почему мы любим детей
Вопрос сам по себе уже кощунственный, ну как можно их не любить, если уж не любить детей, то что вообще заслуживает любви, кроме алкоголя и Родины. Причём, это единственная форма любви абсолютно бескорыстная, необъяснимая и всеобщая. Все надоевшие пошлости про "...пусть цветут на чужом подоконнике", не более чем наигранная бравада одиночек обездоленных судьбой. И в то же время, это один из самых сложных вопросов, потому что не имеет объяснения. Как в своё время втихомолку смеялись над - "Учение Ленина непобедимо, потому что оно верно!", также абсолютно принимаем - "Любим детей за то, что они дети".
Можно не воспринимать юмора, быть лишённым музыкального слуха, любить "доширак" и не любить кофе, верить рекламе, смотреть Андрея Малахова, Урганта и ходить в церковь, быть Свидетелем Иеговы или голосовать на выборах, любить бои без правил и играть в "Русское лото", можно даже смотреть каждый Новый год "С лёгким паром" и при всём этом любить детей. Можно потерять веру в человечество, страдать от похмелья и усталости, ненавидеть начальника, жену и весь белый свет, всерьёз выбирать между напиться и застрелиться, быть готовым задушить первого встречного, разбить бутылку или витрину и мгновенно размякнуть увидев, как кривоногий карапуз бесстрашно врывается в стаю голубей клюющих на асфальте крошки.
От скольких болезней и опасностей, бессловесных жалоб и необъяснимых симптомов предстоит защитить детей, пока они смогут полувнятно объяснить что они просто хотят на горшок, а не загибаются от боли в животе. Чего стоит противостоять капризам и требованиям, вполне резонным и обоснованным, но почему-то не укладывающимся в правила педагогики. И нарушать все правила, потому что нет сил отказать протопать по луже или купить мороженое, в тайне от других ответственных лиц. Бросаем все дела и лепим снежную бабу, учим стоять на лыжах или падать с велосипеда, чистить зубы и мыть руки перед едой, и вспоминаем "Мойдодыр" и "Федорино горе" . И всё это на полном серьёзе, с большим раздражением и бесконечным терпением, как выполняя одно из самых главных предназначений в жизни после их зачатия.
И позже, когда их уже на "...У-тю-тю-тю, кто нам пришёл" не возмёшь, боимся их первой самостоятельности и свободы, когда они играют в футбол, прыгают с сарая, перебредают ручей, уходят в школу и в гости к однокласснику. Сердце постоянно переполнено тревогой, что они не так играют, не так прыгают и перебредают, переходят дорогу перед школой и не то съедят и скажут в гостях. Ничего не меняется, только маленькая забота, которую можно решить чистой пелёнкой, дутьём на "Ва-ву" или новой игрушкой, вырастает в ворох проблемм от которых не спрятаться и не откупиться, а можно только бояться и надеяться, что пронесёт. И чаще всего проносит, так уж устроен этот непонятный мир, что ему выгодно, а не его заслуга, что бы мира и благополучия было всё же больше чем беды.
Но должна быть причина объясняющая эту психологическую зависимость взрослых, озабоченных, серьёзных людей от бесполезных, надоедливых, мешающих существ. Пахнущих и пачкающих, кричащих и хныкающих, хватающих за усы и очки, постоянно болеющих и капризничающих. Требующих бессмысленных расходов, отнимающих массу времени и лишающих удовольствий. Заставляющих быть глупыми и притворяться дураками, что бы маленький слюнявый рот растянулся в улыбке. Чем объяснить, что убелённые плесенью деды не стесняются притворяться полными придурками, не умеющими читать, чистить зубы и кушать кашу, и просят их всему научить маленьких детей, и повторяют за ними с усердием олигофренов. И быть счастливыми, что можешь первым показать птичку или лягушку, подуть на палец ужаленный пчелой и купить велосипед и накачать колесо.
Конечно, легче всего свести всё к скучному объяснению заботой о продолжении популяции себе подобных, или генетической расположенностью, к идущему на смену своему собственному дряхлению. Но противно и скучно жить в мире, в котором всё объясняется на клеточном уровне, где положение митохондрий относительно ядра в слизи протоплазмы определяет когда любить, а когда размножаться делением, перестроив свою оболочку. Скучная физиология заканчивается за последним словом умного объяснения и начинается необъяснимая глупость учёного сухаря, или полуграмотного выпивохи ползающего на артрозных коленях с внуком на хандрозной спине. Начинаются дурацкие сказки, бессмысленные колыбельные, придуманные истории ради того, что бы это изверг и кровосос наконец заснул.
Так вот объяснение этому я нахожу в эгоистичности сущности любви. Мы любим детей за их беззащитность и беспомощность, видя в них оправдание собственного существования. Только рядом с детьми мы ощущаем свою необходимость и незаменимость, силу и умение, превосходство и снисходительность. В остальном мы слабые, сомневающиеся, неуверенные, болезненные и смертные. И только в заботе о детях мы способны забыть самих себя, стать сильными и готовыми на самопожертвование, быть мудрыми и трезвыми, бережными и прощающими. В том и объяснение, почему внуков любят больше чем детей. Взрослые дети уже не нуждаются в нашей защите и помощи и вполне обходятся без нас (если бы всегда так), а с внуками к нам опять приходит ощущение своей необходимости и незаменимости. Пока они беспомощны и несамостоятельны, беззащитны и мы нужны, а больше мы, по больщому счёту, некому и ничему не нужны. Нас уже использовали и высосали безжалостные природа и время, и мы жалко цепляемся за существование оправдываясь детьми.
А такие ли мы сами непроходимые защитники против информационного хаоса или властного беспредела. С умильной гордостью рассказываем про 7 -10 летних бездельников, просиживающих весь световой день за дибильными копьютерными играми, смысла и сути которых сами не в состоянии понять. И только инстиктом ощущаем их заражающую дибильность, вред и зловещую болезнетворную долгосрочную диверсию, не в силах ей противостоять.
А может ещё за то любят детей, что они есть единственное чистое и светлое, не залапанное не опошленное, когда уже и Бога и Героя и Царя не в Хер не ставят.