Полосатый рейс. Часть 1
Оригинал взят у cherry_20003 в Полосатый рейс. Часть 1
Полосатый рейс. Часть 1.
Знойный августовский полдень звенел треском цикад. Киргизское солнышко поджаривало спину даже сквозь футболку. Но стоит зайти за ближайшую елочку, как ты начинаешь дрожать от холода. Поэтому приезжих выдает не столько внешний вид, сколько постоянная суетливость: заходишь в тень - натягиваешь свитер, выходишь на солнце - снимаешь. И так целый день. То ли дело местные. Ходит такой вот гражданин круглый год в одном и том же набитом ватой полосатом халате, и зимой и летом, и в дождь и в снег, и жару и в холод, целыми днями его не снимает, а то так и спит в нем. Так там, под этим халатом, свой давно устоявшийся микроклимат, своя родная микрофлора, свой неповторимый забористый букет, сдобренный густым привнесенным снаружи ядреным духом овечьей отары, собачьей шерсти и тлеющего кизяка.
Вообщем, доведись хоть самую малость посидеть рядом с таким товарищем, так с непривычки желудок мигом начинает вытворять черт знает что. Да ко всему прочему, глазом не успеешь моргнуть, как и сам по-соседски пропитаешься его крепким природным ароматом. Но что делать, если не некуда пересесть, а сидеть приходится долго и, главное, в окружении не одного такого попутчика, а половины, можно сказать, самолета.
Вылетали мы с Иссык-Куля в Алма-Ату. Огромное изумрудное озеро, почему-то прозванное местными «теплым», в действительности было настолько холодным, что зайти в него хотя бы по колено, уже можно было считать подвигом. Проведя в туристическом лагере неделю, мы так и не увидели ни одного качественного заплыва. Местное же население, похоже, без крайней необходимости вообще к воде не приближалось. И вот, вдоволь насладившись чудесными видами, сочным пловом, янтарной шурпой и кумысом, решили мы все же покинуть сии благословенные места дабы продолжить свое путешествие по Средней Азии…
Рейсовый автобус оставил нас на пустынном шоссе. Вдали виднелись снежные вершины, позади - озеро, а впереди прямо посреди потрескавшейся пятиугольниками степи плавилась в мареве одинокая взлетно-посадочная полоса.
Это и был аэродром. Здание аэровокзала представляло собой дощатую будку с надписью «Касса», в окошке которой мелькала дородная луноликая красавица с подведенными в одну линию бровями. Билетов, видимо, было мало. Мы, как счастливые предусмотрительные обладатели, спокойно встали в сторонке, остальные же соискатели роились около кассы. Ветер доносил до нас обрывки непонятной нам речи. Судя по всему, ругались. Эти «остальные» представляли собой живописную группу в тех самых полосатых халатах. Женская половина, очевидно по случаю проводов облаченная в нарядные бархатные платья с золотыми позументами на рукавах, скромно стояла поодаль. Глаза невольно подсчитывали количество желающих лететь в Алма-Ату. По всему выходило, что народу собралось гораздо больше, чем может вместить самолет. Под конец луноликая что-то прокричала из кассы и захлопнула окошко. «Полосатые халаты» пошумели-пошумели да и сели на свои тюки под чинарами дожидаться самолета.
Через час он прилетел. Маленький белый Ан-28, покачивая крыльями, показался из-за гор, пролетел над нами, развернулся, спустился и, пробежав, по взлетно-посадочной полосе, подрулил к самому ее краю, аккурат напротив будки. Из самолета вышли пассажиры. Мы не обратили на них внимания. Последними появились пилоты - два здоровенных округлоплечих киргиза в фуражках - и закурили прямо на поле в тени самолета. Вскоре откуда-то из-за холмов с урчанием и выхлопами выскочил жизнерадостный бурый УАЗик и подкатил прямо к ним. Пилоты влезли в машину, туда же, смеясь, забралась луноликая, и вся компания укатила в неизвестном направлении.
