День рождения моего любимого дедушки
rugatka мы стали праздновать ещё в поезде. Рядом с нами, перегибаясь через столик, пышная брюнетка посвящала бледную подругу в какие-то неопрятные секреты. А мы с дедом откупорили бутылочку Курвуазье и первый тост подняли за математику. До самого Тель-Авива восславляли мы с дедушкой науки. Где-то после Лода уже достаточно громко, надо сказать. Дед периодически доставал из протеза новые бутылки. Возле знаменитого торгового центра он вышел полюбоваться призматической башней и купить себе новый галстук цвета фукcии. Я же продолжил путь в одиночестве и задумчивости, которая в последние годы наступает на меня по любому выпитому пустяку. Дорога от станции до зала N., где сегодня предстояло мне проспать первую лекцию, заняла вместо обычных пяти с половиной минут все пятнадцать. Да по дороге ещё пришлось посетить мужской туалет. Где я и нашёл занимательнейший тескт - кто-то обронил его у самого выхода, а я и не побрезговал вынуть из корзины. Текст этот я пабликую здесь, посвящая его сегодняшнему имениннику, старому весельчаку, моему дедушке.
Дорогие друзья, если вы знаете, чьему перу принадлежат эти строки, то не минуя сообщите мне. Они не были подписаны, а мне ужасно хочется познакомиться с автором.
я чувствую симпатию
к одному господину старательному,
проживающему
в Тель-Авиве.
Перевод наиконцептуальнейший:
особенно вставляют "жалюзи рыдающие".
хоть ложись под поезд.
Я чувствую симпатию
к методологии обстоятельной
этого господина.
К его неустанным занятиям,
которые несомненно вызовут симпатию
у жителей Тель-Авива.
Я рвусь от симпатии
к успехам глубококопательным
в развалинах Тель-Авива.
(Перевод не всегда буквальный:
штукатурка в этой строчке заменена гарью,
а в этой жесть стала отчаянием).
Я утонул в симпатии.
Читатели не зря время потратили
в Тель-Авиве.