«Положеніе Церкви въ совѣтской Росіи» часть 2-ая.
Содержанiе: «Положеніе Церкви въ совѣтской Росіи».
Молодой жизнерадостный, всесторонне образованный человѣкъ, прекрасный Церковный проповѣдникъ-ораторъ и пѣвецъ, блестящій полемистъ съ безбожниками, всегда естественный, искренній, открытый человѣкъ; вездѣ, гдѣ онъ ни появлялся, всѣхъ привлекалъ къ себѣ и пользовался всеобщею любовью. Большой ростъ, широкая грудь, пышные русые волосы, ясное, свѣтлое лицо. Онъ остается въ памяти у всѣхъ, кто встрѣчался съ нимъ. За годы совмѣстнаго заключенія являемся свидѣтелями его полнаго монашескаго нестяжанія, глубокой простоты, подлиннаго смиренія, дѣтской кротости. Умеръ 15/28 Декабря 1929 г. въ Петроградской тюрьмѣ на пути изъ Соловецкаго лагеря въ Туркестанскую ссылку].
Агентъ склонялъ Архіепископа присоединиться къ новому расколу, такъ называемому, «григорьевскому», который ГПУ [въ это время Чека уже переименовалась въ ГПУ] учинило по всѣмъ правиламъ обновленческаго: нашло недовольныхъ Митрополитомъ Петромъ, какъ прежде Патріархомъ, и, заключивъ М. Петра въ тюрьму, попыталось возглавить Церковь архіеп. Григоріемъ и его «высшимъ церковнымъ совѣтомъ».
Но у Церкви оказался свой законный Епископъ м. Сергій, съ которымъ Церковь и осталась. Однако, произошла новая попытка захвата Церковной Власти, получились новыя отпаденія отъ Церкви и новый расколъ, поддержанный ГПУ. Видимо, агентъ хотѣлъ переходомъ въ расколъ такого популярнаго Архіерея какъ Архіепископъ Иларіонъ, съ одной стороны дискредитировать его въ глазахъ одной части массы, а съ другой, - усилить григорьевскій расколъ новыми силами, и́бо за А. Иларіономъ многіе могли бы и пойти.
Архіеп. Иларіонъ отвѣтилъ агенту, что по соображеніямъ Церковныхъ канононъ онъ не можетъ признать въ Церкви самочинной захватнической власти Григорія.
Тогда агентъ сказалъ съ угрозою: - «Ну, подождите: я вамъ дамъ вашего, и если вы его не признаете, то тогда уже пощады не будетъ».
На всѣхъ насъ, многочисленныхъ слушателей нашего докладчика, эта фраза агента произвела большое впечатлѣніе и, конечно, встревожила насъ. Что это значило? Онъ дастъ намъ нашего, то есть, не каноническаго-ли, законнаго Архіерея, но такого, которому мы, можетъ быть, тоже не пожелаемъ подчиниться? Тогда, естественно, пощады намъ не будетъ отъ власти. Но откуда же будетъ такой Архіерей? и что онъ сдѣлаетъ? Наши разсужденія о планахъ агента на этотъ разъ намъ ничего не давали, хотя мы весьма привыкли къ тактикѣ ГПУ и часто угадывали событія. Мы всегда отдавали должное ГПУ: оно свое дѣло дѣлало лучше, умнѣе, чѣмъ мы свое.
Весною 1927 года, послѣ того какъ кончилось мое трехлѣтнее сидѣніе въ Соловецкомъ лагерѣ и я продолжалъ отбывать свое наказаніе въ ссылкѣ, въ Зырянскомъ краѣ, мы, ссыльные, получили письмо съ весьма важными сообщеніями. Митр. Сергій имѣлъ многозначительную бесѣду съ агентомъ ГПУ. Агентъ жаловался на то, что союзъ власти съ обновленцами власти ничего не далъ, а союзъ съ Православною Церковью до сего времени не налаженъ. Митрополитъ съ своей стороны сѣтовалъ, что Церковь до сего времени не имѣетъ легальнаго Центральнаго Управленія. Вообщемъ, обѣ стороны установили, что существующія отношенія Церкви и государства не выгодны для нихъ. Тогда агентъ предложилъ условія, съ принятіемъ и осуществленіемъ которыхъ Церковное Управленіе получитъ легализацію, свой журналъ и прочія свободы. Митрополитъ долженъ организовать при себѣ Коллегію для управленія или Сνнодъ; всѣ дѣла Канцеляріи Сνнода всегда должны быть открыты для агентовъ ГПУ; назначенія Архіереевъ на мѣста должны происходить съ вѣдома и согласія ГПУ; Митрополитъ долженъ издать Посланіе къ Руской Церкви, соотвѣтствующее новому курсу Ея жизни, и долженъ обратиться къ заграничной Руской Церкви съ предложеніемъ прекратить противосовѣтскую пропаганду и дать обязательство въ лойяльности къ совѣтской власти. Митрополитъ на всѣ эти условія согласился.
Судя по внѣшности, во всѣхъ этихъ условіяхъ ничего особеннаго не было. Требованія эти вполнѣ естественны для государства, а если еще сравнить первые пункты этого договора съ практикой Церкви во времена Царской Власти, то ничего новаго и совсѣмъ не было. Однако, такова была только внѣшность договора, сущность же его была весьма печальна для Церкви, если не сказать сразу, ужасна. Мы эту сущность отлично понимали. Всѣ эти условія такъ или иначе не разъ ставились и Патріарху и его преемникамъ и до сего времени отклонялись ими. Согласиться на эти условія это означало сдать власть надъ Церковью въ руки ГПУ, въ руки безбожниковъ.
