Ум Монте-Кристо
1.
В детстве часто приходилось слышать от взрослых: «Не умничай». «Я и не умничаю», - сердито возражал я, и немедленно получал по шапке: «Как же не умничаешь, когда умничаешь?»
Увы.
Я умничал.
Я и теперь умничаю.
А когда не умничаю, чувствую себя немного не в своей тарелке.
«Быть мной» = время от времени «умничать».
При этом «умничать» - совершенно не обязательно означает «говорить с умным видом». Можно умничать молча.
Однажды учитель физкультуры сказал, что я прыгаю через козла «как академик Капица».
2.
Одно из ранних школьных воспоминаний - патологическая ненависть к урокам физкультуры. Публичная нагота в тесном пространстве раздевалки. Мокрые школьные «разборки» на фоне белого кафеля. Размазывающее, уничтожающее всякий членораздельный звук эхо в спортзале. Пот. Прыжки через козла. Маты. Брусья. Турник.
Нет ничего удивительного в том, что спартанская муза платила мне той же монетой: все десять школьных лет я был на плохом счету у преподавателей физвоспитания, а в возрасте не то одинадцати, не то двенадцати едва не поплатился за это головой.
Новый молодой учитель невзлюбил меня с первого взгляда, и неспроста: в подвешенном состоянии я выглядел как живой приговор всем без исключения выпускникам Института Физической Культуры и Спорта, как месть слепой природы многовековой традиции телесного совершенства. Увы, я был жалок - безвольно повисший на турнике - как карикатура на страдающего Иисуса, как мяч, из которого давным-давно выкачали воздух, и лишь по нелепому стечению обстоятельств оставили вялиться в самой что ни на есть глупой, нелепой, стыдной, немужественной позе - на виду у всех (у девочек!)... Нет слов...
Мучительная нехватка эпитетов.
Зато наш новый мускулистый наставник в первый же день знакомства немедленно расставил по местам все точки моего позорного многоточия. Подробно изучив ситуацию (я, турник, и прочая), он молвил:
- Ну ты гандон!
В наступившей тишине (все ждали - кто же засмеётся первым) я разжал пальцы и с грохотом повалился на мат.
Руки отваливались.
Глаза не видели.
Чудом добрался до выхода, нашарил дверную ручку и вывалился на улицу, клятвенно пообещав себе больше никогда не появляться на уроках физкультуры. Я и в самом деле не ходил на эти уроки - пока нового педагога не выгнали за профнепригодность, но это случилось позже, а в то утро карьера его была в самом разгаре, учебный день начинался, и нужно было как-то дожить до вечера, переварив, перетерпев случившееся.
Помню, я тихонько побрёл куда глаза глядят, мечтая об одном: оказаться в чужой шкуре. Спустя час или два депрессия рассеялась, и стало ясно: отныне я стану жить единственно ради мести.
Как граф Монте-Кристо.
Назавтра учитель физкультуры КАК НИ В ЧЁМ НИ БЫВАЛО придёт в школу, вот он движется по коридорам, поднимается на второй этаж, заходит в туалет, и... везде натянуты бельевые верёвки, к ним ОГРОМНЫМИ ПРИЩЕПКАМИ прикреплены презервативы, наполненные КРОВЬЮ.
По всей поверхности зеркала КРОВАВЫМИ буквами выведено:
САМ ТЫ ГАНДОН!
Тут распахивается дверь одной из кабинок, и...
Появляюсь я. В КРОВАВО-КРАСНОМ плаще. И говорю...
Нет уж, нечего лясы точить...
И бью его ногой.
Так. Неплохо.
А потом...
Тут меня довольно грубо прервали. На самом интересном месте. Оказалось, что замечтавшись, я не заметил, что выкрикиваю вслух угрозы и оскорбления, предназначенные отсутствующему обидчику. При том я - Бог знает как - очутился в людном месте, и - более того - в таком, куда по здравому размышлению никогда бы не отправился: на заводской окраине.
