Два Краха. Когда История даже не рифмуется (Часть 2)
Продолжение
Русской революции предшествовали двухвековой социальный «расизм» элиты и долготерпение народа. Заставив Монарха отречься, элита уничтожила последнюю преграду на пути ответного, теперь уже активно деятельного социального «расизма» народа.
«- Положение ваше затруднительное! - Красильников качнул головой. - Положение - как в чужой стране! Я вас понимаю, Вадим Петрович, а другие не поймут… Вы все равно как иностранцы, буржуи. Это слово сейчас опасное, все равно сказать - конокрады…»
Русский бунт начала ХХ века отличался от разинского или пугачевского тем, что теперь уже не только «массы», но и армия погрузилась в состояние бунта. Все прежние государственные и общественные институты исчерпали себя, а никаких новых не было и в зачатке.
Но, главное, в состояние бунта погрузилась воюющая 11-миллионная армия, вооруженная до зубов. Эти люди уже прошли рубеж, после которого несколько дней кусок в горло не лезет. Они привыкли, и убивать, и ходить под смертью. Более того, они привыкли к массовым смертям, привыкли к их бессмысленности, как к обыденности.
Ну, ведь ничего подобного в позднем СССР не было!
А рассказы про «привилегии аппарата» - это жалкий лепет оправдания. (Да чего стоят эти «привилегии» по сравнению с теми привилегиями, которые позднее давала власть, основанная на собственности, уже при отсутствии всякого «общественного договора», всяких обязательств перед «массами».)
В СССР и в РФ в 80-90-е годы и постсоветское общество, и тогдашняя Советская армия практически полностью сохраняли управляемость. Вот только сигналы управления, которые шли из Центра, были зачастую сигналами на самоуничтожение.
И при этом само общество пыталось по мере сил саботировать эти разрушительные импульсы.
Люди по полгода не получали зарплату, но врачи продолжали лечить, учителя учить, офицеры служить.
Такова была степень прочности «позднесоветского» общества.
Его приходилось сознательно разрушать сверху, громогласно проклиная при этом прочность конструкции.
Проклятый «совок», он неистребим!
Последние годы частенько приходилось выслушивать такой полемический аргумент: дескать, 100 лет назад люди, все-таки, воевали за свое видение будущего страны, а на рубеже 80-90-х народ «сдал» СССР практически без боя. Вот, мол, какое жизнеспособное общество было 100 лет назад, не то, что этот «ваш совок».
Ничего не скажешь. Все в соответствии с инверсной логикой и в рамках инверсной истории.
Прежде всего.
Война «белых» и «красных» - это была война Февраля с Октябрем. Никаких реальных политических сил, готовых воевать за реставрацию «исторической России» не было.
Но главное заключается в другом.
Гражданская война на самом деле является признаком чудовищной слабости общественного организма, признаком его предельно болезненного состояния.
Понятие «общество» - предполагает, прежде всего, общность, единство.
А гражданская война - это апофеоз отсутствия единства и общности, а, следовательно, и самого «общества». О чем и говорят весьма красноречиво приведенные выше (в первой части) свидетельства современников революции.
Даже та часть советского общества, которая в 1993 году попыталась активно сопротивляться постановке страны под внешнее управление, оказалась не в состоянии по настоящему «поднять ствол» против своих оппонентов-соотечественников. А вот «оппоненты» в 1993-м спокойно палили по живым людям именно потому, что в той или иной мере утратили чувство гражданской общности советского периода.
И в 1996-м «совковая» оппозиция отказалась «качать права», прежде всего, в силу гражданской ответственности, по причине отсутствия должного общественного единства вокруг ее позиции (несмотря на формальную победу на выборах). Так в библейской притче, когда мудрый Соломон, разбирая претензии двух женщин на одного ребенка, предложил каждой из них взять его за руки и тянуть на себя, одна из женщин решительно отказалась.
Ах, какой интересный собеседник попался мне в сети три года назад! Весьма пожилой человек, всю жизнь проработавший в КГБ. Как горячо этот страстный «русский патриот», ужасно «православный», убеждал меня в реальности «ужасов» советской действительности. В данном вопросе с этой категорией людей могут соперничать только бывшие преподаватели «марксизма-ленинизма», преподаватели всех политических «наук» и, вообще, работники советской идеологической сферы.
В частности, он лично мне сделал «предъяву»: что же это вы не защитили в 1991-м свой (!) СССР, почему народ не защитил свою страну?
То есть безопасность страны должен был блюсти не он - по долгу службы, а очкастые «ботаны» из академических институтов! В свободное от работы время. Кстати, мы, будучи в сугубом меньшинстве (активно действующем) и в стране, и уж, тем более, в родных интеллигентских «академических пенатах», пытались это делать.