Учрежденіе Сνнода, котораго почти не было въ послѣднее время при Патріархѣ и уже совсѣмъ не было при Митрополитахъ Петрѣ и Сергіи, ГПУ добивалось теперь для того, чтобы всегда имѣть въ Церковномъ Управленіи своего человѣка, участника всѣхъ дѣлъ, доносчика и проводника заданій ГПУ. Это намъ было уже извѣстно изъ практики Сνнода при Патріархѣ. Частые аресты и долгое заключеніе Архіереевъ не позволяло имѣть правильный по закону составъ Сνнода, а составлять его изъ лицъ случайно пребывающихъ на свободѣ, а то, - еще хуже, - далеко не случайно, заставляло М. Петра сознательно избѣгать созыва Сνнода. Единоличное управленіе при М. Петрѣ и первое время при м. Сергіи, которые совѣтывались о текущихъ дѣлахъ съ кѣмъ хотѣли или имѣли возможность безъ особаго постояннаго учрежденія, спасало отъ вмѣшательства безбожной власти въ дѣла Церкви. Гарантировать себя отъ неожиданныхъ выступленій Первоіерарха, связать его волю, ограничить ее и, главное, направить ее по извѣстному руслу, ГПУ могло только чрезъ Сνнодъ, составъ котораго сама жизнь заставляла имѣть только изъ лицъ угодныхъ ГПУ.
Далѣе, контроль надъ Канцеляріей Патріаршаго Управленія означалъ, что эта Канцелярія будетъ служить политическому сыску, а также волей-неволей и доносу на всѣхъ и на все, что можетъ показаться неблагонадежнымъ для нашей болѣзненно подозрительной и вѣчно бо́рющейся за свое существованіе власти. Назначеніе же Епископовъ на каѳедры и лишеніе ихъ таковыхъ безраздѣльно попадало въ руки ГПУ. Податливые, сговорчивые, слабые Архіереи получатъ епархіи, а умные, дѣятельные, стойкіе, просто проповѣдники и защитники Религіи будутъ ихъ лишены. Это такъ очевидно. На то ГПУ и есть ГПУ, то есть, «Государственное Политическое Управленіе», что-бы и здѣсь выполнять политику государства въ отношеніи къ Религіи: ослаблять и уничтожать Религію.
Что касается нашего отношенія къ заграничной Руской Церкви, то этимъ вопросомъ не разъ испытывалось наше Церковное Управленіе, и тотъ же м. Сергій уже разъ отвѣчалъ власти, что фактически заграничная Руская Церковь не подчинена Москвѣ и представители Ея не подлежатъ осужденію за ту или иную свою дѣятельность, такъ какъ не могутъ и явиться на судъ, что требуется по Церковному закону. Но, конечно, власть понимала это такъ, что церко́вники желаютъ дать свободу эмигрантамъ заниматься контръ-революціей и этому ихъ дѣлу всегда искренно сочувствуютъ, а потому этой формулой желаютъ отдѣлаться отъ щекотливаго вопроса, хотятъ остаться одновре́менно и контръ-революціонерами и людьми политически благонадежными въ глазахъ своей власти, вобщемъ, занимаются дипломатіей. Власть опредѣленно требовала категорически осудить зарубежную контръ-революцію. Но власть на этомъ вопросѣ не только насъ выявляла: мы для нея - уже ничтожество, мы - въ ея рукахъ и нашей контръ-революціи она не боится. Власть преслѣдовала чрезъ Церковь свои политическія цѣли и, требуя отъ насъ отреченія отъ одной политики, заставляла служить другой.
Для людей, желающихъ отречься отъ всякой политики, соглашаться на требованіе власти, хотя бы и подъ угрозой обвиненія въ контръ-революціи, не слѣдовало. Однако, если Церковное управленіе хотѣло не на словахъ, а на дѣлѣ отстранить отъ себя такое обвиненіе, оно должно было опредѣленно осудить зарубежную Церковную контръ-революцію. М. Сергій на это соглашался. Каково будетъ Посланіе м. Сергія къ Церкви, мы отлично представляли. Этихъ Посланій столько было, и его Посланіе будетъ не лучше, чѣмъ обновленческія. Впереди - ложь, и стыдъ, и позоръ нашъ. И все это ради чего? Ради легализаціи. Власть соблазнила м. Сергія легализаціей. Оказывается, Церковь съ многомилліоннымъ составомъ членовъ существовала на нелегальномъ положеніи, внѣ закона, при совѣтской власти, въ то время, уже почти десять лѣтъ, и власть этому беззаконію попускала, его не только терпѣла, но съ Ц е р к о в ь ю с ч и т а л а с ь и з а Е я г о л о с о м ъ п р и з н а в а л а с и л у, Е е с к л о н я л а н а с в о ю с т о р о н у. На что намъ эта легализація?! Лучше того, чѣмъ безъ легализаціи, съ легализаціею не будетъ, а х у ж е т е п е р ь б у д е т ъ: слишкомъ велика́ цѣна, за которую легализація покупается.
