Упадок Османской экономики-2. Превращение Османской экономики в периферийную
ПРЕВРАЩЕНИЕ ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ В ПЕРИФЕРИЮ МИР-СИСТЕМЫ
В Османской империи в последние два века ее существования происходили быстрые изменения социальной и экономической структуры.
В этот период менялось отношение правящих групп к контролю над ресурсами вследствие воздействия внутренних и внешних факторов (те и другие были связаны с тенденциями в мировой экономике).
Регионы, которые до сих пор оставались вне централизованных экономических отношений или капиталистического мира, быстрыми темпами включались в общемировой процесс. Происходило вхождение Османской империи в мировую капиталистическую экономику.
Процессы, происходившие в Османской империи, весьма схожи с процессами на периферии тогдашней Европы. Развитие денежно-кредитной экономики и децентрализация в империи так напоминают европейские, что сравнение напрашивается сразу. Два названных признака также сходны с «двойным процессом» включения в мировую экономику, описанным Кейдером.
Пожалуй, наряду с этим можно указать на возникновение местных центров производства, межрегиональной и международной торговли, что помогло установлению более тесных связей местных производителей [214] с иностранными купцами.
Османская империя включилась в этот процесс с ХV века. Собственно говоря, она с самого начала не была
государством, изолированным от остального мира. Но что отличает ХVIII и ХIХ века, когда процесс присоединения к мировой экономике набирал силу, от ранних периодов - так это то, что эффективные силы мировой экономики стали действовать и в экономике империи.
Представляется, что децентрализация Османской империи с появлением местной знати - аянов, бесспорно ускорило ее включение в мировую капиталистическую экономику. Как это происходило?
Этот процесс, конечно, обсуждался историками с разных сторон. Согласно широко принятой точке зрения, политические перемены внутри империи следует рассматривать в качестве главного фактора.
Так, длительные войны, в которых участвовала Османская империя с самого конца ХVI века, были причиной напряженности в отношениях между центром и периферией. Неудачные кампании вызывали обеспокоенность в региональных армиях и усиливали нежелание участвовать в новых войнах.
Длительные войны в Европе, особенно последствия Венской кампании, ухудшили положение сельского населения. За эту политику пришлось расплачиваться ростом беспорядка в провинциях, начавшимся вслед за демобилизацией.
Процесс децентрализации, ускоренный бесполезными и безуспешными кампаниями, набирал силу. В результате османская бюрократия утратила большую часть принципов служебной этики и в определенной степени свою обособленность от общества. В связи с тем, что было широко распространено использование личных агентов и союзов элит, власть перетекала от центра в провинции и обратно, обслуживая личные интересы.
Характерной чертой того века был проводимый в центральных провинциях эксперимент: сбор налогов и набор солдат в войска передали провинциальным элитам. Закончился эксперимент непреднамеренным и полным изменением отношений между разными уровнями власти, и это сыграло почти роковую роль государства и династии.
Центр пытался контролировать местные группы, используя в качестве инструмента свое право распределения источников доходов в форме феодов. После каждой кампании все большее число феодалов лишалось своих источников доходов по той или иной причине.
Чем чаще проводились [215] военные кампании, тем больше налогов вводилось для крестьян, знати и элит.
Непосредственным следствием этого стало то, что крестьяне просто бросали свои земли, чтобы начать новую жизнь в больших городах, особенно при покровительстве владельцев крупных хозяйств, которые образовывались по мере ухода крестьян.
С другой стороны, требования наличных денег для восстановления армии и экономики со стороны центрального правительства не только не уменьшались, но и приобрели приказной характер. Новые армейские подразделения необходимо было держать в боевой готовности и вооружить более современным оружием.
Это означало увеличение численности солдат-пехотинцев, получающих жалование, а также винтовок и пушек. Для этого требовался переход к денежно-кредитной экономике. Осуществить переход было возможно, только изменив методы налогообложения.
Важным моментом, который необходимо здесь осветить, является связь между изменением в методах сбора налогов и процессом превращения империи в периферию экономической мировой системы.
С одной стороны, государство нуждалось в наличных деньгах немедленно, поэтому передача сбора налогов местным участникам торгов была обязательной процедурой.
Но, с другой стороны, следовало избежать разделения властных полномочий между центром и местной знатью в провинциях, а это явление уже зарождалось.