То есть их разветвленной Конторы было недостаточно! Оказывается, недостаточно было войск и танков на улицах Москвы для защиты конституционного строя.
И тогда я все понял - СССР погиб от недоразумения!
Мы думали, что безопасность страны - это прерогатива элиты: КГБ, партаппарата, идеологов…
А они полагали, что эту безопасность должен был блюсти народ: те кто растили хлеб, варили сталь, двигали науку… Так сказать, в свободное от работы время.
Мы надеялись на них, а они - на нас.
И СССР в результате оказался сиротой… Он оказался беспризорником…
А потому и погиб…
Весной 1917 года с началом «великой и бескровной» первым делом начали убивать городовых и околоточных. Причем зачастую с неслыханной жестокостью. А уж сотрудников «охранки» просто рвали на части. Но очень быстро, «по нарастающей», стали убивать и просто офицеров.
Это, как если бы в 1991-м начали с того, что поступали бы так же с постовыми и участковыми.
Но наши правоохранители в 1991 году и позднее чувствовали себя в целом так же, как и раньше в СССР. Конечно, бардака прибавилось, денег нет. Вернее, деньги в основном у криминала. Причем не понятно, где этот криминал начинается и заканчивается. Разрешено все, что не запрещено. А не запрещено практически ничего. В этих условия неизбежно размывается грань между правоохранителями и криминалом.
Но одно дело - «размывание граней», а другое дело - исчезновение правоохранительной системы, как государственного института. Причем в миг единый.
В 90-е прежняя советская система продолжала себе работать.
Продолжала функционировать и «полиция» (милиция), и «охранка» (КГБ-ФСБ). Причем именно перестроечная «охранка-КГБ» и курировала эту самую «революцию сверху», обеспечивая планомерное разрушение страны.
Вспоминая свое пребывание в Сурамском полку (часть 1), Деникин восклицает:
«Дайте народу грамоту и облик человеческий…»
Дадут. Все дадут. Только это уже не ваша забота, Антон Иванович. Ваши свое главное дело уже сделали. Ген. Алексеев, арестовавший царя, ген. Корнилов, арестовавший царскую семью, офицеры Колчака, арестовавшие в Крыму Великих князей.
У этих солдат было единственное представление об отечестве, жестко связанное с Монархом, им в традиционном обществе не положено было иметь другого.
Это были такие же солдаты, что под крепостью Осовец пошли в «атаку мертвецов». Такие же. Те тоже были сделаны не из какого-либо особого теста. Просто те были еще «с царем в голове». А эти уже - «без».
Распишитесь в получении.
Монарх - как единственно доступный символ народного и государственного единства, для большей части населения бывшей РИ - ВСЁ. И Монархия тоже - ВСЁ.
Люди без царя в голове.
Соколову, приятелю Керенского (да, в сущности, и Деникина - тоже), автору «Приказа №1», солдаты проломили голову.
Какая неожиданность… А ведь Соколов вещал от имени Совдепа!
Да, кто такие на тот момент для солдат большевики? Эти солдаты даже позднее, осенью, говорили: «Ленин нам не указ, будет плох - и его вздернем».
«Придя к власти», большевики не получили никакой власти, ибо само понятие власти испарилось весной 1917 года. Большевики - это горстка людей, помещенных в бушующий океан русского бунта. Как лягушка, тонущая в молоке, они судорожно били лапками, пытаясь сбить его в твердую субстанцию.
Большевиков и проклинали, и …поддерживали, ибо в народе боролись два начала: тяга к безграничной саморазрушительной разбойной свободе и государственнический инстинкт, инстинкт социального самосохранения. Большевики стали центром кристаллизации нового общественного и государственного начала из первозданного хаоса. И в первый момент это «начало» не могло значительно отличаться от самого «хаоса».
Причем процесс «кристаллизации», его основные смыслы - это прерогатива, прежде всего, 150-миллионного народа. В целом новая Россия будет «придумана» вот этим гигантским «существом». А 20 тыс. большевиков (на период осени 1917 года) не могли навязать народу свои «смыслы».
Как центр кристаллизации, они, безусловно, активно влияли на то, что в результате получалось, но не более того. Иллюзия их всевластия связана с тем, что большевики дали новой России внешнее идеологическое «обрамление», политический язык и символику. Но в целом над глубинным содержанием они были не властны. (О степени адекватности «идеологического обрамления» и «политического языка» умолчим. Это отдельная и крайне печальная тема.)
И, конечно, в глазах многих наших современников с неустойчивой психикой иллюзию полного «большевистского произвола» дополняет еще и жесточайшая «опричная» диктатура с опорой на «чужаков» (увы, для периода смуты это закономерно).
«Захватили Россию, гады!»