Стало как-то пусто на душе, ибо все говорило о том, что вовремя мы не улетим. Так и случилось... Кругом звенели цикады. Мы присели на рюкзаки в тени деревьев на бережку чистого, как слеза, ручейка, спешащего с гор на свидание с красавицей Иссык-Куль. А граждане в полосатых халатах и бархатных платьях, не теряя даром времени, ловко расстелили коврики на земле, развязали узелки с пожитками и приступили к трапезе… Откушав, мужчины с философским спокойствием улеглись под деревьями, подложив руку под голову и погрузились в послеобеденный сон, а женщины все щебетали и щебетали, перебирая да перекладывая узлы. Ох, недаром есть старинное восточное проклятие «Пусть твоя жена будет как горный ручей - никогда не умолкает!»
Прошло, наверное, часа три как мы услышали пыхтение возвращающегося УАЗика. Он лихо влетел на бетонную полосу и попытался совершить фирменный полицейский разворот, что для таких машин чревато кувырком через крышу. Но УАЗик все-таки устоял на своих четырех, и из всех настежь открытых дверей стали выбираться люди. Водитель и, судя по голубым форменным рубахам, четверо пилотов - двое только что прилетевших и двое совсем незнакомых . Луноликой с ними не было.
Все пятеро о чем-то трепались на своем, заливисто хохотали, скаля белые зубы, хлопали друг друга по плечам и вообще находились в самом веселом расположении духа. Тут двое из них с азартом пожали друг другу руки, а водитель, утирая слезившиеся от смеха глаза, разбил их ребром ладони. Потом они обнялись на прощанье, и шофер, махнув из окна машины рукой, умчался, поднимая клубы желтой пыли.
Граждане в полосатых халатах, отряхиваясь, поднялись с земли, искательно сняли тюбетейки и, переминаясь с ноги на ногу, выжидающе смотрели на пилотов - то ли некрасовские просители, то ли степные суслики. Пилоты, отсмеявшись, принялись за дело. Двое пошли к самолету, а двое с хозяйским видом - к толпе киргизов, которые сразу же обступили их и загалдели на разные лады. А мы подняли свои вещи и вместе с теми, у кого имелись билеты на рейс, пошли к самолету. Прямо за нами в длинной черной рясе с саквояжем и с самым настоящим серебряным крестом на длинной цепи шел священник.
Сидя на ступеньках трапа, который находился под хвостом самолета, курил один из летчиков - здоровенный, с круглым, словно тыква, подозрительно красным лицом и воспаленными заплывшими глазами. Докурив, он уронил окурок на бетон, припечатал его ботинком и исподлобья взглянул на пассажиров. Мы, пассажиры, тут же самоорганизовались в коротенькую очередь. Он нехотя поднялся, стал проверять билеты, небрежно просматривая их, и лениво кивал в сторону салона. Когда подошла наша очередь, он глянул на нас каким-то мутным взглядом и буркнул:
- Саламатеыцбы! Билетицерди корсоткуло.*(1)
Жаркая волна перегара вперемешку с луком, чесноком и еще какой-то жгучей дрянью обдала нас… Мы растерянно переглянулись…. «Билеты спрашивает» - подсказал нам стоящий следом за нами батюшка, и мы неуверенно протянули свои четыре билета… Да, мы не совсем поняли, что он там нам сказал, но вот что мы осознали совершенно ясно и без всякого перевода, так это то, что наш пилот абсолютно, безнадежно и беспробудно пьян…
Поняли … и растерялись. Но народ напирал, и волей-неволей пришлось подняться по трапу и войти в узкий тесный салон. В самолете было жарко, влажно и душно, как в парной, остро пахло потом, прокисшим пивом, какой-то авиационной химией и керосином. Мы удрученно прошли на свои места и заняли весь предпоследний ряд справа и слева от прохода. Я, как всегда, села у окошка. Ряды протертых и засаленных кресел были так плотно придвинуты друг другу, что колени буквально упирались во впередистоящее кресло. Решив хоть немного откинуть спинку, я оглянулась. Оказалось, позади нас совершенно прямо, ибо ему-то откидывать спинку было некуда, сидел тот самый священник.
