Тим Снайдер. Историк или публицист?
https://www.nytimes.com/2021/06/29/magazine/memory-laws.html
Тимоти Снайдер, историк из Йельского университета, признанный эксперт в истории Восточной Европы и Холокоста, автор широко разошедшейся книги Bloodlands: Europe Between Hitler and Stalin, опубликовал в New York Times Magazine эссе: «The War on History Is a War on Democracy». Как и многое, написанное этим автором, эссе заслуживает внимательного прочтения вне зависимости от того, соглашаетесь вы с его аргументацией или нет. Заслуживает, поскольку автор касается одной из самых чувствительных тем современной американской жизни, вокруг которой пследние годы разворачивается едва ли не самая жаркая политическая полемика в стране. Речь идет о расовой проблеме, критической рассовой теории, движении BLM и т.п., вопросах, всколыхнувших общественную жизнь в стране и обострившихся в связи с убийством полицейским офицером в Миннеаполисе чернокожего Джорджа Флойда. Последовавшие бурные протесты в многих городах, сопровождающиеся массовыми беспорядками, требовали политической оценки, которая продолжает формироваться. В этом эссе автор концентрируется на отношении американского общества к расовой проблеме, которую он проблематизирует через американскую историю, неразрывно связанную с историей рабства. Oсмелюсь заявить (как говорил Йозеф Швейк), что эту неразрывную связь и можно посчитать камнем преткновения в полемике, одну из сторон которой так страстно защищает профессор Снайдер.
Отправной точкой его рассмотрений в эссе выступает тот сегмент политической драки между американскими либералами (демократами) и консерваторами (республиканцами), который относится к Critical Race Theory, «критической расовой теории» (КРТ) . Поднятая в прошлом году протестная волна привела в том числе к требованиям со стороны либеральной части общества средним школам ввести в курс преподавания и КРТ. Республиканцы противятся обязательности этого требования, а в штатах Флорида, Оклахома, Айдахо и Арканзас их стараниями преподавание КРТ было запрещено. Что в свою очередь вызвало бурю негодования либеральной общественности и, полагаю, стало дополнительным стимулом для Тима Снайдера написать свое эссе.
Моей компетентности недостаточно, чтобы судить о тонкостях требований КРТ и выступать с обоснованной их притикой. Однако суть разногласия между сторонниками и противниками становится понятной из того, что пишет пресса:
“...it bans the teaching of critical race theory, which the legislation describes as "the theory that racism is not merely the product of prejudice, but that racism is embedded in American society and its legal systems in order to uphold the supremacy of white persons."
Этот момент принципиальный. Республиканцы считают, что «Закон о гражданских правах 1964 г», который отменил сегрегацию по расовому и другим признакам, гарантировал системный отказ от политики расизма и таким образом расизм сохраняется только именно на уровне индивидуальных предрассудков. А левые американские либералы настаивают на том, что вся американская конструкция несет в себе системный расизм, который сохраняется в институтах государственного устройства.
Мне кажется, что в данном случае положение КРТ ошибочно. Остатки расизма в обществе безусловно сохраняются, но многочисленные знакомые мне случаи указывают на то, что Закон 1964 г работает.
Но я совсем не об этом собирался поразмышлять. Меня главным образом заинтересовали исторические праллели, выстраиваемые профессором Снайдером, и введенное им понятие «законов памяти».
Итак, memory laws, буквальный перевод термина «законы памяти» неудачен и не отражает существа дела, которое требует объяснения.
Под «законами памяти» автор понимает действия государства, направленные на требования определенной интерпретации исторических событий. Типичным примером такого рода законов представлется криминализация отрицания Холокоста. Законы, карающие отрицание и отрицателей Холокоста, были приняты во многих странах Европы, начиная с Германии. Снайдер далее рассматривает другие примеры «законов памяти», концентрируюсь на использовании этого инструмента в России последнего времени. В частности, он упоминает недавно принятый Думой закон, запрещающий сравнивать гитлеровский нацизм со сталинизмом. Еще один пример, который требуется Снайдеру, для проведния параллелей с американскими делами - Голодомор. Он указывает, на то, как российское руководство отказывается признавать утверждения Украины о намеренном уничтожении украинского народа (геноциде) и подводит на этом основании базу для принятия дальнейших «законов памяти», которые теперь принимаются и все больше регулируют «правильное» понимание истории. Снайдеру этот пример нужен, чтобы объявить сопротивление республиканцев изучению «критической расовой теории» подобным принятию законов памяти в совремнной России. В результате у Снайдера получается сбой логики, вызывающий сомнение в нем как объективном ученом-историке.