Однако даже на раннем этапе (1917-1937 гг.) народ и большевики не образовывали химерной конструкции, это был, скорее, симбиоз, хотя зачастую и предельно болезненный. Эта «болезненность» и создает иллюзию химеры. Однако в эпоху смуты не болезненных сторон жизни не бывает. Даже то, что живительно, бывает весьма болезненно, как горькое лекарство или хирургическое вмешательство с неприятными и тяжелыми побочными последствиями. Да и сами «лекари» в эпоху смут учатся «по ходу», действуя зачастую «методом проб и ошибок». А любые их ошибки окупаются кровью и потом народа.
Если в обществе создается неорганичная (химерная) конструкция, то такое общество не способно на стремительный взлет, каковой, безусловно, имел место в СССР. И такое общество не способно выдержать жесточайшие испытания, к каковым, безусловно, относится ВОВ.
Химерная конструкция, она обычно малоэффективная, анемичная и десятилетиями телепается «околоноля» (по выражению того же В. Суркова), полагая 1% роста чего-либо за «прорыв». Причем даже «минус»1% - это для нее тоже не так уж и плохо.
Если в русский цивилизационный «организм» влить «кровь» абсолютно чужой цивилизации - например, западной, растоптать исконные смыслы и заменить их суррогатами смыслов западных, то в результате химера и получится. Причем речь идет именно о суррогатах смыслов. «Смыслы» - есть продукт истории каждого конкретного социума, прожившего свою историю в своих уникальных обстоятельствах. «Смыслы» нельзя «перенести», их нельзя перенять.
Повторим, взаимоотношения большевиков и народа были достаточно драматичными. Но драма, и даже трагедия, являются неотъемлемыми спутницами рождения нового социума из первозданного хаоса. (Кстати, та часть большевиков, которая настаивала на чем-то уж очень «своем», большевистском, «поперек» народных представленияй, закончила крайне скверно. Предельно скверно. Так что и судьба самих большевиков оказалась весьма и весьма драматичной.)
Новая, «выдуманная» народом совместно с большевиками Россия внешне имела мало общего с «исторической» именно потому, что все прежние формы общественного и государственного бытия исчерпали себя полностью и вызывали всеобщее отторжение. Оттого и крах весной 1917 года был всеобщий и оглушительный.
Даже белые стремились максимально уйти от любых ассоциаций с «прежним режимом» (например, деникинская полиция именовалась «государственной стражей» - коротко и ясно).
Уже летом 1917 года более 90% уездов были охвачены аграрными беспорядками. Причем мужики грабили не столько богатых землевладельцев, сколько друг друга. Завтра вернутся с фронта их дети, отцы, братья. Более 10 млн. чел. вернутся с оружием. Эти люди уже переступили «порог», и они ко многому привыкли. И никаких авторитетов над ними на тот момент уже не было.
- Случаем, пулеметика не продадите?
На верхней полке крякнули, кто-то сильно повернулся, веселым голосом ответил:
- Пушечки имеются, а пулеметики все продали.
С верхней койки соскочил рослый солдат
- Кулачье, - сказал солдат и засмеялся, - черти гладкие! А сколько у тебя лошадей, папаша?
- Восемь бог дал…
- Видели его? - сказал солдат, ясно взглянув на Катю. - Восемь лошадей! А сыновей у него душ двенадцать. Посадит их на коней, и пошли гулять по степи, - добытчики. А сам - на печку, задницей в зерно, добычу копить.
Русский бунт - это не выступление против какой-либо власти.
Это состояние души.
Это жажда не свободы даже, а воли вольной!
Не платить «подати» и не давать «рекрутов» - это само собой.
Но мужики разбирали железнодорожные пути и сматывали телеграфные провода на многие километры.
Они разымали пространства.
Они разрывали все существовавшие на тот момент связи, освобождая от всякой внешней зависимости свои «хатки с вишневыми садочками» и занимая вокруг них круговую оборону.
Не только национальные «окраины» отпадали. Это само собой.
Исконные русские пространства распадались, деградируя.
Распадались на атомарном уровне.
Архаизация.
Стихийный социальный распад…
Вот несколько зарисовок из тогдашних будней самого «Центра».
1(14) января 1918 года по машине Ленина пальнули залпом из винтовок. Рука его спутника, которой тот пригнул ему голову, была задета пулей. И не ищите здесь политику. Это палили, надо думать, революционные солдаты или матросы. Блоковские «двенадцать» палили.
Озорства ради.
А через несколько дней Ленин пошел разгонять Учредительное собрание, и ему выдали револьвер.
И этот револьвер у него благополучно сперли. И я ни за что не поверю, что это сделали «гнилые интеллигенты», дескать, буржуи-кадеты у нашего Ильича «волыну попятили».