Салон быстро заполнился. Воздуха становилось все меньше. Наконец, на холостом ходу заработали двигатели. Тут снаружи мы услышали приближающиеся голоса, и скоро в самолет стал набиваться шумный пестрый табор - те самые киргизы-безбилетники с поля, в своих ватных полосатых халатах, с тюками и узлами. Видно, подоставали из-за пазух там, на поле, завернутые в платочки пачки своих кровных замусоленных трешек и собрали приличный бакшиш пилотам. Мы с ужасом смотрели, как они забивают полки своими бесформенными узлами, как загромождают узкий проход между креслами огромными тюками, на которые тут же деловито усаживаются, а те, кому не удается сесть, остаются стоять, как в автобусе. Салон мигом наполнился гвалтом, густым едким запахом немытых ног и подмышек, чесночным запахом черемши, недавно съеденной баранины и выпитого кумыса. Дышать стало совсем невмоготу, но если честно нам было не до комфорта. Ибо как же так?... Мало того, что летчики пьяные… так разве ж можно так перегружать самолет?.. Как же мы полетим?... Мы же упадем… разобьемся…..
Тут двигатели сменили тональность, и в окно стало видно, как завращались лопасти винтов. В самолет втиснулись последние пассажиры, их приминали сзади три дюжих пилота. Глядя на все это через плечо, я снова взглянула на священника. Он сидел неестественно прямо, положив руки на колени - с закрытыми глазами, бледный, неподвижный и лишь чуть шевелил губами, видать, читал молитву. В это время раздраженные пилоты наконец втянули трап, закрыли люк в хвосте самолета и бесцеремонно - по ногам, по рукам, по головам безбилетников - сыпля бранью направо и налево, пошли пробираться к кабине. Киргизы недовольно крякали, морщились, заискивающе улыбались, но терпели. Голубые форменные рубашки властелинов неба влажно прилипали к их не отличающимся атлетической стройностью торсам, а на спинах и подмышками расползались огромные темные пятна пота. Смуглые лица масляно блестели, белки были налиты кровью и дышали они точно такой же горючей смесью как тот, что у трапа. Мы встревоженно переглянулись, констатируя весьма неприятный факт - все четверо пилотов нашего лайнера были пьяны. И к тяжелому, исходящему от салона и «полосатых халатов», амбре добавилась новая, но весьма ощутимая нота ядреного двухдневного перегара….
*1. - Предъявите ваши билеты.
(Продолжение следует)
Полосатый рейс. Часть 1.
Знойный августовский полдень звенел треском цикад. Киргизское солнышко поджаривало спину даже сквозь футболку. Но стоит зайти за ближайшую елочку, как ты начинаешь дрожать от холода. Поэтому приезжих выдает не столько внешний вид, сколько постоянная суетливость: заходишь в тень - натягиваешь свитер, выходишь на солнце - снимаешь. И так целый день. То ли дело местные. Ходит такой вот гражданин круглый год в одном и том же набитом ватой полосатом халате, и зимой и летом, и в дождь и в снег, и жару и в холод, целыми днями его не снимает, а то так и спит в нем. Так там, под этим халатом, свой давно устоявшийся микроклимат, своя родная микрофлора, свой неповторимый забористый букет, сдобренный густым привнесенным снаружи ядреным духом овечьей отары, собачьей шерсти и тлеющего кизяка.
Вообщем, доведись хоть самую малость посидеть рядом с таким товарищем, так с непривычки желудок мигом начинает вытворять черт знает что. Да ко всему прочему, глазом не успеешь моргнуть, как и сам по-соседски пропитаешься его крепким природным ароматом. Но что делать, если не некуда пересесть, а сидеть приходится долго и, главное, в окружении не одного такого попутчика, а половины, можно сказать, самолета.
Вылетали мы с Иссык-Куля в Алма-Ату. Огромное изумрудное озеро, почему-то прозванное местными «теплым», в действительности было настолько холодным, что зайти в него хотя бы по колено, уже можно было считать подвигом. Проведя в туристическом лагере неделю, мы так и не увидели ни одного качественного заплыва. Местное же население, похоже, без крайней необходимости вообще к воде не приближалось. И вот, вдоволь насладившись чудесными видами, сочным пловом, янтарной шурпой и кумысом, решили мы все же покинуть сии благословенные места дабы продолжить свое путешествие по Средней Азии…
Рейсовый автобус оставил нас на пустынном шоссе. Вдали виднелись снежные вершины, позади - озеро, а впереди прямо посреди потрескавшейся пятиугольниками степи плавилась в мареве одинокая взлетно-посадочная полоса.