Такъ разсуждали мы, ссыльные, при первыхъ извѣстіяхъ о договорѣ между нашимъ митрополитомъ и агентомъ ГПУ мѣсяца за три-четыре раньше появленія Посланія м. Сергія къ Руской Церкви и, такъ сказать, явнаго выполненія этого тайнаго договора. Наши эти свѣденія практически намъ мало помогли: мы не знали что дѣлать. Проявить свои тѣ или иныя отношенія къ м. Сергію мы не имѣли права, такъ какъ онъ ничего еще не сдѣлалъ. Надо было сидѣть и ждать что будетъ. Я ограничился извѣщеніемъ всѣхъ, кого можно, о происшедшемъ.
Итакъ, ко времени такого выступленія м. Сергія слишкомъ много уже было пережито и продумано всею Церковью, что бы имѣть къ его выступленію какое-нибудь другое отношеніе, кромѣ отрицательнаго. Впрочемъ, если согласоваться не съ опытомъ Церкви, а со своими нервами, которые у нѣкоторыхъ порядочно износились въ борьбѣ, то можно было выразить и менѣе отрицательныя сужденія, каковыя, впослѣдствіи, этими нѣкоторыми и выражались. Но остановимся на нашихъ опытахъ и наблюденіяхъ Церковной жизни, и, волей-неволей, на моихъ лично впечатлѣніяхъ прежде всего.
Я старался быть аполитичнымъ. Я увлеченъ былъ первохрiстіанскимъ идеаломъ. Я считалъ, что мы твердо должны стоять только за Церковь и Вѣру, отказываясь отъ всякой политики, и страдать отъ гоненій власти только невинно, и́бо обвиненія въ контръ-революціи хотя и должны быть, но они должны быть всегда ложными, несправедливыми. Я считалъ обязательнымъ для себя и для всѣхъ твердо всегда помнить, что врагъ имѣетъ въ виду уничтожить Церковь, поэтому страданія за Церковь неизбѣжны и всякія соглашенія съ властью есть попытка избѣжать страданіи, есть измѣна Церкви, есть паденіе въ сѣти большевицкаго соблазна. Твердость, непримиримость, безкомпромиссная борьба за Церковь съ врагами Ея - вотъ наше дѣло.
Когда вырабатывалось такъ называемое «Посланіе Соловецкихъ Епископовъ», которое было написано не безъ надежды на какое-то соглашеніе съ властью, но, правда, безъ ущерба для Церкви, съ сохраненіемъ Ея достоинства, вслѣдъ за прочтеніемъ проэкта этого Посланія, читалъ и я свой проэктъ. Соловецкое Посланіе предусматриваетъ отказъ власти идти на указанныя имъ условія примиренія съ Церковью и пріе́млетъ дальнѣйшій путь страданій. Въ моемъ проэктѣ Посланія, отъ лица Первоіерарха къ власти, всесторонне устанавливается предъ властью фактъ ея открытаго гоненія на Церковь, фактъ, ею отрицаемый всегда, и Церковный Народъ, поставленный объ этомъ въ полную извѣстность, благословляется принять невинныя страданія свои за Вѣру даже до смерти. То есть, открываются глаза всѣхъ на правду положенія, на безполезность всѣхъ попытокъ примиренія, на всю работу власти по уничтоженію Религіи. Все уже такъ ясно, что довольно играть въ прятки съ властью. Надо предупредить народъ, разоблачить обманъ власти о какой-то свободѣ Религіи въ Росіи и сдѣлать свое дѣло: страдать, такъ страдать, и идти на это прямо.
Мнѣ казалось, что такой твердый, независимый голосъ Епископовъ только и можетъ повліять на самую́ власть, и́бо она совершенно не выноситъ моральной силы, и ей только одной еще можетъ сдѣлать уступки, хотя и временныя; власть боится дѣлать изъ враговъ своихъ героевъ духа, Мучениковъ. Конечно, мнѣ рисовались и такія послѣдствія отъ этого Посланія: большевики пришли бы въ ярость, подняли бы шумъ вокругъ какого-то контръ-революціоннаго заговора Епископовъ и дѣло могло бы дойти и до крови. Но какъ иначе въ этихъ обстоятельствахъ выполняется долгъ, лежащій такимъ бременемъ на плечахъ у каждаго пастыря, я не представлялъ. Хотя и не мое дѣло заботиться о цѣломъ Народѣ, и съ меня довольно и маленькаго прихода, который мнѣ порученъ, но если меня не поставятъ на вѣрный путь мой Первоіерархъ и мои Епископы, какъ и куда я пойду? Они меня своей линіей поведенія могутъ тревожить. Развѣ молчали о своихъ мнѣніяхъ простые священники и монахи въ тяжелые моменты борьбы Церковной? Если авторъ «Соловецкаго Посланія» не имѣлъ и той отвѣтственности предъ Церковью, какую имѣлъ я, то дерзнулъ и я говорить высокому и авторитетному, хотя и немногочисленному собранію заключенныхъ Архипастырей, ученыхъ Богослововъ и пастырей.
Когда чтеніе проэкта Посланія было мною окончено, одинъ Епископъ сказалъ мнѣ: - «По вашему: умирать такъ съ музыкой... видна казачья кровь... при томъ же, это - не обращеніе къ правительству, а обращеніе чрезъ голову правительства къ народу».