«Свои» же и сперли, как пить дать…
У своего же вождя…
Как говорил Жорж Милославский:
«Нельзя быть таким рассеянным. Следить надо за вещами, когда в помещение входишь.»
Между прочим, в тот же день с М. Урицкого сняли шубу. («Поносил? Дай другим поносить!»). В данном случае не «свои», а «чужие» уличные грабители. Но на тот момент, вообще, трудно было разобрать, где кончаются «свои», и начинаются «чужие».
Поневоле вспомнишь «Свадьбу в Малиновке».
- С тебя честный человек сапоги снял, а с меня бандит.
Надо признать, что в ту пору некоторые «свои» вызывали у большевиков ужас не меньший, чем у Ивана Бунина. Вот только у большевиков в отличие от писателя рефлексировать времени не было. Для начала в эти «окаянные дни» надо было хотя бы в первом приближении создать правоохранительную систему.
И ее нельзя было создать «извне», из «чистеньких» и «правильных» господ. Ее можно было создать только «изнутри», из бунтующего народа, из «расплавленной стихии» (по терминологии А. Деникина). И первоначальное качество «правоохранительной системы» было соответствующим.
Кстати, годом позднее с другим «стволом» «кремлевского диктатора» еще круче приключилось. Это хорошо известная история, когда сокольнической «братве» (Яшке Кошелькову, Сережке Барину и пр.) «тачка» понадобилась. Ну, они «диктатора» из его машины и вышвырнули. Навешали при этом «люлей» или нет - история умалчивает. Но отобрали у всех и «стволы», и «лопатники».
«У всех»… Вчетвером они ехали в детдом к детишкам на рождественскую (!) елку: водитель, сестра Мария Ильинична и охранник. Надо же, у «диктатора» даже охранник был!
Да, поди, какой-нибудь Сережка Барин с двух рук палил так, как никакому охраннику и не снилось! А уж у Ильича с его браунингом, вообще, шансов - никаких. Ладно, хоть сам «диктатор» не дернулся…
- Я Ленин.
- А мне плевать, что ты Левин. Я - Кошельков, ночной хозяин Москвы.
Данный эпизод поминают обычно как курьез. На самом деле этот случай прекрасно иллюстрирует чрезвычайно важный аспект проблемы, который зачастую совершенно не принимают во внимание. Коллизии подобного рода - это тогдашние будни.
И почти в каждой волости нашей необъятной Родины был тогда свой «хозяин», свой «батька Ангел».
(- А я могу тут хоть тышу лет воевать… Ну, и железную дорогу, когда надо, проверяем…)
Кто-то возразит - ну, это всего лишь криминал!
А где, скажите, в той «расплавленной стихии» четкая грань между «криминалом» и «некриминалом»? Ревкомы приходилось арестовывать в полном составе. С теми или иными отделами ЧК приходилось жестко «разбираться».
И про «кадетский», «господский» правопорядок - не надо. Вот уж это было днище! Как напишет позднее в эмиграции деникинский журналист:
«В районе генерала Деникина контрразведка представляла собой … что-то ни с чем не сообразное, дикое, бесчестное, пьяное, беспутное. Главное командование, а вместе с ним и «Особое Совещание», т. е. Правительство, с своей стороны, казалось, делали, что могли, чтобы окончательно разнуздать, распустить эту кромешную банду провокаторов и профессиональных убийц».
Архив Русской революции. Т. 7, Стр. 232.
И то же самое касается деникинской полиции (государственной стражи).
Читая воспоминания самих «белых», посвященные их «правоохранительной» системе, иной раз думаешь: господа, что у вас было с мозгами!
Одно слово - СОЦИАЛЬНЫЙ РАСПАД.
Даже если бы народ вдруг каким-то чудом принял «господ-кадетов», что абсолютно немыслимо, то и из «чистеньких» и «правильных» господ создать более совершенную правоохранительную систему было бы невозможно. По причине отсутствия соответствующих «господ».
*********
Так что большевикам приходилось действовать в несколько иной обстановке, нежели их нынешним критикам.
«Тогда» - это вам, господа, не «теперь»…
Ну, в плане текущего неспешного и относительно комфортного «выдумывания» правильной, спокойной, неконфликтной, демократической России.
В плане выдумывания-сочинения всевозможных Конституций.
Дело нужное, конечно. Очень нужное.
Но, обратите внимание, как удобно и комфортно сегодня работается!
По сравнению с эпохой «попередников»…
Да и в 90-е с народом в целом удобно «работать» было. Ведь понятие власти никуда не исчезало. Оно никуда не исчезало даже тогда, когда у Ельцина рейтинг был 6%.
Не надо путать популярность власти и ее признание.
Это совершенно разные вещи.
Продолжение следует