Это и был аэродром. Здание аэровокзала представляло собой дощатую будку с надписью «Касса», в окошке которой мелькала дородная луноликая красавица с подведенными в одну линию бровями. Билетов, видимо, было мало. Мы, как счастливые предусмотрительные обладатели, спокойно встали в сторонке, остальные же соискатели роились около кассы. Ветер доносил до нас обрывки непонятной нам речи. Судя по всему, ругались. Эти «остальные» представляли собой живописную группу в тех самых полосатых халатах. Женская половина, очевидно по случаю проводов облаченная в нарядные бархатные платья с золотыми позументами на рукавах, скромно стояла поодаль. Глаза невольно подсчитывали количество желающих лететь в Алма-Ату. По всему выходило, что народу собралось гораздо больше, чем может вместить самолет. Под конец луноликая что-то прокричала из кассы и захлопнула окошко. «Полосатые халаты» пошумели-пошумели да и сели на свои тюки под чинарами дожидаться самолета.
Через час он прилетел. Маленький белый Ан-28, покачивая крыльями, показался из-за гор, пролетел над нами, развернулся, спустился и, пробежав, по взлетно-посадочной полосе, подрулил к самому ее краю, аккурат напротив будки. Из самолета вышли пассажиры. Мы не обратили на них внимания. Последними появились пилоты - два здоровенных округлоплечих киргиза в фуражках - и закурили прямо на поле в тени самолета. Вскоре откуда-то из-за холмов с урчанием и выхлопами выскочил жизнерадостный бурый УАЗик и подкатил прямо к ним. Пилоты влезли в машину, туда же, смеясь, забралась луноликая, и вся компания укатила в неизвестном направлении.
Стало как-то пусто на душе, ибо все говорило о том, что вовремя мы не улетим. Так и случилось... Кругом звенели цикады. Мы присели на рюкзаки в тени деревьев на бережку чистого, как слеза, ручейка, спешащего с гор на свидание с красавицей Иссык-Куль. А граждане в полосатых халатах и бархатных платьях, не теряя даром времени, ловко расстелили коврики на земле, развязали узелки с пожитками и приступили к трапезе… Откушав, мужчины с философским спокойствием улеглись под деревьями, подложив руку под голову и погрузились в послеобеденный сон, а женщины все щебетали и щебетали, перебирая да перекладывая узлы. Ох, недаром есть старинное восточное проклятие «Пусть твоя жена будет как горный ручей - никогда не умолкает!»
Прошло, наверное, часа три как мы услышали пыхтение возвращающегося УАЗика. Он лихо влетел на бетонную полосу и попытался совершить фирменный полицейский разворот, что для таких машин чревато кувырком через крышу. Но УАЗик все-таки устоял на своих четырех, и из всех настежь открытых дверей стали выбираться люди. Водитель и, судя по голубым форменным рубахам, четверо пилотов - двое только что прилетевших и двое совсем незнакомых . Луноликой с ними не было.
Все пятеро о чем-то трепались на своем, заливисто хохотали, скаля белые зубы, хлопали друг друга по плечам и вообще находились в самом веселом расположении духа. Тут двое из них с азартом пожали друг другу руки, а водитель, утирая слезившиеся от смеха глаза, разбил их ребром ладони. Потом они обнялись на прощанье, и шофер, махнув из окна машины рукой, умчался, поднимая клубы желтой пыли.
Граждане в полосатых халатах, отряхиваясь, поднялись с земли, искательно сняли тюбетейки и, переминаясь с ноги на ногу, выжидающе смотрели на пилотов - то ли некрасовские просители, то ли степные суслики. Пилоты, отсмеявшись, принялись за дело. Двое пошли к самолету, а двое с хозяйским видом - к толпе киргизов, которые сразу же обступили их и загалдели на разные лады. А мы подняли свои вещи и вместе с теми, у кого имелись билеты на рейс, пошли к самолету. Прямо за нами в длинной черной рясе с саквояжем и с самым настоящим серебряным крестом на длинной цепи шел священник.
