Мемуары деда. Начало Великой Отечественной. Эвакуация. Разработка нового оружия
Все записи деда
В первые дни войны
Жизнь Академии [Жуковского] во время войны можно разбить на три совершенно различных периода.
-Первые месяцы войны - подготовка летчиков к эксплуатации новых самолетов.
- Время эвакуации в Свердловск - ускоренная подготовка инженеров из окончивших гражданские вузы или взятых в армию с последних курсов,
- возвращение в Москву - нормальная учебная работа и массовая защита кандидатских диссертаций.
Все эти три периода отличались очень напряженной работой, отдачей всего что было нужно фронту и что мы могли сделать в академии. В целом это было тяжелое, полуголодное, но славное дело. Академия может не сты¬дится тем, что она сделала для Родины.
Меня война застала за проверкой работы НИПАВ - Научно-исследовательского полигона авиационного вооружения. Только что был арестован началь¬ник этого полигона и несколько ведущих работников. Возглавляемая мною комиссия должна была дать картину состояния полигона и дать свое заключение о направлении работы на ближайшее время. Комиссию я распустил на воскресный день по домам, но собираться снова в военное время никому и в голову не пришло. В том числе и Управлению ВВС создавшему эту комиссию.
Как теперь стало известно, война застала авиацию страны в процессе перевооружения на новые самолеты. В первые дни войны мы понесли очень большие потери материальной части, главным образом на собственных аэродромах, немцы в точности применили тактику, проверенную ими на их западном фронте. Сначала налетали истребители и разведчики, вызывающие в воз дух наши истребители. а после того, как истребители выработав горючее садились на свои аэродромы, по ним ударяла штурмовая и бомбардировочная авиация. Мне лично втройне пришлось переживать эти печальные события, тем более, что во время работы в ТАСC'e при отборе статей иностранной печати для выпускаемого нами сборника "Военной и военно-технической информации" мы с генералом Татарченко не пропускали ни одной статьи зарубежной печати, в которой рассматривались бы эти вопросы. Вышло так, что наш труд оказался напрасным. Опыт боевых действий на западе никак не был учтен ВВС страны.
В спортивном зале академии расставили койки и там поселились десятки и сотни "безлошадных" летчиков и техников, прибывших в академию для изучения новой материальной части. В учебном ангаре были образцы к
почти всех новых самолетов, главным образом истребителей. Нас адъюнктов первым же приказом по академии перевели в преподаватели, именно на нас адъюнктов и легла вся забота и работа по обучению "безлошадных".
Учебных самолетов было очень мало, занятия проводились круглые сутки, буквально 24 часа в день.
Помню как я заснул во время своего рассказа о порядке работы летчика в воздушном бою на самолете МиГ-3. Я положил палец на какой то тумблер и тут же потерял сознание - заснул. Мне показалось, что я проспал черт знает сколько времени и мне стало безумно стыдно -- вот сейчас поднимут на смех. Пришел в себя, гляжу с тревогой на лица слушателей. Ничего не заметно, смотрят нормально, а палец все еще на тумблере. Очевидно спал я менее секунды.
Настоящим отдыхом были многочисленные воздушные тревоги этих первых дней занятий. Все они кончались ни чем, и по сигналу тревоги мы спешили в бомбоубежище, где тут же кое как прикорнув засыпали мертвым сном.
"Безлошадные" в свободное время забивали козла, смотрели кино и даже ухаживали за девицами. Это их поведение почему то оскорбля¬ло пуритан - как можно в военное время и т.д. и т.п.
Мы принимали и выпускали группу за группой. От каждой группы узнавали все новые и новые данные о первых днях войны.
Первый настоящий воздушный налет на Москву был, если не ошибаюсь в ночь на 20 июля.
У меня в гостях был Шурка Велижев. По сигналу тревоги мы не спеша двинулись к метро. По небу шарили прожектора. Где то велась стрельба. Сначала мы засели в щели в парке стадиона "Динамо". Потом перебрались в метро. Когда опускались на эскалаторе думалось "скорей бы! А то вдруг бомба попадет в самый павильон станции" Но за несколько ступеней сверху раздался призыв - "ВСЕХ КОМАНДИРОВ И ВСЕХ ИМЕЮЩИХ ОРУЖИЕ ПРОСЯТ ПОДНЯТЬСЯ НАВЕРХ".
Я поднялся наверх. Там нам объяснили, что видели как кто то из парка Динамо сигналил противнику. Надо обыскать весь парк. Страха как не бывало. В парке мы никого и ничего не обнаружили.