Долженъ признать, что сужденіе это было по существу моего доклада, съ полнымъ пониманіемъ его содержанія, смысла, духа, даже результатовъ. Возраженія же всѣхъ прочихъ моихъ слушателей были по формѣ, вродѣ того что: «это - не Посланіе, а журнальная статья», «для Посланія - слишкомъ длинно» и пр. т. п. А. Иларіонъ сказалъ слово о томъ, что въ этой «энциклопедіи Церковныхъ вопросовъ», какъ онъ мой проэктъ назвалъ, «нѣтъ ничего новаго». Нужно замѣтить, что самъ А. Иларіонъ никакихъ проэктовъ не сочинялъ. Только что прочитанный проэктъ Соловецкаго Посланія, онъ разсматривалъ какъ аппологію (подобную первовѣковымъ), предназначенную для распространенія въ народѣ, какъ литературное произведеніе, не имѣющее того практическаго значенія, какое предполагалось его содержаніемъ: установить нормальныя отношенія Церкви съ властью. Въ то, что таковы́я отношенія будутъ установлены, онъ совершенно не вѣрилъ. На мой проэктъ онъ тоже посмотрѣлъ какъ на какое-то изслѣдованіе положенія Церковныхъ дѣлъ въ совѣтской Росіи, въ которомъ для него, конечно, ничего не было новаго. Все было вѣрно и ясно, но и не ново.
Итакъ, мой проэктъ былъ не только не принятъ, но оказался совсѣмъ ненужнымь и излишнимъ. Суть моего доклада совершенно была чужда сознанію всѣхъ моихъ слушателей, развѣ за исключеніемъ одного, который хотя и понялъ въ чемъ дѣло, но и не принялъ, не согласился. Самы́й тонъ, рѣшительность выступленія для нихъ невозможны. Никто къ такимъ выступленіямъ нравственно не готовился. Мой проэктъ не соотвѣтствовалъ потребностямъ момента. Большинство расположено вести переговоры съ властью въ надеждѣ на благополучный исходъ ихъ. Они полагаютъ, что умирать не придется, этого никто и не требуетъ, обойдется и безъ этого. Вообще, по поводу смертельности борьбы за Вѣру они ничего не полагаютъ. По моему, это былъ сонъ въ моментъ надвигающейся для Церкви опасности. Неужели они увѣрены, что будетъ толкъ отъ ихъ переговоровъ съ властью? Власть требуетъ отъ насъ безусловной сдачи всѣхъ нашихъ позицій на ея волю и милость, она не терпитъ съ нашей стороны никакихъ условій и договоровъ. Что сама вздумаетъ дать, то и будетъ наше, вобщемъ же - все возметъ и ничего не дастъ. Это - такая азбука! Мой проэктъ не подошелъ, не практиченъ, а надежда на соглашеніе практична?!
Такъ я размышлялъ, и раскрывалъ свое огорченное сердце предъ Богомъ, идя изъ Соловецкаго монастырскаго Кремля, - гдѣ расположенъ главный лагеръ заключенныхъ и гдѣ происходили наши бесѣды, - на Филимонову тоню, въ семи верстахъ отъ лагеря, на берегу одного заливчика Бѣлаго моря. Здѣсь я былъ вмѣстѣ съ Архіеп. Иларіономъ и еще двумя Епископами, и нѣсколькими священниками сѣтевязальщикомъ и рыбакомъ.
Кстати сказать, объ этой нашей работѣ А. Иларіонъ часто говорилъ переложеніемъ словъ стихиры на Троицынъ день: - «Вся подаетъ Духъ Святый»: прежде - «ры́бари Богословцы показа», а теперь, наоборотъ, - Богословцы ры́бари показа».
Конечно, увѣренность въ правильности собственныхъ мыслей приходила не сразу, не безъ колебаній и сомнѣній. Можетъ быть я ошибаюсь. Пожалуй, отъ моего Посланія «музыки» или шума было бы много. Но если крики толпы - «распни Его!» - есть тоже своего рода музыка, то не плохо умирать подъ такую музыку. Но мы спимъ, мы не готовимся къ Голгоѳѣ, а когда станутъ отнимать у насъ Господа, то, можетъ быть, сами разбѣжимся отъ страха Его Креста.
Если моего Посланія власти не надо предлагать - оно не годится и по формѣ, и какъ вызовъ, бросаемый въ лицо власти, - то какъ же сбросить этотъ сонъ и какъ разбудить Народъ Церковный, который тоже надѣется, что еще можно договориться съ властью и она дастъ Церкви свободу? Если этого нельзя сказать, то тогда надо совсѣмъ замолчать, демонстративно прекратить всякіе переговоры съ властью, не отвѣчать на вопросы, подчеркнуть безполезность, всякихъ разговоровъ, какъ Хрiстосъ на судѣ: разговоры - проформа, участь предрѣшена́, пусть дѣлаютъ, что хотятъ [я и это предлагалъ, и записка объ этомъ осталась у одного изъ Епископовъ. Если бы такіе взгляды раздѣлялись, то о нихъ, по крайней мѣрѣ хотя бы освѣдомляли Первоіерарха. Но этого не было].
