То, что было не со мной
Когда отото обсуждали книги о Холокосте, которые важно читать детям, было высказано мнение, что до начала юности, в отрочестве, таких книг лучше вообще не читать.
Читательница рассказывала о том, как после такого чтения её мучили кошмарные сны, о чувстве беспомощности, которое она не хотела бы передать своему ребёнку. Упоминание этих кошмаров меня поразило - у меня они тоже были, и в том же возрасте, и в те же, как я поняла, годы! И тогда я стала спрашивать у знакомых-евреев разных возрастов, не упомнят ли они такого и о себе.
Оказалось, что повторяющиеся сны о гетто и концлагерях были у многих моих ровесников - и именно в отрочестве, и начались именно в первой половине девяностых. Конечно, этому есть очень простое объяснение. До Перестройки, конечно, о трагедии Холокоста писали (хотя такого слова в языке ещё не было), но как-то чрезвычайно интернационалистически. Стоит вспомнить знаменитое примечание к «Бабьему Яру» Евтушенко. Или, например, в романе Альберта Лиханова «Мой генерал» - классическом детском чтении, включённом даже в школьную программу - есть эпизод о лагерном оркестре, который пытками вынудили сопровождать вальсами работу печей. Собрали, мол, «музыкантов всех национальностей». Я помню, что испытывала тогда - в классе пятом или седьмом - большое замешательство: вроде и понятно, что музыкант - еврей, а вроде этого и не написано.
А потом вдруг всё это хлынуло, и уже именно чётко опознавалось как своё: у кого-то шло из дома, у кого-то - просто на волне перестроечного интереса к национальным культурам. И «Дневник Анны Франк» в журнале «Мы» переиздали, и «Список Шиндлера» вышел, когда я школу заканчивала, и про родственников, оставшихся «на оккупированных территориях» стало можно говорить. Рождённые через тридцать и больше лет после войны, мы в самом прямом смысле переживали этот кошмар.
И весь этот еженощный ужас я склонна рассматривать скорее не как безусловное зло, но как нечто очень важное и нужное, по крайней мере, для меня. То есть, конечно, бесконечно чудовищна причина, его породившая, - сам Холокост. Но факт живого, эмоционального, практически непосредственного, приобщения к родной истории мне очень дорог. А теперь, когда я поняла, что это опыт не индивидуальный, а поколенческий, стал ещё дороже. Вот какое-то чувство, что мы вместе - и вместе с теми, кто видел эти сны в девяностые, и вместе с теми, кто пережил - или не пережил - это не во сне.
Варвара Добровольская, исследовательница современного русско-еврейского городского фольклора, пишет о том, что сны о трагических моментах еврейской истории встречаются довольно часто. Молодость большинства её респондентов пришлась на период «застоя», и для этого поколения более характерны сновидения о погромах, а не о гетто и концлагерях. Надо полагать, всё по той же причине - о Катастрофе в те времена особо не упоминали, зато о погромах как продукции проклятого царизма писали сплошь и рядом, хоть в мемуарах Хрущёва, хоть в «Как закалялась сталь». «Основной источник информации - Петя и Гаврик» - говорит один из участников опроса. Он же рассказывает, что считает сны о погромах вещими, сулящими неприятности на национальной почве. Например, после череды таких повторяющихся снов его сын странным образом не был зачислен в институт, хотя набрал проходной балл. На самом деле связь, надо полагать, хоть и была, но обратная - отцу потому и снились неприятности по национальному вопросу, что он их ждал. И убеждение, что погромы снятся к особым, национальным, неприятностям, довольно распространено.
А сны о гетто и концлагерях участники исследования Варвары Добровольской расценивают как просто кошмар, ничего не предвещающий.
А вам когда-нибудь снились страшные сны на сюжеты еврейской истории? Они были для вас особенными - или «иногда бывают и просто сны»?