Про свердловчан, москвичей и петербуржцев
…Промозглый ветер треплет подол, толкает в спину - заскакиваю в подъезд, стуча зубами. На лифтовой площадке - человек спиной ко мне. Я знаю его, это мой сосед.
- Добрый вечер!
- … . Молча оглядывается на меня через плечо, кивает.
В многоэтажном доме лифт ходит долго - молчание тянется. Но, уже наученная местными нравами, я даже не пытаюсь начать невинный щебет на тему «Ну и погодка», «когда же включат отопление» и всё такое прочее. Плыву по течению этого угрюмого соседского молчания - а к чему говорить? Всё равно не поддержит. Так и будет стоять спиной.
Лифт приходит. Грузовой, просторный. Как дама я спокойно прохожу вперёд. Он замешкался. Я нажимаю кнопку удерживания дверей. Он всё не заходит. И это уже смешно - я улыбаюсь:
- Поедемте, места всем хватит!
- Спасибо, не надо. Я следующий подожду.
Двери осторожно закрываются.
За два с половиной года, что имею московскую прописку, я так и не научилась местным нравам. С этим человеком мы живём не просто на одном этаже, а на одной площадке, и между дверями наших квартир - расстояние меньше метра! Но и большинство аборигенов с других этажей поступают обычно также: «спасибо, езжайте, я подожду». Я пыталась пропускать их вперёд - намерено задерживалась у двери в подъезд, тянула время у почтовых ящиков - они тогда спокойно заходят в лифт, нажимают свою кнопку и уезжают. Им не приходит в голову спросить: «девушка, вас подождать?»
Несколько минут одиночества в лифте, видимо, для москвичей имеют особую ценность - когда можно остаться один на один со своим отражением в зеркале на стенке лифта, отгородившись от столичной суеты.
Есть в нашем доме люди, которые поступают иначе: и здороваются, и щебечут о том о сём, и улыбаются, и лифт подержат… Но они, как правило, либо в Москве недавно (не больше пяти лет), либо, напротив, родились здесь и выросли, и их предки похоронены неподалёку, и они спокойно и расслабленно чувствуют себя на этой земле. Такие москвичи ни от кого не отгораживаются. У них, конечно есть свои другие особенности, но они гораздо приветливее «недавних» жителей столицы.
Впрочем, я живу не совсем в Москве. Зеленоград хоть и имеет статус одного из округов Москвы, но всё-таки это - резервация, заповедник. Наукоград - так его и называют. Здесь большинство жителей ездят на работу или учёбу в Москву, два-три часа проводя в электричках и метро или же бесконечное количество часов торча в пробке на Ленинградском шоссе. И поэтому здесь принято ругать Москву - есть необходимость оправдать свой разъездной образ жизни.
«Ох, когда они уже закончат ремонт на Ленингардке!..»,
«Э, вот вы ездите на машине, а попробовали бы вы на электричке каждый день туда и обратно - я так устаю от этой дороги! Все жмутся друг к другу, духота, жара...»,
«Ну, не знаю, я в электричке отдыхаю, а вот по-настоящему устаю в Москве»,
«Ой, и не говорите - Москва так вытягивает силы! Эта суета, напряжение, все бегут, мечутся, ужас!»,
«Да, лучше нашего Зеленограда ничего нет - лес, тишина, белки…»,
«А люди у нас какие замечательные! Интеллигенции сколько!»…
Здесь принято ругать Москву, но хвалить Зеленоград.
В Свердловске-Екатеринбурге, где я родилась и выросла, и откуда уехала три года назад, принято ругать самих себя.
Я это поняла, только оказавшись здесь, вдалеке. Там это получалось как-то само собой - нельзя слова сказать, чтобы не вспомнить о какой-нибудь местной проблеме. Говорим о погоде - непременно помянем скверный уральский климат; говорим о природе - вспомним зону рискованного земледелия, «и вообще раньше сюда только в ссылку ссылали», зайдёт речь о перемещениях - тут уж и грязь наша вечная, и дороги неремонтированные, и власти такие сякие, заговорили о детях - и вот пожалуйста уже судачим об очередях в детские сады...