О своихъ соузникахъ, Церковныхъ людяхъ, я долженъ замѣтить, что подавляющее большинство изъ нихъ были люди безусловно честные, самоотверженные и не случайно попавшіе въ тюрьму, каковые тоже иногда бывали. Никто изъ нихъ не думалъ что-нибудь сдавать врагу. Въ этомъ смыслѣ отражаетъ обшее настроеніе и Соловецкое Посланіе. Если бы нужно было для пользы Церкви сидѣть въ лагерѣ принудительныхъ работъ еще и еще, то думаю, что никто бы изъ нихъ не отказался. Но врагъ, дѣлая свою политику, вступалъ въ бесѣду, звалъ на соглашеніе, уступки; всѣ хотя и знали что врагъ - обманщикъ, но увлеклись игрою въ политику и вмѣсто готовыхъ прямыхъ отвѣтовъ «да» и «нѣтъ», пытались оттянуть время, пытались придумать что-либо такое, что было ни «да», ни «нѣтъ». Рѣшительнаго шага боялись сдѣлать въ отношеніи къ власти, а это - на руку власти, и́бо власть сама всегда избѣгала рѣшительныхъ шаговъ въ отношеніи къ Церкви, и вела дѣло ликвидаціи Ея исподво́ль.
Вообщемъ, такое настроеніе было даже у лучшихъ людей.
Итакъ, опасность подкрадывалась въ видѣ игры въ политику съ властью, которая этого и хотѣла.
А. Иларіонъ, напримѣръ, въ Ярославской тюрьмѣ, прямо укоряя агента власти за нелѣпый союзъ власти съ обновленцами, въ то же время, можно сказать, безсознательно, подавалъ агенту мысль, что не лучше-ли заключить союзъ съ Православною Церковью и поддержать Ее. Тогда-де, молъ, и настоящая, по крайней мѣрѣ, авторитетная Церковь поддержитъ совѣтскую власть.
Таковы наблюденія, связанныя съ личными моими отношеніями къ той средѣ, которую можно считать лучшею въ Церкви.
Всѣ мы правду нашего положенія знали, но практическихъ выводовъ изъ нея сдѣлать не умѣли и все думали, что какъ-то само собой все выйдетъ, какъ надо. Но, безусловно, и коварство врага путало наши выводы, лишало ихъ рѣшительности.
Врагъ много разъ соблазнялъ. Онъ увѣрялъ, что и при совѣтской власти Церковь существовать можетъ. Это какъ-будто даже обезпечено совѣтскимъ государственнымъ закономъ. Все зависитъ отъ насъ самихъ. Кажется, уступи только, сдѣлай то немногое, что власть требуетъ отъ тебя, и Церковь начнетъ спокойное и свободное существованіе, какъ это было и прежде. И какъ было въ началѣ не пойматься на этотъ обманъ?! Черезъ какіе печальные опыты надо было убѣдиться, что государственная власть не только можетъ не исполнять своихъ обѣщаній, но что л о ж ь и о б м а н ъ входитъ въ систему, въ п о с т о я н н ы й п о р я д о к ъ государственнаго управленія?! Никогда не предполагалось, что такими хитростями власть добивается своихъ цѣлей. Власть лгала и обманывала, требовала отъ Церкви уступокъ, много за это обѣщала и не только ничего на давала, но и преслѣдовала Ее, вела къ уничтоженію.
Какъ было не повѣрить закону, охранявшему права религіи?! И Патріархъ подкрѣплялъ сдачу своихъ позицій мыслью, что у власти есть законъ. И всѣ мы сначала надѣялись, что будемъ жить, преодолѣвъ какія-то наши недоразумѣнія съ властью. Но потомъ поняли, что совѣтскій законъ есть временная форма, за которою она скрываетъ такія цѣли, которымъ все приносится въ жертву. Власть никогда не считаетъ своимъ долгомъ исполнять свой законъ, когда находитъ его неудобнымъ [къ примѣру сказать, я долженъ былъ крѣпко помнить, что хотя за побѣгъ изъ-подъ стражи полагается по закону 2 года заключенія, но практикуется постоянно разстрѣлъ, и меня за побѣгъ съ мѣста ссылки, въ случаѣ поимки, онъ и ожидалъ. Впрочемъ, бываютъ случаи, что власть во что бы то ни стало «исполняетъ» свой законъ. Одинъ батюшка имѣлъ 69 лѣтъ отъ роду, но такъ какъ по совѣтскому закону на лицъ, достигшихъ 60 лѣтъ никакія наказанія не налагаются, то ГПУ поставило батюшкѣ въ его «дѣлѣ» 59 лѣтъ и отправило его на Соловки. На 71-мъ году жизни батюшка оттуда и освободился благополучно]. Для нея [законъ] - вовсе не святыня. Она себя никакимъ закономъ не связываетъ. Но нужно было долгое время, чтобы предразсудокъ всякой вѣры въ совѣтскую власть отпалъ. Даже въ Соловецкихъ нашихъ бесѣдахъ нужно было вести борьбу съ вѣрою въ совѣтскую власть среди своихъ собратій, хотя подавляющее большинство давно «прозрѣло».
Архіеп. Иларіонъ говорилъ: - «Я человѣкъ невѣрующій» (разумѣется, въ совѣтскую власть).
И на всякіе доводы ученыхъ юристовъ любилъ декламировать басню Крылова «Волкъ и Ягненокъ». Прочитавъ, какъ голодный волкъ видитъ ягненка у ручья, и стремится на добычу, онъ далѣе подчеркиваетъ съ пафосомъ:
Но, дѣлу дать хотя́ законный видъ и толкъ,
Кричитъ: какъ смѣешь, ты, наглецъ...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Здѣсь чистое мути́ть питье́ мое...
