Из ФБ
Max Trudolubov
5 hrs ·
История как знамя: черно-белое прошлое.
В России и Центральной Европе национализированная память заменила политический консерватизм.
В Венгрии, Польше, России, на Украине национальная история - территория ежедневных сражений. Идеологи правящих партий учатся друг у друга национализации истории - и при всей схожести - неизбежно вступают друг с другом в «войны памяти».
1
Пересмотр прошлого повсюду оказывался в основании политических изменений. И повсюду, особенно в Центральной Европе, история становится менее общей и более национальной и политизированной. «Минимальный список ингредиентов польского популизма должен включать политику памяти», - пишет в статье о современной Польше профессор европейских исследований Оксфордского университета Тимоти Гартон Эш. ... В тех странах, где - как и в Польше - политическая повестка дня долго была построена на нарративе жертвы, обществу крайне трудно смириться с тем, что отдельные его члены, включая борцов за национальную независимость, могли быть хоть в чем-то виноваты, более того, причастны к преступлениям против человечности. Как в своё время книга Яна Гросса «Соседи. История уничтожения еврейского местечка» в Польше, книга Руты Ванагайте «Свои. Путешествие с врагом» в Литве вызвала болезненную дискуссию.
Большую роль в изменении национального вектора играла политика памяти и в Венгрии: «музеи Трианона», реабилитация адмирала Милоша Хорти и т.д. Как в России и Польше, это принципиальная установка на национализацию истории, акцент на действия внешних сил и убежденность в том, что жертва не может быть преступником, превращение национальной истории в политический лозунг. Премьер-министр Виктор Орбан охотно акцентирует эти темы в своей позиционной борьбе с истеблишментом ЕС и смягчает - в силу малой совместимости двух версий истории - в отношениях с Россией.
2
Подняв на знамя ностальгически советизированную версию истории, российские политики неизбежно поставили под вопрос память о жертвах репрессий и полностью исключили ответственность советского государства за совершенные преступления.
Подняв на знамя декоммунизацию и национально-освободительную (от СССР) версию истории, бывшие государства советского блока воюют, как выясняется, не только с Россией, но и друг с другом. «Отдельное, специальное чествование ОУН и УПА превращается в конфликтогенную тему как внутри, так и за пределами страны. ОУН и УПА принимали участие в том, что поляки называют Волынской резней», - напоминает украинский историк Георгий Касьянов.
Сама болезненность переживания прошлого понятна. Когда в стране заканчивается одна эпоха и начинается другая, меняется и взгляд на историю. Не всегда понятно, что здесь причина, а что следствие. Изменившаяся картина прошлого меняет образ настоящего. Новое настоящее создает новое прошлое.
Но превращение истории в политику легко может перейти в злокачественную стадию.
В России и Центральной Европе национализированная память, по сути, заменила политический консерватизм. Это свидетельство политической бедности - неспособности правящих элит этих стран наполнить политику ничем другим.
Хуже того, национализация памяти всюду натыкается на конкретные человеческие жертвы, - жертвы репрессий, жертвы погромов, - которые не вписываются в удобный для политиков нарратив «нации-жертвы». Поперек этого пути стоят и независимые институты: чем дальше политики заходят в национализации памяти, тем больше контроля им нужно над СМИ и судебной системой. Процессы подчинения независимых институтов исполнительной власти идут в России и всей Центральной Европе и различаются только глубиной проникновения государства в общественную дискуссию.
3
В старой книжке Фукуямы про "конец истории" есть намек на причины нынешней национализации памяти и отказа от воображаемой единой истории, которая - многим показалось в начале 90-х - идет к либерализму как к цели. «Люди удовлетворят свои потребности с помощью экономической деятельности, им уже не нужно будет рисковать жизнью в сражениях. Они, иными словами, станут животными - как и раньше, до того, как начались кровавые сражения, определившие историю» (отсюда тот ницшеанский «последний человек» в названии книги).
Удовлетворения материальных потребностей человеку оказалось мало. Человеку нужна духовная пища - и потому мало оказалось либерально-демократической повестки дня, сведённой к техническим экономическим мерам. Их на флаге не напишешь. А миф о героях и предательских ударах в спину - напишешь
Originally posted at otkaznik1.dreamwidth.org