На обратном пути подбирали осколки зенитных снарядов. Из наших окон были видны три - четыре пожара в городе. Потом нам сказали, что горели склады сена и ряд деревянных построек, в общем ущерб нич¬тожный. У Никитских ворот пострадал памятник Тимирязеву. Его тут же поставили на место.
Мы с Таней были военнослужащими. Каждый день нас могли отправить куда угодно. А что делать с ребятами? Володе 9 лет. Пашке 2 года. Первыми уезжали из Москвы Дубровины. Леша хотел было взять ребят с собой. Тем более что ребят мы отправляли не одних, а с няней, молодой здоровой женщиной. Но в последний момент запротестовала жена Лёши Ольга Павловна. Она побоялась брать с собой такую молодую женщину. Ревновала ко всем и, надо сказать, не без оснований.
Вслед за ними в эвакуацию в Новосибирск отправлялась Танина сестра Роза. Уезжала она вместе со своей мамой и отцом. Это была последняя возможность.
Ничего тоскливее и тревожнее чем тот вечер, когда мы погрузили ребят и няню в теплушку, я не знаю. Город сразу опустел. Это был уже совсем другой город. И сам воздух стал другим. Было за полночь. У вокзала нашлась попутная машина с каким то военным чином. Им было по пути и они взяли нас с собой. Один их этих чинов позволил себе какую то плоскую шутку на счет любовных парочек, возвращающихся с веселой вечеринки. Я тут же попросил остановить машину. Мы отправили двух стариков и двух детей неведомо куда и неведомо на сколько времени и ничего смешного тут нет. Расстались мы с детьми на полтора года.
И вот теперь на восток отправлялась академия. Грузились на станции "Красноармейская". Один всеми уважаемый молодой профессор спросил: "Где безопаснее ехать? На верхней полке или на нижней?" На что Дмитрий Александрович Вентцель ответил: "Всего безопаснее под нижней полкой". Старый холстяк профессор математики известный своей скупостью забыл в трамвае, на скамейке сумочку о драгоценностями. В последнюю минуту в нашу теплушку прибежал Юрочка Шмидт вольнонаемный преподаватель. Он получил повестку из военкомата и признал за благо уехать с академией. В Свердловске его всё таки мобилизовали.
Тоскливо было ехать в "неправильном" направлении. Ехали нес¬колько суток, чуть ли не целую неделю. Нас разместили в здании Уральского политехнического института. Занятия начались буквально на второй день. Сначала их пришлоь вести прямо на улице.
Оригинальное положение создалось на нашей кафедре Стрелково-пущечного вооружения. Профессор Лунц - заведующий кафедрой решил остаться в Москве. Преподавателя Фомичева в первые дни воины взяли в Военную комиссию Моссовета. Оставалось еще два преподавателя - Гонтарчук и Воротников. Но первый из них ничего кроме материальной части оружия не знал. А второй не знал и этого. Занимался он технологией металла. Да был еще один преподаватель Миша Дубнер. Но было еще пять адъюнкътов, переведенных в преподаватели - Цыбулевский, Прототопопов, Худяков, Поветкин и я. Вот эти бывшие адъюнкты и ведали всем на кафедре. Буквально всем - от чтения лекциЙ по основным предметам - конструкция и расчет авиационного автоматического оружия и конструкция и расчет авиационных артиллерийских установок - до проведения лабораторных занятий и руководства курсовым и дипломным проектированием. Начальником кафедры назначен Поветкин. Парторгом выбрали меня. Курс оружия читал Поветкин. Курс установок я. А пока что с тем чтобы быть готовым к досрочному выпуску, готовили слуша¬телей к работе в качестве техников по эксплуатации вооружения в два круга. Первый круг - изучение материальной части. И второй круг, если он будет, более углубленное изучения той же техники.
Таня пишет, что весь её выпуск получил назначение кроме неё. Она занимается разборкой немецких документов и тоже ждет назначения. Говорил с ней по телефону. Она живет на казарменном положении. Из Новосибирска пишут, что там всё идет нормально.
В первых числах октября меня послали в командировку в Москву. Совсем не помню зачем. Надо сказать, что в самом начале войны арес¬товали Михаила Васильевича Гуревича, бывшего начальника нашего фа¬культета, назначенного за несколько месяцев до начала войны замес¬тителем главного инженера ВВС по вооружению. Перед моим отъездом в Москву меня попросили зайти в Смерш за почтой. Вошел. Оказалось не надо. Я спросил их - "А когда вы Гуревича выпустите?". На меня посмотрели с удивлением и в свою очередь спросили -"А вы хотели бы, чтобы его выпустили". Конечно", ответил я, "а разве вы не хотели бы, что бы одним врагом было меньше и чтобы человек оказался хорошим, а не негодяем?" Они промолчали.