Напрасно ягненекъ защищается. И это, и всѣ другія обвиненія волка онъ опровергаетъ. Всѣ доводы его вѣрны́, онъ правъ. Но волкъ неумолимъ, онъ добивается своего:
- Молчи! усталъ я слушать,
Досу́гъ мнѣ разбирать вины́ твои, щенокъ!
Ты виноватъ ужъ тѣмъ, что хочется мнѣ кушать.
Сказалъ, и въ темный лѣсъ ягненка поволокъ.
Характеристика отношеній церко́вниковъ и большевицкои власти въ этой баснѣ дана вѣрная. Власти не вѣрятъ никакимъ нашимъ завѣре́ніямъ о вѣрнопо́дданническихъ чувствахъ. У власти своя логика: «Религія намъ вредна́, она по существу контръ-революціонна, и васъ, поддерживающихъ Религію въ народѣ, мы ненавидимъ, и тѣсни́мъ васъ, и желаемъ васъ уничтожить; - поэтому, конечно, и вы насъ ненавидите и всегда желаете нашего паденія, и при всякомъ удобномъ случаѣ будете противъ насъ».
Волкъ говоритъ:
Вы сами, ваши псы и ваши пастухи,
Вы всѣ мнѣ зла хотите,
И если можете, то мнѣ всегда вредите;
Но я съ тобой за ихъ развѣдаюсь грѣхи.
За контръ-революціонную сущность Религіи и за контръ-революціонные грѣхи нашихъ собратьевъ онъ съ нами «развѣдывается».
- «Ахъ, я чѣмъ виноватъ!» - вопитъ ягненокъ, нашъ братъ. - «Молчи!..».
Волкъ только придаетъ своему аппетиту «законный видъ и толкъ» и свою жертву непремѣнно скушаетъ.
Все это было бы смѣшно, если бы не было такъ грустно.
Но мало было не вѣрить въ законъ и правду власти. Изъ этого надо бы было дѣлать и выводы. У врага достаточно духовной стойкости и опредѣленности, - точно то же нужно и въ борьбѣ съ нимъ. Колебанія и дипломатію онъ оставляетъ въ удѣлъ намъ, и даже вызываетъ на нихъ и содѣйствуетъ имъ, а самъ твердо стремится къ цѣли. И, въ концѣ концовъ, съ такимъ врагомъ не останешься между двухъ стульевъ: непрѣменно посадитъ или на то, или на другое. Врагъ все время вынуждаетъ на рѣшительные поступки въ отношеніи къ нему.
Любопытно, напримѣръ, то, что насъ, церко́вниковъ, совѣтская власть надѣляетъ всѣхъ равными сроками наказанія. Архіеп. Иларіону, потрудившемуся около Патріарха въ Москвѣ и наносившему тяжелые удары безбожію и обновленческому расколу, безусловно ставшему величиною въ общеросійскомъ масштабѣ, и, почти юношѣ, маленькому іеромонаху изъ Казани, у котораго все преступленіе состояло въ томъ, что онъ съ діакона-обновленца снялъ ора́рь и не позволилъ ему съ собою служить, были даны равные сроки наказанія - три года.
Архіеп. Иларіонъ находилъ въ этомъ фактѣ предметъ для своего духовнаго веселья. Большевицкая власть, по его мнѣнію, по сво́ему подражаетъ Богу.
- «Любочести́въ бо сы́й влады́ка, - говорилъ онъ, прекрасно на память, пасхальными словами Святителя Іоанна Златоуста, - пріе́млетъ послѣдняго я́ко-же и перваго: упокоева́етъ въ единонадеся́тый часъ пришедшаго, я́коже дѣ́лавшаго отъ перваго часа́. И послѣдняго милуетъ, и первому угождаетъ, и о́ному даетъ и сему да́рствуетъ. И дѣла́ пріе́млетъ, и намѣ́реніе цѣлуетъ, и дѣя́ніе почитаетъ, и предложе́ніе хвалитъ».
Воистину такъ. Для большевицкой власти важны не только дѣя́нія; она ищетъ контръ-революцію въ намѣреніяхъ, въ мысляхъ. Сидѣли въ заключеніи съ тѣми же сроками священники и Архіереи - дипломаты, которые не пошли въ обновленчество, но ни одного слова и не сказали противъ него, не произнесли на него рѣшительнаго суда предъ народомъ, не помогли ни въ чемъ колеблющимся, не защищали отъ него паствы.
Признаться, совѣсть была удовлетворена карою тѣмъ, кто уклонился подъ разными предлогами отъ исполненія своего долга быть свѣтомъ и стоять на свѣ́щникѣ, что бы свѣтить всѣмъ, у которыхъ не было опредѣленнаго ни «да», ни «нѣтъ», въ этой борьбѣ.
Но за то батюшки мало сдѣлавшіе, искренно жалѣли объ этомъ. Можно было сдѣлать больше. Вѣдь, все равно сидѣть три года. Сча́стливъ оказался тотъ, кто потрудился во всю мѣру своихъ силъ, со всею рѣшительностью. Больше другихъ онъ не пострадалъ, пользы принесъ много, и нравственное удовлетвореніе и покой имѣлъ въ само́й тюрьмѣ.
Итакъ, въ этомъ заключался и выводъ для насъ относительно нашего поведенія въ борьбѣ съ такимъ врагомъ Церкви, какъ большевицкая власть. Если всякій, кто не съ нею хотя бы только въ мысляхъ, тотъ уже противъ нея, такъ чего же скрывать свои мысли и не обнаруживать ихъ въ дѣяніяхъ, совсѣмъ не политическихъ, а нашихъ, Церковныхъ?!