С введением системы налоговых хозяйств в начале ХVIII века процесс децентрализации стал неизбежным. Численность proteges на сельскохозяйственных землях (или лучше будем называть их на османском жаргоне - malikane) возросла так же, как власть и влияние местной знати, которая теперь получила легитимность и как сборщик налогов, и как владелец крупных частных земельных участков.
Также имелось в виду, что влияние провинциальных аянов не ограничивалось экономической деятельностью, но с административной точки зрения имело и политический вес.
Не приходится сомневаться в том, что контроль местной знати (аянов) в сельской местности привел там к динамичному промышленному развитию, которое, что важно, не зависело от ограничений со стороны гильдий в городских районах.
Однако, по моему мнению, ограниченные возможности производства в сельской местности [216] служили интересам только иностранных капиталистов, для которых периферия служила лишь источником дешевого сырья и дешевой рабочей силы для их отрасли.
Сумели ли капиталистические государства максимально воспользоваться такой ситуацией - вопрос спорный. Согласно Элдему, «какие бы формы иностранного господства ни существовали, они играли весьма поверхностную и второстепенную роль и не могли подорвать экономику Османской империи».
Укрепляя свои позиции, аяны наверняка делали все возможное, чтобы сохранить большую часть экономических доходов в своей местности в ущерб политическому центру. Прибылью, полученной в провинции, делились с иностранными купцами. Сотрудничество с европейскими деловыми кругами определенно усиливало влияние аянов в регионе, а также в глазах центрального правительства.
Немногие из провинциальной знати были способны на это, вот почему существовала лишь небольшая группа семей аянов с большой властью. Большинство семей аянов в империи по размеру можно классифицировать как средние.
Правомерно утверждение, что отделение от центра (здесь я сознательно избегаю слова «независимость») не было полным. По той же причине политический и экономический контроль центра над периферией оставался достаточно сильным, чтобы не допустить полномасштабного процесса «феодализации».
Это явление должно изменить наш взгляд на вхождение Османской империи в мировую экономику.
Согласно прежнему взгляду на отношения между центром и периферией в Османской империи, участие местной знати в деле правления являлось доказательством «упадка» Османской империи.
Однако, в последние годы более правильной стала считаться иная интерпретация, которая большей степени учитывает различия между провинциями и в тоже время отмечает гибкую политику османской центральной администрации.
В ХVIII веке османское правительство проявляло достаточную гибкость, допуская участие в правлении местной знати, когда это было желательно, и в то же время не утрачивая окончательно контроля.
Гибкость центральной администрации следует расценивать как источник силы, а не слабости, стойкости, а не упадка.
Однако, растущая потребность в новых источниках дохода вынудила [217] центральное казначейство возложить дополнительные функция на администраторов в провинциях. Вследствие этого провинциальные администраторы тоже стали все больше нуждаться в источниках доходов: их реакцией было взимание специальных налогов с жителей своих провинций.
Характерным для налоговой политики Османской империи ХVIII века было также то, что фискальное ведомство часто поручало сбор доходов номинальным губернаторам, редко посещавшим свои провинции. Таких губернаторов, постоянно находившихся в кампаниях или оставленных в столице, представляли заместители (muetesellim), которые собирали налоги. Заместителей выбирали из числа жителей провинции.
Например, Karaosmanogullari, которым предстояло в ХVIII веке господствовать в регионе Айдын, Измир и Маниса, поднялись на такие высокие должности из числа налоговых откупщиков и сборщиков налогов.
Рост влияния провинциального слоя с двойственными правами, которые эти посредники могли использовать либо в интересах династии, либо в своих собственных, типичен для ХVIII века и тесно связан с его проблемами. Это подводит нас к обсуждению весьма распространенного вопроса:
БЫЛА ЛИ ПЕРИФЕРИЯ ОБУЗОЙ ДЛЯ ЦЕНТРА ИЛИ НЕТ?
Существует сравнительно немного исследований, которые проливают свет на финансовое бремя некоторых провинций и на изменения них политико-экономическом положении в эпоху децентрализации.
Например, Мак-Гован проанализировал имеющиеся налоговые архивы по региону Монастыр и сделал вывод, что в этом регионе центр был обузой для провинции.
Однако, для процесса периферизации Монастыр - не совсем удачный пример, поскольку у него не было крепких связей с внешним миром и он не находился под непосредственным воздействием мировой капиталистической экономики, во всяком случае, если сравнить его с городами западной Анатолии.