Дальше, наверное, нет смысла об этом писать.
Это был не самый удачный день в моей жизни...
3.
В детстве было физически нестерпимо, невыносимо делать то, что казалось ПУСТОЙ ТРАТОЙ ВРЕМЕНИ: я был готов бесконечно спорить с родителями, учителями, сверстниками, чтобы отстоять своё право на ВЕРНЫЙ поступок. Разумеется, война была проиграна, не начавшись. Меня постоянно принуждали делать то, что делать было не нужно и даже то, что делать было нельзя ни в коем случае, и я с этим смирился, тайно, впрочем, продолжая верить в собственную правоту и даже (чего греха таить) исключительность.
Зато в армейские годы я познакомился с новым, очаровавшим меня абсолютной внятностью принципом отношения к действию. Внешне он сводился к следующему: «Делай всё, чтобы быть битым как можно реже и постарайся сделать так, чтобы тебя не убили». Именно армия научила меня относиться к действию иначе, чем прежде. Я стал рационален и разборчив. Я попытался раствориться в толпе, стать незаметным. Я смачно «гыкал», когда все «гыкали», матерился как пролетарии всех стран.
И я пытался, я честно пытался... не умничать.
Тем не менее, били меня не реже, чем остальных, и грозили убить за жидовство.
И только в тот момент, когда я совершенно отчаялся, до меня дошло, что на самом деле нет разницы между одним действием и другим, что эту разницу мы создаём сами, когда поверх явления появляется тонкий, почти прозрачный слой СМЫСЛА. Всякое занятие есть способ ПРОВЕСТИ ВРЕМЯ. Я есть то, ЧТО я делаю, когда что-то делаю. Я есть то, чем в действительности ЗАНЯТ.
Внезапно я понял, что секрет кроется в ПРАВИЛЬНОМ ОТНОШЕНИИ. Можно мыть тазики, но на самом деле ОЧИЩАТЬ СОСУДЫ, и тогда в какой-то момент действие превращается в ДЕЯНИЕ, а после - в нечто такое, чему и название подобрать трудно. Оплошность приведёт не к тому, что старшина «вломит» за то, что тазики не вымыты, но к тому, что СОСУДЫ БУДУТ НЕ ОЧИЩЕНЫ. И то, что старшина «вломит» уже не настолько важно, а может быть и совсем не важно.
Именно тогда я перестал бояться.
Я расслабился. Я перестал «косить под дурачка» и снова стал собой.
Это меня спасло.
Меня перестали бить и зауважали за то, что говорю «как по телевизору». В смысле - гладко и (совершенно верно) - «с умным видом».
4.
С тех пор мало что изменилось...
Я не считаю себя умнее других. «Ты что, умнее других?» - если всякий раз, когда мне задают этот дурацкий вопрос, одновременно изымали бы в качестве пени один (1) шекель, размер моего внешнего долга превысил бы бюджет небольшой африканской страны.
Я вообще не верю в ум. Вернее, верю в УМ - один на всех, общий. Человек не может быть умным или глупым. И, разумеется, никто из нас не может быть умнее или глупее других. Человек может быть так или эдак воспитан: возможно, в Катманду «быть умным» означает «преловко жонглировать черепами», а в Гваделупе - «завязывать шнурки старшему по званию».
Я не знаю.
Никто не знает.
Возможно, «быть умным» означает просто носить очки. Вот такие:
Или показывать язык. Вот так:
Я очков не ношу. Язык не показываю (ну, то есть, не всё время).
В общем, если можно, простите мне мой маленький недостаток. Вы же не пеняете толстому на жировые излишки, не говорите некрасивому «не уродствуй»?
Я больше не буду умничать.
Или буду, но - меньше.
Или больше, но не я...
Или...
А вы, дорогие ОТОТО, умничали в детстве? Доставалось вам за это «на орехи«? Умничаете ли вы теперь? Как на это реагируют окружающие?