Изъ опыта обновленцевъ было очевидно, что компромиссы были напрасны, безполезны, гибельны. Единственно, за что обновленцы, можетъ быть, заслуживаютъ нѣкотораго снисхожденія, это - что они въ началѣ искренно хотѣли достигнуть свободы Церкви въ совѣтскихъ условіяхъ. Они «спасали Церковь», Которую, по ихъ мнѣнію, Патріархъ Тихонъ своимъ разрывомъ и борьбою съ властью завелъ въ тупикъ, поставилъ въ безвыходное положеніе. Такъ страдать Церкви дальше, какъ Она страдала до Мая 1922 года, когда возникло обновленчество, по ихъ мнѣнію, нельзя было. Они, великіе и умные люди, какъ они тогда о себѣ думали, пошли на миръ, на соглашеніе съ властью. Но имъ пришлось открыто заявить, что они, отрекаясь отъ политики, должны будутъ бороться съ контръ-революціей въ Церкви, и взять на себя обязанность сыска и доноса, политическаго обвиненія на своихъ собратьевъ. Такою дорого́ю цѣною предательства и продажи своихъ братьевъ, принесеніемъ въ жертву самого Патріарха, они прину́ждены были покупать право свободнаго существованія Церкви. Не было такихъ словъ лжи и обмана, которыхъ бы они не сказали своимъ и чужимъ въ угоду власти. Но все оказалось напраснымъ. Страдать Церковь не перестала, изъ тупика Она не вышла. Обновленцы имѣли временную относительную свободу, которая была дана имъ для обмана братій, что будто-бы и въ самомъ дѣлѣ Церковь можетъ существовать въ совѣтскихъ условіяхъ [самихъ не арестовывали, позволяли немного кое-что печатать, имѣть кое-какія учебныя заведенія. Правда, ненависть большинства населенія къ обновленцамъ обезпечивала отъ усиленія религіознаго ихъ вліянія, и свободы имъ можно было давать безъ особаго риска. Имъ дозволена была и такая роскошь, какъ разъѣ́здные миссіонеры, и то на время, нѣкоторымъ, причемъ и имъ быстро урѣ́зывали крылья, какъ только замѣчали ихъ вліяніе на массы]. Свобода дана была такая, что бы ни въ какой мѣрѣ не затормозить всѣхъ антирелигіозныхъ мѣропріятій власти. Имѣть нѣкоторое время видимость свободы, а затѣмъ потерять все вмѣстѣ съ тѣми, кто оставался вѣрнымъ Церкви, не измѣнялъ Ей! Чего добились? Стоило ли такою цѣною искать такихъ результатовъ? Такія тяжкія раны Церкви, и такое безчестіе, такой позоръ себѣ самимъ! Обновленчество своей исторіей ниспровергло, осудило себя и оправдало честный и прямой путь. Союзъ съ властью принесъ и обновленцамъ полное разочарованіе. Они лишились всего, чего лишились и Православные: у нихъ храмы отбираются, ихъ епископамъ и священникамъ негдѣ жить. Итакъ, напрасныя жертвы и напрасныя потери.
Но этого мало. Власть издѣвается, глумится надъ нами. Тайно она васъ заставляетъ и научаетъ говоритъ и дѣлать то, что ей угодно и даетъ свои обѣщанія, а получивъ желаемое, явно и открыто, вслухъ всѣмъ, заяляетъ, что совѣтская власть не только ни въ какой Церкви не нуждается, ни въ «живой», ни въ «мертвой», но она и «по векселямъ не платитъ», выдаваемымъ ей церко́вниками [см. И. Степановъ. «О Живой Церкви» и «Методы антирелигіозной пропаганды». Цитирую по памяти]. Власть дѣлаетъ видъ, что вы сами, добровольно, по собственному почину сдѣлали этотъ шагъ въ отношеніи къ ней, который ей вовсе не нуженъ и она вамъ за это ничего не заплатитъ. Такъ большевицкая власть кривляется предъ своимъ народомъ и цѣлымъ міромъ, разыгрываетъ комедію, въ которой дѣйствующимъ лицомъ дѣлаетъ Церковь, на позоръ и униженіе Ей. Облачаетъ Церковь въ каррикатурныя, смѣшныя одежды и смѣется надъ Нею вдо́сталь, и тѣмъ сильнѣе бьетъ Ее. Но при этомъ, какъ вамъ ни больно, власть заставляетъ васъ улыбаться.
Я видѣлъ мать, которая побила своего ребенка за проступокъ. Ребенокъ заплакалъ. Тогда мать стала бить его за то, что онъ плачетъ, требуя при посредствѣ побоевъ, чтобы онъ замолчалъ. Ребенокъ не зналъ какъ поступить: и больно такъ, что нельзя не плакать и плакать нельзя, потому что бьютъ за это. Ребенокъ дрожалъ всѣмъ своимъ существомъ. Но все же это положеніе - сносное: материнская власть хотя не требовала во время побоевъ улыбаться. Большевицкая власть не только бьетъ и плакать не позволяетъ, но заставляетъ кланяться, благодарить, одобрять побои, наносимые вамъ; такъ сказать, цѣловать свою плетку и вслухъ всѣмъ говорить, что это даже и не побои. Такъ говорили обновленцы, утверждая, что Религія въ Росіи пользуется неслыханной свободой. Такъ всегда слѣдователю на допросахъ вы должны говорить, что гоненій на Религію никакихъ нѣтъ, и онъ съ удовлетвореніемъ кивнетъ головой и самъ скажетъ: «да, гоненій на Религію нѣтъ». Такъ принуждаютъ говорить представителей Церкви.