Нам следует обратить внимание на те исследования, в которых рассматриваются либо регионы, открытые для международной торговли, либо провинции, в которых периферия с особым социальным слоем провинциальных подрядчиков не подчинялась власти центра.
В ХVIII веке периферия могла удерживать у себя большую часть своих дополнительных доходов и пользовалась некоторой [218] автономией, но нити, связывающие центр и периферию, никогда не обрывались.
Однако, в начале ХIХ века судьба местной знати опять оказалась во власти центра, хотя это стоило жизни султану (Селиму III) и многим аянам.
Рецентрализация империи в ХIХ веке свидетельствует о том, что вхождение Османской империи в мировую экономику осуществлялось по каналам, созданным и контролируемым центральной властью, а не через местных нотаблей. Централизованная система налогообложения в Османской империи привела к тому, что отношение государства к купцам формировалось в зависимости от интересов казначейства.
Вот почему накопление капитала среди подданных Османской империи происходило только в пределах, допускаемых властями. В связи с этим ознакомление с политикой в сфере налогообложения в Османской империи также важно для понимания процесса провинциализации.
РЕФОРМЫ В ОБЛАСТИ НАЛОГОВОЙ ПОЛИТИКИ ИМПЕРИИ В ХVIII-ХIХ ВЕКАХ
Османская империя была аграрным государством. Поэтому ее налоговая система базировалась в основном на земельной собственности.
Закон ислама, с другой стороны, делал необходимым введение некоторых других налогов, связанных с религиозной принадлежностью. Однако, эти налоги не отличались от налогов в других аграрных империях, где общество было поликонфессиональным.
В методах сбора налогов в таких империях было тоже много общего: собирали их на местном уровне; собранные налоги частично тратились на местные нужды, передавались местным органам или добавлялись к жалованию местных чиновников. Естественно, что при этой системе налоги платились в основном натурой, а сбор налогов часто осуществлялся на контрактной основе.
Но когда в начале ХVII века начались военные преобразования, государство оказалось перед необходимостью модернизировать армию. Отличительной чертой армейских частей стало то, что они за свою службу получали жалованье, а не наделы (timar). Это означало, что казначейству требовалось больше и больше наличных.
По мере увеличения числа армейских подразделений в течение ХVII века эта потребность росла. Поэтому с ХVIII века и далее Османская центральная администрация все чаще требовала наличные деньги. [219]
В Османской империи в последние два века ее существования происходили быстрые изменения социальной и экономической структуры.
В этот период менялось отношение правящих групп к контролю над ресурсами вследствие воздействия внутренних и внешних факторов (те и другие были связаны с тенденциями в мировой экономике).
Регионы, которые до сих пор оставались вне централизованных экономических отношений или капиталистического мира, быстрыми темпами включались в общемировой процесс. Происходило вхождение Османской империи в мировую капиталистическую экономику.
Процессы, происходившие в Османской империи, весьма схожи с процессами на периферии тогдашней Европы. Развитие денежно-кредитной экономики и децентрализация в империи так напоминают европейские, что сравнение напрашивается сразу. Два названных признака также сходны с «двойным процессом» включения в мировую экономику, описанным Кейдером.
Пожалуй, наряду с этим можно указать на возникновение местных центров производства, межрегиональной и международной торговли, что помогло установлению более тесных связей местных производителей [214] с иностранными купцами.
Османская империя включилась в этот процесс с ХV века. Собственно говоря, она с самого начала не была
государством, изолированным от остального мира. Но что отличает ХVIII и ХIХ века, когда процесс присоединения к мировой экономике набирал силу, от ранних периодов - так это то, что эффективные силы мировой экономики стали действовать и в экономике империи.
Представляется, что децентрализация Османской империи с появлением местной знати - аянов, бесспорно ускорило ее включение в мировую капиталистическую экономику. Как это происходило?
Этот процесс, конечно, обсуждался историками с разных сторон. Согласно широко принятой точке зрения, политические перемены внутри империи следует рассматривать в качестве главного фактора.
Так, длительные войны, в которых участвовала Османская империя с самого конца ХVI века, были причиной напряженности в отношениях между центром и периферией. Неудачные кампании вызывали обеспокоенность в региональных армиях и усиливали нежелание участвовать в новых войнах.
Длительные войны в Европе, особенно последствия Венской кампании, ухудшили положение сельского населения. За эту политику пришлось расплачиваться ростом беспорядка в провинциях, начавшимся вслед за демобилизацией.
