(no subject)
похоронили Игорька.
Я вел этот дневник для облегчения. Сейчас это скорее наоборот - болезненное копание в ране, но я решил продолжить. Не хочу чтоб она заживала.
Я искал здесь сочуствия - один в чужом Лондоне. И нашел его. Если бы не ваша поддержка, особенно тех кого знаю лично… короче, спасибо родные. Игорьку помочь не удалось, но…
Три последних дня в Лондоне когда сидели у безнадежно угасающего сына я пытался утешить Аллу. Все это время она причитала вполголоса как раненная (Рядом другие койки). Впрочем утешитель из меня был еще тот. Потом бюрократическая суета, раздаривание Игорешиного скарба на подарки друзьям. Процедуры в аэропорту.
Летели с Игорьком в одном самолете. И только в эти пять часов, когда никто вокруг не знал что происходит, никто мне не говорил печальных слов, не прятал глаз - я по настоящему погрузился в отчаянье. Ничего не изменить. Огромная дыра которая ничем не заполнится. Почему?
Виноват. Конечно виноват. Если сын умирает раньше отца - сто раз виноват. (тем кто с большей или меньшей деликатностью напоминал мне о моей вине: Мне непонятны ваши чуства, но горе, похоже, может прийти в каждый дом. В том или ином обличье. И всякий отец знает свою вину без напоминаний.). После недели в Венеции просился у меня в Прагу к Глебу Макаревичу на свадьбу. Я не отпустил. Мол учиться надо, возвращайся в Лондон, в школу. Сам послал. Почему-то мы считали что главная опасность - зависимость от наркотика. Зависимость проявляющая себя каждый день. Ломки и.т.д. А раз ничего этого нет, значит и беспокоиться не о чем. Виноват. Да и развод двадцать лет назад. Миллион таких историй. Банальщина. Но раз такое случилось - виноват. Все безвозвратно. Ничего не вернешь.
Потом похороны. Когда не можешь закончить слово если в нем больше трех букв (спазмы перехватывают горло как толстая веревка). Текст на чужом языке написанный русскими буквами. Траур в течении которого незнакомые тебе люди рассказывают тебе о твоем сыне, которого ты оказывается почти не знал. Заговорщическое предложение бюрократа купить себе место рядом с Игорьком. Веселая Ева, для которой брат просто улетел на другую планету. Алкоголь, осушающий глаза, но не дающий беспамятства. Неожиданные звонки из Москвы тех, кто не знает что произошло, и мои неубедительные отговорки, типа я в отпуске, далеко. Не в курсе. Потом.
Непонятно что потом.
Я вел этот дневник для облегчения. Сейчас это скорее наоборот - болезненное копание в ране, но я решил продолжить. Не хочу чтоб она заживала.
Я искал здесь сочуствия - один в чужом Лондоне. И нашел его. Если бы не ваша поддержка, особенно тех кого знаю лично… короче, спасибо родные. Игорьку помочь не удалось, но…
Три последних дня в Лондоне когда сидели у безнадежно угасающего сына я пытался утешить Аллу. Все это время она причитала вполголоса как раненная (Рядом другие койки). Впрочем утешитель из меня был еще тот. Потом бюрократическая суета, раздаривание Игорешиного скарба на подарки друзьям. Процедуры в аэропорту.
Летели с Игорьком в одном самолете. И только в эти пять часов, когда никто вокруг не знал что происходит, никто мне не говорил печальных слов, не прятал глаз - я по настоящему погрузился в отчаянье. Ничего не изменить. Огромная дыра которая ничем не заполнится. Почему?
Виноват. Конечно виноват. Если сын умирает раньше отца - сто раз виноват. (тем кто с большей или меньшей деликатностью напоминал мне о моей вине: Мне непонятны ваши чуства, но горе, похоже, может прийти в каждый дом. В том или ином обличье. И всякий отец знает свою вину без напоминаний.). После недели в Венеции просился у меня в Прагу к Глебу Макаревичу на свадьбу. Я не отпустил. Мол учиться надо, возвращайся в Лондон, в школу. Сам послал. Почему-то мы считали что главная опасность - зависимость от наркотика. Зависимость проявляющая себя каждый день. Ломки и.т.д. А раз ничего этого нет, значит и беспокоиться не о чем. Виноват. Да и развод двадцать лет назад. Миллион таких историй. Банальщина. Но раз такое случилось - виноват. Все безвозвратно. Ничего не вернешь.
Потом похороны. Когда не можешь закончить слово если в нем больше трех букв (спазмы перехватывают горло как толстая веревка). Текст на чужом языке написанный русскими буквами. Траур в течении которого незнакомые тебе люди рассказывают тебе о твоем сыне, которого ты оказывается почти не знал. Заговорщическое предложение бюрократа купить себе место рядом с Игорьком. Веселая Ева, для которой брат просто улетел на другую планету. Алкоголь, осушающий глаза, но не дающий беспамятства. Неожиданные звонки из Москвы тех, кто не знает что произошло, и мои неубедительные отговорки, типа я в отпуске, далеко. Не в курсе. Потом.
Непонятно что потом.