Сидя на ступеньках трапа, который находился под хвостом самолета, курил один из летчиков - здоровенный, с круглым, словно тыква, подозрительно красным лицом и воспаленными заплывшими глазами. Докурив, он уронил окурок на бетон, припечатал его ботинком и исподлобья взглянул на пассажиров. Мы, пассажиры, тут же самоорганизовались в коротенькую очередь. Он нехотя поднялся, стал проверять билеты, небрежно просматривая их, и лениво кивал в сторону салона. Когда подошла наша очередь, он глянул на нас каким-то мутным взглядом и буркнул:
- Саламатеыцбы! Билетицерди корсоткуло.*(1)
Жаркая волна перегара вперемешку с луком, чесноком и еще какой-то жгучей дрянью обдала нас… Мы растерянно переглянулись…. «Билеты спрашивает» - подсказал нам стоящий следом за нами батюшка, и мы неуверенно протянули свои четыре билета… Да, мы не совсем поняли, что он там нам сказал, но вот что мы осознали совершенно ясно и без всякого перевода, так это то, что наш пилот абсолютно, безнадежно и беспробудно пьян…
Поняли … и растерялись. Но народ напирал, и волей-неволей пришлось подняться по трапу и войти в узкий тесный салон. В самолете было жарко, влажно и душно, как в парной, остро пахло потом, прокисшим пивом, какой-то авиационной химией и керосином. Мы удрученно прошли на свои места и заняли весь предпоследний ряд справа и слева от прохода. Я, как всегда, села у окошка. Ряды протертых и засаленных кресел были так плотно придвинуты друг другу, что колени буквально упирались во впередистоящее кресло. Решив хоть немного откинуть спинку, я оглянулась. Оказалось, позади нас совершенно прямо, ибо ему-то откидывать спинку было некуда, сидел тот самый священник.
Салон быстро заполнился. Воздуха становилось все меньше. Наконец, на холостом ходу заработали двигатели. Тут снаружи мы услышали приближающиеся голоса, и скоро в самолет стал набиваться шумный пестрый табор - те самые киргизы-безбилетники с поля, в своих ватных полосатых халатах, с тюками и узлами. Видно, подоставали из-за пазух там, на поле, завернутые в платочки пачки своих кровных замусоленных трешек и собрали приличный бакшиш пилотам. Мы с ужасом смотрели, как они забивают полки своими бесформенными узлами, как загромождают узкий проход между креслами огромными тюками, на которые тут же деловито усаживаются, а те, кому не удается сесть, остаются стоять, как в автобусе. Салон мигом наполнился гвалтом, густым едким запахом немытых ног и подмышек, чесночным запахом черемши, недавно съеденной баранины и выпитого кумыса. Дышать стало совсем невмоготу, но если честно нам было не до комфорта. Ибо как же так?... Мало того, что летчики пьяные… так разве ж можно так перегружать самолет?.. Как же мы полетим?... Мы же упадем… разобьемся…..
Тут двигатели сменили тональность, и в окно стало видно, как завращались лопасти винтов. В самолет втиснулись последние пассажиры, их приминали сзади три дюжих пилота. Глядя на все это через плечо, я снова взглянула на священника. Он сидел неестественно прямо, положив руки на колени - с закрытыми глазами, бледный, неподвижный и лишь чуть шевелил губами, видать, читал молитву. В это время раздраженные пилоты наконец втянули трап, закрыли люк в хвосте самолета и бесцеремонно - по ногам, по рукам, по головам безбилетников - сыпля бранью направо и налево, пошли пробираться к кабине. Киргизы недовольно крякали, морщились, заискивающе улыбались, но терпели. Голубые форменные рубашки властелинов неба влажно прилипали к их не отличающимся атлетической стройностью торсам, а на спинах и подмышками расползались огромные темные пятна пота. Смуглые лица масляно блестели, белки были налиты кровью и дышали они точно такой же горючей смесью как тот, что у трапа. Мы встревоженно переглянулись, констатируя весьма неприятный факт - все четверо пилотов нашего лайнера были пьяны. И к тяжелому, исходящему от салона и «полосатых халатов», амбре добавилась новая, но весьма ощутимая нота ядреного двухдневного перегара….
*1. - Предъявите ваши билеты.
(Продолжение следует)