Процесс децентрализации, ускоренный бесполезными и безуспешными кампаниями, набирал силу. В результате османская бюрократия утратила большую часть принципов служебной этики и в определенной степени свою обособленность от общества. В связи с тем, что было широко распространено использование личных агентов и союзов элит, власть перетекала от центра в провинции и обратно, обслуживая личные интересы.
Характерной чертой того века был проводимый в центральных провинциях эксперимент: сбор налогов и набор солдат в войска передали провинциальным элитам. Закончился эксперимент непреднамеренным и полным изменением отношений между разными уровнями власти, и это сыграло почти роковую роль государства и династии.
Центр пытался контролировать местные группы, используя в качестве инструмента свое право распределения источников доходов в форме феодов. После каждой кампании все большее число феодалов лишалось своих источников доходов по той или иной причине.
Чем чаще проводились [215] военные кампании, тем больше налогов вводилось для крестьян, знати и элит.
Непосредственным следствием этого стало то, что крестьяне просто бросали свои земли, чтобы начать новую жизнь в больших городах, особенно при покровительстве владельцев крупных хозяйств, которые образовывались по мере ухода крестьян.
С другой стороны, требования наличных денег для восстановления армии и экономики со стороны центрального правительства не только не уменьшались, но и приобрели приказной характер. Новые армейские подразделения необходимо было держать в боевой готовности и вооружить более современным оружием.
Это означало увеличение численности солдат-пехотинцев, получающих жалование, а также винтовок и пушек. Для этого требовался переход к денежно-кредитной экономике. Осуществить переход было возможно, только изменив методы налогообложения.
Важным моментом, который необходимо здесь осветить, является связь между изменением в методах сбора налогов и процессом превращения империи в периферию экономической мировой системы.
С одной стороны, государство нуждалось в наличных деньгах немедленно, поэтому передача сбора налогов местным участникам торгов была обязательной процедурой.
Но, с другой стороны, следовало избежать разделения властных полномочий между центром и местной знатью в провинциях, а это явление уже зарождалось.
С введением системы налоговых хозяйств в начале ХVIII века процесс децентрализации стал неизбежным. Численность proteges на сельскохозяйственных землях (или лучше будем называть их на османском жаргоне - malikane) возросла так же, как власть и влияние местной знати, которая теперь получила легитимность и как сборщик налогов, и как владелец крупных частных земельных участков.
Также имелось в виду, что влияние провинциальных аянов не ограничивалось экономической деятельностью, но с административной точки зрения имело и политический вес.
Не приходится сомневаться в том, что контроль местной знати (аянов) в сельской местности привел там к динамичному промышленному развитию, которое, что важно, не зависело от ограничений со стороны гильдий в городских районах.
Однако, по моему мнению, ограниченные возможности производства в сельской местности [216] служили интересам только иностранных капиталистов, для которых периферия служила лишь источником дешевого сырья и дешевой рабочей силы для их отрасли.
Сумели ли капиталистические государства максимально воспользоваться такой ситуацией - вопрос спорный. Согласно Элдему, «какие бы формы иностранного господства ни существовали, они играли весьма поверхностную и второстепенную роль и не могли подорвать экономику Османской империи».
Укрепляя свои позиции, аяны наверняка делали все возможное, чтобы сохранить большую часть экономических доходов в своей местности в ущерб политическому центру. Прибылью, полученной в провинции, делились с иностранными купцами. Сотрудничество с европейскими деловыми кругами определенно усиливало влияние аянов в регионе, а также в глазах центрального правительства.
Немногие из провинциальной знати были способны на это, вот почему существовала лишь небольшая группа семей аянов с большой властью. Большинство семей аянов в империи по размеру можно классифицировать как средние.
Правомерно утверждение, что отделение от центра (здесь я сознательно избегаю слова «независимость») не было полным. По той же причине политический и экономический контроль центра над периферией оставался достаточно сильным, чтобы не допустить полномасштабного процесса «феодализации».
Это явление должно изменить наш взгляд на вхождение Османской империи в мировую экономику.
Согласно прежнему взгляду на отношения между центром и периферией в Османской империи, участие местной знати в деле правления являлось доказательством «упадка» Османской империи.
Однако, в последние годы более правильной стала считаться иная интерпретация, которая большей степени учитывает различия между провинциями и в тоже время отмечает гибкую политику османской центральной администрации.