Отъ ребенка мать требовала, чтобы онъ молчалъ и терпѣлъ; здѣсь требуется участіе въ лжи, лицемѣріи, обманѣ власти.
Власть стремится уничтожить насъ морально.
Власть больше всего боялась моральной силы, и хотя дѣлала Мучениковъ, но дѣлать ихъ никакъ не хотѣла, потому что они возбуждаютъ и питаютъ контръ-революцію, противленіе власти въ народѣ, потому что они есть лучшая пропаганда противъ нея. Надо было убивать людей не физически только, но и морально, прежде всего. Склонить на примиреніе и соглашеніе съ собою, безбожникомъ, было лучшимъ средствомъ у власти, чтобы уронить въ глазахъ народа, дискредитировать извѣстнаго героя и Мученика, человѣка, сидѣвшаго въ тюрьмѣ, ничего не уступавшаго и авторитетнаго въ глазахъ народа.
Склоняя въ расколъ А. Иларіона въ Ярославской тюрьмѣ, агентъ ГПУ говорилъ ему: - «Васъ Москва любитъ, васъ Москва ждетъ»...
Но когда А. Иларіонъ остался непреклоненъ и обнаружилъ пониманіе замысловъ ГПУ, то агентъ сказалъ: - «Пріятно съ умнымъ человѣкомъ поговорить... А сколько вы имѣете срока въ Соловкахъ? Три года?!. Для Иларіона три года! Такъ мало?!»...
Однако, А. Иларіонъ, въ послѣднемъ случаѣ, не былъ ни соблазненъ агентомъ власти поѣхать изъ тюрьмы къ «любящимъ» и «ждущимъ», ни испуганъ новымъ срокомъ лагерныхъ принудительныхъ работъ. Пусть тамъ «любятъ» и «ждутъ». Но разъ власть хочетъ васъ отпустить къ любящимъ, то, значитъ, тамъ, съ этого времени, перестануть васъ любить. Въ такомъ скверномъ видѣ васъ власть выпускаетъ. Не ищетъ же она вамъ и всей Церкви добра! Въ самомъ дѣлѣ, какъ ей нужно, чтобы Епископъ со своимь народомъ снова встрѣтился и народъ бы получилъ всю полноту утѣшенія и подкрѣпленія въ своей борьбѣ за Вѣру! Это же въ корнѣ противорѣчитъ цѣлямъ власти, стремящейся не созидать, а уничтожить Церковь и Религію. Зачѣмъ вѣрить лжи и лицемѣрію нашей власти? Нужно понимать замыслы власти.
Пусть ГПУ совершенно не выноситъ большого пониманія вещей у своихъ подслѣдственныхъ. Тѣмъ болѣе нельзя отказываться отъ этого пониманія. На допросахъ ведутся разговоры на общія темы и даже затѣваются религіозные диспуты. Если обнаружатся ваши умъ и познанія, уже не говоря о разсужденіяхъ о дѣйствіяхъ властей, то вы оказываетесь опредѣленно вреднымъ человѣкомъ. Счастливъ только тотъ, кто умѣетъ притвориться глупенькимъ, не умѣетъ ни на что отвѣтить, не такъ, какъ я, несчастный, который сразу же выдержалъ со слѣдователемъ религіозный диспутъ. Митрополитъ Казанскій Кириллъ за годы своей безконечной ссылки имѣлъ недѣли двѣ свободы въ само́й Москвѣ. Агентъ ГПУ требовалъ отъ него повліять на Патріарха или по вопросу объ отвѣтѣ Архіепископу Кентерберíйскому, или еще по какому-то поводу, не помню. Митрополитъ нѣсколько разъ отмалчивался на приставанія агента, но наконецъ сказалъ ему: - «Ну и умный же вы человѣкъ!»...
Взбѣшенный агентъ далъ М. Кириллу только полъ часа на сборы. Митрополита отправили сначала въ Усть-Сысольскъ, а затѣмъ, Весною 1925 года, въ лѣсныя дебри, при чемъ, двѣ недѣли продолжалось путешествіе по рѣкѣ въ лодкѣ. Митрополиту не давали ѣсть, оставляли спать на холодѣ, внѣ лѣсныхъ избъ, въ которыхъ чекисты сами ночевали, дергали его за бороду и издѣвались надъ нимъ такъ, что Митрополитъ сталъ просить себѣ смерти. Болѣе года прожилъ онъ подъ владычествомъ коммуниста въ лѣсу, гдѣ было только двѣ охотничьихъ избы.
Итакъ, горе и М. Кириллу, и А. Иларіону да и всякому, кто понималъ замыслы власти, и отъ этого пониманія не могъ и не умѣлъ отказаться.
Источникъ Протопресвитеръ Михаилъ Польскій (РПЦЗ). «Положеніе Церкви въ совѣтской Росіи. Очеркъ бѣжавшаго изъ Росіи священника». - Іерусалимъ: Printed in Goldberg's Press, 1931. - 126 с.