Конкурс очень короткого рассказа. Пэтому букафф не много:))
ЧАПАЕВ
Он вышел на берег предрассветным утром 9 июня в районе уфимской пристани. Хорошо, что было пасмурно. За время его второй, гораздо более долгой жизни он отвык от яркого солнца. Там, в зеленых глубинах, даже в самые ясные дни свет, которому удавалось проникать сквозь толщу воды, никогда не был таким ярким, как сейчас, в это хмурое утро, когда он впервые за безмалого сотню лет вышел на поверхность.
Он помнил, как после того злополучного утра в Лбищенске его крутило и волокло течением по камням, песку, илистому дну, то прибивая к корягам, которые цепко хватались за английское сукно гимнастерки многочисленными пальцами-отростками, то закручивая водоворотом в глубокие омуты под обрывистыми берегами.
Потом весенние паводки силой своих бурлящих потоков всегда освобождали его из плена валунов, бревен-топляков и других тюремщиков, пока он не оказался в море. Там, напитавшись соленой водой, он вдруг ощутил, что обрел силу, способную преодолеть любое течение.
Обросший тиной и моллюсками, беспрестанно пощипываемый серебрящейся рыбьей мелочью, Василий Иванович лежал на дне и, глядя на медленно покачивающееся водоросли над головой, мечтал о всемирном пролетарском счастье. Он думал о том времени, когда, через сто лет, на Земле не останется ни казачишки поганого, ни интеллигентишки гнилого, ни попов долговолосых, а будет царить один гегемон - мировой пролетариат и кормящее его крестьянство, вернее, та часть, что из сознательных.
Все это время легендарный комдив мечтал о городе своей славы - Уфе.
Именно здесь он должен увидеть прекрасное пролетарское будущее - Мировой коммунизм.
Оставляя за собой мокрые следы и раздавленных пиявок на серой асфальтной дороге, Василий Иванович, прочитав на табличке название улицы - «Заки Валиди», вспомнил его - того, предводителя башкир, в очках-велосипедах и с усиками, что со своим небольшим отрядом в начале 1919 года перешел на сторону большевиков. Молодцы потомки, не забывают красных командиров!
Когда от галифе отвалилась последняя двустворчатая ракушка (раки отцепились еще у самого берега), он почти дошел до монумента Дружбы.
Чапаев хорошо помнил это место, раньше здесь находилась большая каменная церковь, в которой его бойцы - бесшабашные, всегда гораздые на выдумку молодые ребята - выложили кучками из человеческих экскрементов, прямо посередине алтаря, похабное слово из трех букв. Он тогда вместе со всеми посмеялся над их выходкой.
Теперь церкви нет. Значит снесли. Правильное решение - в светлом будущем не должно остаться места «опиуму для народа»!
Где-то здесь закопан тот смешной попик, который бросился на защиту своего храма, да тут же схлопотал прикладом в висок от верного ординарца Исаева.
Здешние мракобесы еще легко отделались. Ниже по реке, в верстах ста от этого места, в городе Бирске сразу пятерых закопали возле храма на Галкиной горе. А сколько расстреляли в монастыре - никто не считал. По донесениям он помнил, что это дело рук ребят из 242-го крестьянского полка 27 дивизии. Запомнилось только из-за названия горы - Галкина.
А этот тогда все карами грозил. Где оно было, твое воинство небесное? Куда смотрел грозный Михаил? Заступились они за тебя?
Шум мотора и визг тормозов отвлек от размышлений, оглянувшись через левое плечо, Чапаев увидел автомобиль.
Василий Иванович машины любил и, получив назначение комдивом двадцать пятой, всегда держал несколько авто для своих передвижений.
Этот автомобиль был необычной - округло-покатой формы. Небесного, белого с голубым цветом.
Из машины вышли двое в незнакомой форме. На плечах блеснули ненавистные золотые звездочки. Один в чине штабс-капитана, другой поручика, отметил комдив. Белые!
- Эй, ты, бомжара, стой! - раздался грозный окрик.
Василий Иванович схватился за шашку. С трудом вырвав из ножен ржавый обломок, он бросился на офицеров.
- Брось нож, придурок! - вскрикнул поручик, и потянулся к кобуре.
Пуля, пробив левую руку насквозь, звякнула о фонарный столб. Из пробитого отверстия чуть повыше локтя вывалился пучок спутавшихся водорослей. «Словно в то злосчастное утро», - подумал Чапаев и бросился к реке.
- Это же сипайловский маньяк, быстро за ним! - скомандовал старший по званию.
Василий Иванович уже ступил на прибрежный песок, когда его догнал свет фар, он обернулся, и тут же схлопотал пулю в живот.
«Дежавю» - вспомнилось заграничное слово. Только теперь нет рядом надежных венгров-интернационалистов, которые помогали ему тогда переправляться на бухарский берег Урала.
Шагнув в воду, он почувствовал, как третья пуля горячей пчелой впилась в голову, напомнив о ранении во время штурма Уфы, когда пилот «Ньюпора» полоснул пулеметной очередью по трясущемуся на кочках чапаевскому «Форду».
«Ничего, - подумал он. - Родная стихия примет, чай, не святоша какой!»…
…Полицейские стояли на берегу и смотрели, как сипайловский маньяк, попытался нырнуть в глубину, но его, словно пробку, выбросило на поверхность. Река подхватила распластавшееся в форме пятиконечной звезды тело и величаво понесла вниз по течению…