло расцерковление общества выше критического уровня, РИ рухнула - «слиняла в два дня».)
При этом на вопрос об отношении к вере, философское «дарование», которое не могло не ассоциировать себя любимого с прекрасной РИ и одновременно демонстрировало брезгливое отчуждение от омерзительного «совка», ответило, что оно… не религиозно!
Вот так…
Представляете, «оно», оказывается, не религиозно…
И здесь же выяснилось самое удивительное: оказывается, «дарование» даже не имеет понятия, крещено оно или нет. Более того, «дарование» заявило, что его этот вопрос, вообще-то, нисколько не волнует!
У меня у одного такое ощущение, что в нашей православно-капиталистической «реставрации» практически все (или, как минимум, многое) не является тем, чем кажется? Вернее, желает казаться.
Я нисколько не сомневаюсь, что те, кто «кажутся», искренне считают себя теми, кем «кажутся». Человек лучше всего научился обманывать самого себя.
Какого бы лютого антисоветчика (антисоветчицу) я не лицезрел за последние 35 лет, я всегда видел в нем (в ней) специфического мутанта эпохи 60-х. Не продукт той оптимистичной и прекрасной эпохи, а мутанта, причем специфического.
Но и мутация, и сама ее специфика с эпохой 60-х связаны намертво.
Нет ничего страшнее социального оптимизма, не оплаченного внутренней аскезой, готовностью к лишениям и к жертве. Обманутые ожидания маменькиных сынков оборачиваются разрушительной ненавистью, сублимируемой через те или иные противоестественные концепции, при этом даже традиционные институты могут становиться разрушительными, когда их начинает заполнять определенная категория «ребят с нашего двора». В их руках даже хлебы обращаются в камни.
«Коммунизм... красивая, но вредная сказка…»
Это сказал Владимир Владимирович более 30 лет назад.
Мать честная, человеку тогда почти сороковник стукнул! А он об этом, о «коммунизме», на полном серьезе. Я про обещания Хрущева («нынешние поколения будут жить при коммунизме») забыл уже в конце 60-х. Да мало ли что люди пообещают сгоряча. Не всему же надо верить. У меня к Хрущеву по этому поводу и претензий никогда не было.
Что мы строим? Да какая разница! Все, что построим, все наше. А получить что-то дополнительно извне можно только от врагов и только за предательство (да хотя бы тот же самый «развитОй потребительский рынок», супермаркеты и бутики, набитые импортом).
А враги «они» даже не потому, что капиталисты, они нам враги были даже тогда, когда у нас у самих капитализм был. Их «капитализм» - это их оружие, типа яда паука, посредством которого тот делает жертву своей пищей.
Вот и вся политология. Вот и весь мой тогдашний «научный коммунизм». Кстати, тот, который на экзамене сдавать надо было, я тоже сдавал как надо. Все сдал, подчистую.
Я, честно говоря, даже и не подозревал, что «от каждого по способностям, каждому по потребностям», усвоенное в нежном возрасте, позднее на подсознательном уровне может вызывать такие тяжелые осложнения у определенной части целого поколения. Хотя, если рассудить, декларативный разрыв между потребностями и способностями (читай, возможностями) вполне может порождать психологию разрушителей.
Как заканчивается любой традиционный советский детектив?
Следователь изобличил преступника, который, ограбил, убил, те-се-пе-се…
И затем финальная стандартная нравоучительная сцена. Следователь говорит:
«Я все-таки хочу понять, как это могло случиться? Как, человек интеллигентный, образованный, достигший определенного положения и уважения в обществе, мог пойти на такое?»
А в ответ истерика:
«Я просто хотел жить, понимаете! Я просто хотел жить по-человечески!»
«По-человечески», значит, «по потребностям», а если у «потребителя», который всегда прав, «возможностей-способностей» для этого нет, то тем хуже для остальных, тем хуже для окружающих.
Помните, как в михалковском фильме ротмистр Лемке, указывая на саквояж с золотом, кричал:
«Это нужно одному, а не всем! Одному!»
Вот и советского наследия, если жить «по-человечески», «на всех» никак не хватало. А вот если не всем, а избранным, то тогда «коммунизм» из вредной сказки, превращался в сказку, которую можно было сделать былью, причем былью, вполне полезной. Для избранных.