И сами себя любят ругать. И друг друга. Свердловск - это школа злословия. И, как истинная дочь своей земли, я тоже сейчас себя поругаю: я - такая же. «Екатеринбург - мы гордимся тобой» - это для плакатов, а не для повседневного использования. Мы словно не замечаем достоинств своего города, считаем, что это само собой разумеется: и театры, и Международные Фестивали, и музеи, и вузы, и саммиты всяких разных уровней, и выставки, и рок-клуб, и «Чайф», и «Пельмени», и самый лучший в мире майонез, и чёрный хлеб, какого нигде так вкусно не пекут больше. И сама земля наша загадочная и древняя, как Каменные Палатки…
Нет, мы конечно, держим в уме статус «третьей столицы», и при всяком удобном случае упомянем, что и город наш вообще-то четвёртый (а может уже и третий) по численности, и про границу Европы-Азии, и про царскую семью… И в этом есть какой-то парадокс: уральцы любят ругать себя - да. Но за этим сидит неутолённая гордыня жителя непризнанной третьей столицы. Статус непризнан (хотя очень хочется), а потому - «не очень-то и хотелось, и вообще город наш гадкий, грязный, неумытый поросёнок…»
А ещё уральцы любят ругаться друг с другом.
И в транспорте ругаются, и на интернет-форумах собачатся. Нет, ясно - в Интернете вообще много, где собачатся, но на уральских форумах - особенно рьяно. Мамский он или политический - найдут, о чём позлословить.
Нет, в Москве тоже злословят - и в транспорте доводилось слышать, и в интернете читать. Но это такие вялые ругачки слабых, усталых людей, затюканных Москвой, суетой и жизнью. Вспыхнет заварушка где-то в транспорте - «вы мне ногу отдавили - а вы меня толкнули…» - вовлекутся в неё два-три человека, и как-то быстро всё сходит на нет. У остальных или сил нет, или ума хватает - они не ввязываются. Большинство стоят с немым равнодушием, другие смотрят с мудрым сожалением, издалека сочувствуя ругающимся. В Москве очень много негатива - и чтобы не заразиться, москвичи научились сохранять нейтралитет. Граничащий временами с равнодушием.
В Свердловске же ругаются как-то от души, с таким остервенением и азартом, даже с радостью: вот, наконец, представился случай выплеснуть наболевшее, поделиться с собратьями. Неважно, что делимся негативом - но зато в этот момент чувствуем себя живыми. Словно немножко размораживаемся - позволяя себе выплеснуть всё недовольство на жизнь, на близких, на себя, на власти… И потом ещё долго машем кулаками, даже уже сойдя на своей остановке: шевелим губами, возражаем, парируем. И до самого дому хватает запала, начать с соседом ещё на лифтовой площадке:
- Вы представляете, сейчас ехал в автобусе, и вот заходит такая одна….
- Да вы что?... - и понеслась.
- Ой, вы кажется свой этаж проехали?
- Ничего, я с вами скатаюсь туда-обратно, очень уж беседа увлекательная!
- А может ко мне? По маленькой?..
В Екатеринбурге, наоборот, жмутся друг к другу. Вскакивают, толкаясь, втискиваясь, на подножку уходящего трамвая - «товарищи, не торопитесь вы так, следом идёт ещё один 15-й!» - я такое слышала только в Екатеринбурге. В Москве, наоборот, держатся на расстоянии взгляда. И в лифте - «я на следующем», и в трамвае. А если нет возможности, и судьба прижмёт носом друг к другу - ни за что не улыбнутся: оказавшись в тесноте электрички или лифтовой кабины, будут прятать глаза, словно делают что-то неприличное.
Я была в Петербурге месяц назад. Неделю каталась на местном транспорте. Один только раз за всё это время вспыхнула - нет, не ссора. Вспыхнула гневом одна какая-то утомлённая тётенька с тяжёлыми сумками: автобус проехал её остановку. «Это что же это вы делаете, негодяи?» (она не сказала даже «собаки» или «сволочи» - а так, по-ленинградски интеллигентно выругалась «негодяями»). Со всех сторон тут понеслось: «Женщина, ну что вы так ругаетесь, тут рядом дети малые! (таким тоном, словно она сматерилась) Остановку вашу давно уже отменили»… «Ничего страшного, пройдётесь немного»… «Да ё неё сумки тяжёлые, видите? Бедная женщина»… Вот и всё. Инцидент исчерпан. Женщина получила свою порцию сочувствия - что и требовалось доказать. Заварушки не получилось.
Везде - люди. И все хотят быть живыми. И по-разному свою живость сохраняют. Где-то настороженно прячут глаза, стремясь к уединению в лифтовой кабине. В другой местности - напротив - устраивают самим себе проверку на живость, затевая «школу злословия» по малейшему поводу…
В любом мегаполисе это важнейшая задача - остаться живым. Остаться человеком, выйдя за пределы функции: выйдя из давки метро, сохранить возможность улыбнуться первому встречному.