Проблема Голодомора составляет контрапункт статьи. Снайдер уверенно соглашается с украинскими властями и вслед за ним объявляет Голодомор геноцидом украинского народа, придуманного и реализованного Сталиным. То, что голод 1932-33 гг на Украине огромная трагедия и преступление сталинского режима, сомнения у нормально мыслящего человека не может вызывать. Но причину голода все же требуется осмыслить и определить иначе. Украинцы голодали и умирали от голода наравне с жителями других советских районов, как например ЦЧР России, Юг и Казхстан. Политика коллективизации и раскулачивания привела к разрушению сельского хозяйства, что и стало причиной массового голода по всей стране. Нельзя также согласиться, что голод как таковой был целью сталинского режима. При всем людоедском характере режима, все же едва ли можно доказать гибель миллионов людей как самоцель. Полагаю, немногие историки согласятся с такой трактовкой. Любопытно, что сам Снайдер, будучи историком-экспертом в Восточной Европе, в том числе и европейской части России, до определенного времени избегал термина «Голодомор» и стал им пользоваться только после принятия Киевом соответствующей идеологической концепции, политически понятной, но исторически вряд ли состоятельной.
По прочтении статьи остается устойчивое впечатление о том, что Снайдер осуждает «законы памяти» как инструмент репрессивной политики, идущей врарез с принципами либеральной демократии. В этом его нельзя не поддержать, но и немедленно обнаружить непоследовательность. Один из ярких примеров «законов памяти», которые обсуждает Снайдер, - закон о запрете отрицания Холокоста, не встречет его осуждения. Криминализацию отрицания Холокоста он, по-видимому, считает «хорошим» исключением.
Осуждаемые «законы памяти» в России нужны Снайдеру для того, чтобы провести параллель с политкой запрета преподавания КРТ в американском образовании. Которую он объявляет «законом памяти», направленным на замалчивание позорных страниц рабства в Америке. Для такого взгляда на американскую ситуацию есть немало оснований. Например, учителя в школе указывают на то, что дети практически не знают истории рабства, не понимают многих социальных проблем, в том числе и расового характера, сохраняющихся в Америке и часто бывающих триггером общественных возмущений. Разумеется, историю, включая и темные ее страницы необходимо знать и учить ей подрастающее поколение. В этом смысле требования американских либералов вполне обоснованы. Однако, как я понял в ходе попыток разобраться в происходящем, дело не в этом. Вернее не только в этом. Главным образом меня беспокоит требование тех же сторонников КРТ пересмотреть всю историю США, начиная с американской революции 1776 г, оценить ее события и исторических персонажей под углом истории рабовладения, поставить его в центр этой истории и показать дефектность всей американской политико-экономической конструкции. А вот с этим я уже никак согласиться не могу.
У Снайдера я вижу поддержку требований КРТ. Его текст представляет собой публицистически яркое и убедительное свидетельство. Но как историк Снайдер вызывает у меня серьезные сомнения и даже возражения. С моей точки зрения вопрос о роли рабства в истории страны очень важен. Если бы я был историком, я бы считал влияние рабства и его вес в истории страны одними из основных тем исторического исследования. В этом смысле мне было бы очень интересно сравнить становление общественно-государственного устройства в Америке и России имеено под влиянием рабства там и здесь. Насколько велика роль и влияние крепостного права в России и рабовладения в США на развитие и благополучие/неблагополучие этих стран? Такой вопрос мне представляется более подходящим для историка. Ответ на него можно, в том числе, получить и из наблюдаемых результатов исторического развития стран. Полагаю, что в разварачивающемся общественном диспуте вокруг КРТ следовало бы учитывать эти результаты.