В Москве я первым делом вызвал Таню. Потом захотелось позвонить кому-нибудь. Всё равно кому. Просто так. Кому? Позвоню ка, думаю, Ивану Васильевичу Пименову, бывшему нашему преподавателю, ныне работающему в УВВС. Звоню. Отвечает голос Гуревича. Откуда? Только что из тюрьмы. Выпустили. Ни в чем не виноват. Бегу к Ивану Васильевичу. Дверь мне отворяет сам Гуревич - небритый в какой то кацавейке.
- Меня спасла моя память, - сказал Гуревич, - на все обвинения я отвечал точно и документально. От всего отбился. Посадить меня хотел Булганин, курировавший ВВС. Сейчас возвращают в академию, а там видно будет.
Поручения я быстро выполнил и мог занялся Таниными делами. Её всё еще никуда не назначали. Она была одна еврейка на курсе и, видимо, на фронт по этой причине её не послали. Уже в самом начале войны стал сказываться сталинский антисемитизм. По заявке из академии Таню откомандировали в качестве преподавателя немецкого языка в нашу Академию.
Из Москвы мы с Таней выехали знаменитым шестнадцатого октября - в первый день массовой эвакуации Москвы. Вот несколько рассказов о том, что происходило в этот день. Танина тётя Слава Львовна была на заседании коллегии Наркомздрава. Около полудня раздался звонок по кремлевской вертушке. Нарком прервал заседание и сообщил, что всем присутствующим надлежит явиться на вокзал, не помню какой, через три часа первый эшелон Наркомздрава отправится в путь.
На заводе ЗИС тоже около полудня был собран актив и было предложено:
- получить и выдать зарплату за два месяца вперед,
- подготовить первый эшелон на автомашинах, отправляющийся в
Горький через три часа.
- составить список первого автоэщелона и всем внесенным в этот
список дается два часа на сборы.
По этим двум свидетельствам - Славы Львовны и Коли Адтфельдта можно судить о том была ли эвакуация Москвы 16 октября стихийной, панической иди по команде сверху. Рассказывали о том, что кто-то самовольно бежал их Москвы, захватив кассу и т.п. Может быть такие случаи и были, но панической эвакуации, похожей на бегство, не было.
Все мои дела были окончены к этой дате. Утром я нормально в кассе взял два билета в купированном вагоне до Свердловска. Некто Гусев, недавно окончивший академию и назначенный на военную кафедру в МАИ, попросил меня отвезти кое-какие вещи его семье, находящейся в Свердловске. Я согласился и попросил его достать грузовое такси. Как это ни звучит парадоксально, но 16 октября в городе были такси. Багаж мы с Гусевым свезли на вокзал и сдали как в доброе мирное время. Багажа было много. Многие просили меня взять кому что и привести в Свердловск. При эвакуации Академии было строго ограничено число мест, которые можно было взять с собой. Главным образом речь шла о теплых вещах. Когда уезжали из Москвы в июле месяце не думали, что война затянется на зиму, да еще и не на одну.
В этот день воздушнлй тревоги не объявлялось. Немецкие самолеты безнаказанно летали над городом. В городе жгли документы и воздух был переполнен дымом и пеплом. На заводе, где мне нужно было что-то, уж не помню, что именно, пропускали без пропуска по удостовереньям.
Коротко говоря, в 4 часа дня на последнем поезде, уходящему по расписанию, мы с Таней выехали в Свердловск.
Установка пулеметов на самолёт По-2 и стрелковый тренажер
В конце декабря Академия получила задание спроектировать ус¬тановку пулемета Дегтярева ДТ на учебных машинах По-2.Положение было настолько серьезное, что была прекращена подготтвока пилотов в летных училищах Приуральского военного округа. Учлеты были пе¬реведены солдатами в пехоту, а самолеты приказано было довооржуить примитивными бомбоустановками и оборонительными пулеметными установками.