Дело не в дорогах, которые мы выбираем, а в том, что внутри нас заставляет нас выбирать дороги.
Дело ведь даже не в том, какими были условные «Ленин» и «Сталин», дело в том, что заставляет условных «Шевкуновых» и «Путиных» видеть их такими, какими они хотят их «видеть».
Здесь ключевое слово - «хотят».
Меня, признаться, несколько удручает недомыслие тех, кто представляет «булкохрустов» наследниками идеологем дореволюционной России, тем самым подыгрывая «ребятам с нашего двора» в их необоснованных инфантильных претензиях.
Нет никакого продолжения гражданской войны столетней давности.
Нет, поймите это!
Те или иные идеологические комплексы, которые «булкохрусты» демонстрируют сегодня, лишь сходны с комплексами условных: «Столыпина», «Деникина», «Ильина» и пр.
Сходные обстоятельства могут порождать сходные комплексы.
Но прямого наследования здесь нет! И быть не может!
Человек модерна (тем более, модерна на излете) и человек традиционного общества - это два совершенно разных социально-психологических типа. При этом человек модерна, несмотря на свою образованность, как правило, не в состоянии даже понять истинных мотиваций представителей традиционного общества, а потому он просто тупо проецирует себя на прошлое.
В результате такой проекции возникает вопиющее противоречие между исторической реальностью и тем «прошлым», которое выстраивают в своем сознании изнеженные и избалованные, а потому бездушно-эгоистичные, «дети кукурузы».
И это противоречие неизбежно разрешается в пользу представлений «детишек».
Либеральные «детишки» отрицают советский период и Россию, вообще, в пользу своего идеала - «Запада», причем не реального Запада, а того, который они формируют в своем сознании.
А «бело-монархический» сегмент «детишек» отрицает советский период и реальную Россию в пользу «своей России», фэнтезийной.
Но разницы между ними особой нет. И те, и другие отрицают Россию. Хотя откровенные либералы, пожалуй, почестнее будут, они свою смердяковщину, все же, не прячут.
Именно в силу сказанного продукты социального распада советской системы (общества модерна) никоим образом не могут быть здоровыми элементами системы предшествующей (традиционного общества), более того, они даже продуктами распада предшествующей системы не могут быть. Даже на это они не могут претендовать.
Мы живем в обществе спектакля. И перед нами постановка. «Театр у микрофона».
Как выразился А.Зиновьев, предавшие советское прошлое «пигмеи» ищут для себя «благородные» формы «самоидентификации» и «самоутверждения».
В наше время некоторые из почивших на Западе изгоев первой волны эмиграции обрели упокоение в России, о чем они, наверняка, мечтали при жизни. И ладно. Обрели и обрели.
Но вряд ли они мечтали стать после смерти участниками инфантильной клоунады, призванной прикрыть духовную и идейную пустоту определенной части «ребят с нашего двора». Нельзя поддерживать этот всевдореставрационный пафос, даже в процессе борьбы с ним.
Все должны выглядеть теми, кем являются на самом деле.
Никакая консолидация «перед лицом экзистенциальной угрозы» (безусловно, необходимая) не может требовать от нас участия в их «реставрационном цирке».
P.S.
Здесь следует уточнить: что «понять» и «оправдать» - это совершенно разные вещи!
Когда тот же Дмитрий Куликов задавленно кричит, что источник нынешних бед «там», в 60-х, его основная задача на момент ора заключается не в уяснении сущности процессов в их развитии, а в «переведении стрелок» с нынешнего руководства на Хрущева и Брежнева, с целью оправдания неспособности и нежелания нынешнего руководства изменить что-либо в ими же созданной упаднической системе.
А так, конечно, всё всегда имеет свои истоки.
Кто же это будет отрицать.
И даже обычный фурункулез, вызванный некоторым нарушением обмена веществ в организме (всего-навсего), при определенных условиях может стать одной из причин общего заражения крови и гангрены всего организма. Однако ответственность за такое положение дел несут те, кто целенаправленно и страстно в течение длительного времени обеспечивали именно подобное РАЗВИТИЕ СОБЫТИЙ.
Каждый отвечает за свое.