Тимоти Снайдер, историк из Йельского университета, признанный эксперт в истории Восточной Европы и Холокоста, автор широко разошедшейся книги Bloodlands: Europe Between Hitler and Stalin, опубликовал в New York Times Magazine эссе: «The War on History Is a War on Democracy». Как и многое, написанное этим автором, эссе заслуживает внимательного прочтения вне зависимости от того, соглашаетесь вы с его аргументацией или нет. Заслуживает, поскольку автор касается одной из самых чувствительных тем современной американской жизни, вокруг которой пследние годы разворачивается едва ли не самая жаркая политическая полемика в стране. Речь идет о расовой проблеме, критической рассовой теории, движении BLM и т.п., вопросах, всколыхнувших общественную жизнь в стране и обострившихся в связи с убийством полицейским офицером в Миннеаполисе чернокожего Джорджа Флойда. Последовавшие бурные протесты в многих городах, сопровождающиеся массовыми беспорядками, требовали политической оценки, которая продолжает формироваться. В этом эссе автор концентрируется на отношении американского общества к расовой проблеме, которую он проблематизирует через американскую историю, неразрывно связанную с историей рабства. Oсмелюсь заявить (как говорил Йозеф Швейк), что эту неразрывную связь и можно посчитать камнем преткновения в полемике, одну из сторон которой так страстно защищает профессор Снайдер.
Отправной точкой его рассмотрений в эссе выступает тот сегмент политической драки между американскими либералами (демократами) и консерваторами (республиканцами), который относится к Critical Race Theory, «критической расовой теории» (КРТ) . Поднятая в прошлом году протестная волна привела в том числе к требованиям со стороны либеральной части общества средним школам ввести в курс преподавания и КРТ. Республиканцы противятся обязательности этого требования, а в штатах Флорида, Оклахома, Айдахо и Арканзас их стараниями преподавание КРТ было запрещено. Что в свою очередь вызвало бурю негодования либеральной общественности и, полагаю, стало дополнительным стимулом для Тима Снайдера написать свое эссе.
Моей компетентности недостаточно, чтобы судить о тонкостях требований КРТ и выступать с обоснованной их притикой. Однако суть разногласия между сторонниками и противниками становится понятной из того, что пишет пресса:
“...it bans the teaching of critical race theory, which the legislation describes as "the theory that racism is not merely the product of prejudice, but that racism is embedded in American society and its legal systems in order to uphold the supremacy of white persons."
Этот момент принципиальный. Республиканцы считают, что «Закон о гражданских правах 1964 г», который отменил сегрегацию по расовому и другим признакам, гарантировал системный отказ от политики расизма и таким образом расизм сохраняется только именно на уровне индивидуальных предрассудков. А левые американские либералы настаивают на том, что вся американская конструкция несет в себе системный расизм, который сохраняется в институтах государственного устройства.
Мне кажется, что в данном случае положение КРТ ошибочно. Остатки расизма в обществе безусловно сохраняются, но многочисленные знакомые мне случаи указывают на то, что Закон 1964 г работает.
Но я совсем не об этом собирался поразмышлять. Меня главным образом заинтересовали исторические праллели, выстраиваемые профессором Снайдером, и введенное им понятие «законов памяти».
Итак, memory laws, буквальный перевод термина «законы памяти» неудачен и не отражает существа дела, которое требует объяснения.
Под «законами памяти» автор понимает действия государства, направленные на требования определенной интерпретации исторических событий. Типичным примером такого рода законов представлется криминализация отрицания Холокоста. Законы, карающие отрицание и отрицателей Холокоста, были приняты во многих странах Европы, начиная с Германии. Снайдер далее рассматривает другие примеры «законов памяти», концентрируюсь на использовании этого инструмента в России последнего времени. В частности, он упоминает недавно принятый Думой закон, запрещающий сравнивать гитлеровский нацизм со сталинизмом. Еще один пример, который требуется Снайдеру, для проведния параллелей с американскими делами - Голодомор. Он указывает, на то, как российское руководство отказывается признавать утверждения Украины о намеренном уничтожении украинского народа (геноциде) и подводит на этом основании базу для принятия дальнейших «законов памяти», которые теперь принимаются и все больше регулируют «правильное» понимание истории. Снайдеру этот пример нужен, чтобы объявить сопротивление республиканцев изучению «критической расовой теории» подобным принятию законов памяти в совремнной России. В результате у Снайдера получается сбой логики, вызывающий сомнение в нем как объективном ученом-историке.