В ХVIII веке османское правительство проявляло достаточную гибкость, допуская участие в правлении местной знати, когда это было желательно, и в то же время не утрачивая окончательно контроля.
Гибкость центральной администрации следует расценивать как источник силы, а не слабости, стойкости, а не упадка.
Однако, растущая потребность в новых источниках дохода вынудила [217] центральное казначейство возложить дополнительные функция на администраторов в провинциях. Вследствие этого провинциальные администраторы тоже стали все больше нуждаться в источниках доходов: их реакцией было взимание специальных налогов с жителей своих провинций.
Характерным для налоговой политики Османской империи ХVIII века было также то, что фискальное ведомство часто поручало сбор доходов номинальным губернаторам, редко посещавшим свои провинции. Таких губернаторов, постоянно находившихся в кампаниях или оставленных в столице, представляли заместители (muetesellim), которые собирали налоги. Заместителей выбирали из числа жителей провинции.
Например, Karaosmanogullari, которым предстояло в ХVIII веке господствовать в регионе Айдын, Измир и Маниса, поднялись на такие высокие должности из числа налоговых откупщиков и сборщиков налогов.
Рост влияния провинциального слоя с двойственными правами, которые эти посредники могли использовать либо в интересах династии, либо в своих собственных, типичен для ХVIII века и тесно связан с его проблемами. Это подводит нас к обсуждению весьма распространенного вопроса:
БЫЛА ЛИ ПЕРИФЕРИЯ ОБУЗОЙ ДЛЯ ЦЕНТРА ИЛИ НЕТ?
Существует сравнительно немного исследований, которые проливают свет на финансовое бремя некоторых провинций и на изменения них политико-экономическом положении в эпоху децентрализации.
Например, Мак-Гован проанализировал имеющиеся налоговые архивы по региону Монастыр и сделал вывод, что в этом регионе центр был обузой для провинции.
Однако, для процесса периферизации Монастыр - не совсем удачный пример, поскольку у него не было крепких связей с внешним миром и он не находился под непосредственным воздействием мировой капиталистической экономики, во всяком случае, если сравнить его с городами западной Анатолии.
Нам следует обратить внимание на те исследования, в которых рассматриваются либо регионы, открытые для международной торговли, либо провинции, в которых периферия с особым социальным слоем провинциальных подрядчиков не подчинялась власти центра.
В ХVIII веке периферия могла удерживать у себя большую часть своих дополнительных доходов и пользовалась некоторой [218] автономией, но нити, связывающие центр и периферию, никогда не обрывались.
Однако, в начале ХIХ века судьба местной знати опять оказалась во власти центра, хотя это стоило жизни султану (Селиму III) и многим аянам.
Рецентрализация империи в ХIХ веке свидетельствует о том, что вхождение Османской империи в мировую экономику осуществлялось по каналам, созданным и контролируемым центральной властью, а не через местных нотаблей. Централизованная система налогообложения в Османской империи привела к тому, что отношение государства к купцам формировалось в зависимости от интересов казначейства.
Вот почему накопление капитала среди подданных Османской империи происходило только в пределах, допускаемых властями. В связи с этим ознакомление с политикой в сфере налогообложения в Османской империи также важно для понимания процесса провинциализации.
РЕФОРМЫ В ОБЛАСТИ НАЛОГОВОЙ ПОЛИТИКИ ИМПЕРИИ В ХVIII-ХIХ ВЕКАХ
Османская империя была аграрным государством. Поэтому ее налоговая система базировалась в основном на земельной собственности.
Закон ислама, с другой стороны, делал необходимым введение некоторых других налогов, связанных с религиозной принадлежностью. Однако, эти налоги не отличались от налогов в других аграрных империях, где общество было поликонфессиональным.
В методах сбора налогов в таких империях было тоже много общего: собирали их на местном уровне; собранные налоги частично тратились на местные нужды, передавались местным органам или добавлялись к жалованию местных чиновников. Естественно, что при этой системе налоги платились в основном натурой, а сбор налогов часто осуществлялся на контрактной основе.
Но когда в начале ХVII века начались военные преобразования, государство оказалось перед необходимостью модернизировать армию. Отличительной чертой армейских частей стало то, что они за свою службу получали жалованье, а не наделы (timar). Это означало, что казначейству требовалось больше и больше наличных.
По мере увеличения числа армейских подразделений в течение ХVII века эта потребность росла. Поэтому с ХVIII века и далее Османская центральная администрация все чаще требовала наличные деньги. [219]