Проблема Голодомора составляет контрапункт статьи. Снайдер уверенно соглашается с украинскими властями и вслед за ним объявляет Голодомор геноцидом украинского народа, придуманного и реализованного Сталиным. То, что голод 1932-33 гг на Украине огромная трагедия и преступление сталинского режима, сомнения у нормально мыслящего человека не может вызывать. Но причину голода все же требуется осмыслить и определить иначе. Украинцы голодали и умирали от голода наравне с жителями других советских районов, как например ЦЧР России, Юг и Казхстан. Политика коллективизации и раскулачивания привела к разрушению сельского хозяйства, что и стало причиной массового голода по всей стране. Нельзя также согласиться, что голод как таковой был целью сталинского режима. При всем людоедском характере режима, все же едва ли можно доказать гибель миллионов людей как самоцель. Полагаю, немногие историки согласятся с такой трактовкой. Любопытно, что сам Снайдер, будучи историком-экспертом в Восточной Европе, в том числе и европейской части России, до определенного времени избегал термина «Голодомор» и стал им пользоваться только после принятия Киевом соответствующей идеологической концепции, политически понятной, но исторически вряд ли состоятельной.
По прочтении статьи остается устойчивое впечатление о том, что Снайдер осуждает «законы памяти» как инструмент репрессивной политики, идущей врарез с принципами либеральной демократии. В этом его нельзя не поддержать, но и немедленно обнаружить непоследовательность. Один из ярких примеров «законов памяти», которые обсуждает Снайдер, - закон о запрете отрицания Холокоста, не встречет его осуждения. Криминализацию отрицания Холокоста он, по-видимому, считает «хорошим» исключением.
Осуждаемые «законы памяти» в России нужны Снайдеру для того, чтобы провести параллель с политкой запрета преподавания КРТ в американском образовании. Которую он объявляет «законом памяти», направленным на замалчивание позорных страниц рабства в Америке. Для такого взгляда на американскую ситуацию есть немало оснований. Например, учителя в школе указывают на то, что дети практически не знают истории рабства, не понимают многих социальных проблем, в том числе и расового характера, сохраняющихся в Америке и часто бывающих триггером общественных возмущений. Разумеется, историю, включая и темные ее страницы необходимо знать и учить ей подрастающее поколение. В этом смысле требования американских либералов вполне обоснованы. Однако, как я понял в ходе попыток разобраться в происходящем, дело не в этом. Вернее не только в этом. Главным образом меня беспокоит требование тех же сторонников КРТ пересмотреть всю историю США, начиная с американской революции 1776 г, оценить ее события и исторических персонажей под углом истории рабовладения, поставить его в центр этой истории и показать дефектность всей американской политико-экономической конструкции. А вот с этим я уже никак согласиться не могу.
У Снайдера я вижу поддержку требований КРТ. Его текст представляет собой публицистически яркое и убедительное свидетельство. Но как историк Снайдер вызывает у меня серьезные сомнения и даже возражения. С моей точки зрения вопрос о роли рабства в истории страны очень важен. Если бы я был историком, я бы считал влияние рабства и его вес в истории страны одними из основных тем исторического исследования. В этом смысле мне было бы очень интересно сравнить становление общественно-государственного устройства в Америке и России имеено под влиянием рабства там и здесь. Насколько велика роль и влияние крепостного права в России и рабовладения в США на развитие и благополучие/неблагополучие этих стран? Такой вопрос мне представляется более подходящим для историка. Ответ на него можно, в том числе, получить и из наблюдаемых результатов исторического развития стран. Полагаю, что в разварачивающемся общественном диспуте вокруг КРТ следовало бы учитывать эти результаты.