Спроектировать установки пулеметов ДТ было поручено нашей кафедре. Мне, которому был поручен курс установок, сам Бог велел взяться за это дело. Еще я попросил принять участие в проектировании Протопопова и Худякова.В тот же день, как пришло это поручение, мы отправились на ае-родром Кольуово, где нам и надлежало спроектировать, изгтовить и испытать в воздухе требуемую пулеметную установку. Осмотрели самолет, познакомились с танковым пулеметом Дегтярева ДТ. Надо было думать и думать. А для этого незачем было точагь в Кольуове. Протопопова и Худякова я отправил на ночь в город с тем, чтобы к утру они были в Кольцове. Сам я остался. В уме прикидывал так и этах и в конце концов в голове был готов проект простейшей в мире пу¬леметной установки. Выглядела она так. Сидение пассажира снималось. В полу кабины на шаровом шарнире креплась штанга. На другом конце штанги закреплялся пулемет на его собственном вертлюге. Стрелок правой рукой брался за рукоятку пулемета, а левой рукой за штангу. По периметру кабины стрелка устанавливалась нечто вроде гнезда для фиксирования в нем прижатием рукой штанги установки. И это всё.
Утром,как только появились рабочие в аэродромных мастерских я заказал штангу и яблочный шарнир крепления штанги к лонжерону фюзеляжа в кабине стрелка. Всё это был изготовлено за три часа. Протопопов согласился с проектом и сказал, что у него явилась та¬кая же идея установки.
Коротко говоря к концу первого рабочего дня установка была спроектирована, изготовлена и испытана в воздухе. Ничего подгонять не пришлось. Вечером того же первого дня чертежи установки и акт об испытаниях установки на земле и в воздухе были сданы в штаб ПриУрВО. Все трое получили благодарность командования.
Той же зимой на кафедре появился новый преподаватель Павел Иванович Майн. Его выпустили из тюрьмы и послали в академию преподавателем. История его заслуживает хотя бы краткого упоминания по своей типичности. Работал он военпредом в конструкторском бюро автоматического оружия. Был арестован как шпион и "сознался" в том, что он продал японцам пушку "Единорог" конструкции Шувалова. Такая пушка действительно была и был такой конструктор в конце восемнадцатого века, "Сознался" Майн довольно быстро. Его тут же осудили на десять лет тюрьмы. При очередном пересмотре всех дел обратили внимание на несообразность обвинения, сознания и прочее и выпустили. После смещения Ежова была разыграна комедия пересмотра дел и освобождения напрасно осужденных. Майна освободили. Девать его было некуда. Послали в академию преподавателем. С его приездом на кафедре началось повальное изобретательство и конструирование, Так Майн с группой работников кафедры спроектировали противотанковую мину в виде колеса, которое можно было выкатывать вручную навстречу танку. Судьба этой мины неизвестна. Протопопов спроектировал и изготовил автоматический пистолет под патрон нагана. Пистолет исправно стрелял. В общем, на кафедре все как бы помешались на конструировании под лозунгом всё для фронта. Надо сказать, что той же ранней зимой вернулся на кафедру преподавателем Михаил Васильевич Гуревич. Его естественно поставили во главе кафедры. Как же. Ведь он имел звание бригинженера и был на большой должности. Михаил Васильевич всячески поддерживал это увлечение конструированием.
На моей совести была установка пулемета ДТ на самолета По-2 и универсальный стрелковый тренажер. О нем стоит рассказать более подробно.
В декабре 1942 года меня командировали в Новосибирск для инспектирования подготовки к зиме маршевых полков, укомплектованных самолетами ЯК-7Б, изготавливавшихся в этом городе.
Проверку закончили в несколько дней. Доложили в Москву некоему Виннику и я получил приказание - комиссию распустить, а самому остаться до ликвидации всех указанных мною недостатков. Тем более, что в Новосибирске находились два моих сына с тещей, тестем и свояченицей Розой. Жили они не так чтобы очень хорошо или очень плохо. По тогдашним временам можно сказать прилично. Тем более, что с ними была няня Наля.
Мне практически делать было нечего. Совать свой нос во всякие мелочи было просто ни к чему, да и ни к лицу.
На второй день после нашего приезда в Новосибирск на фронт отправлялся очередной маршевый полк. Я позволил себе выйти за пределы порученной мне проверки и подготовки к зиме и стал проверять качество огневой подготовки летчиков-истребителей. Стал спрашивать как они прицеливаются, как выходят на огневой рубеж, как выходят из атаки. На вопрос об угле упреждения они как правило несли какой то вздор о ракурсе, скорости противника и об вычислении в уме этого угла. Было очевидно, что это всё было нереально и что на самом деле стрельбу вели навскидку, на глазок беря упреждение. Никаких тренажеров воздушной стрельбы у них в части не было. Просто летчику истребителю необходимо иметь навыки мгновенного автоматического определения угла упреждения в виде части радиуса кольцевого прицела.
Дело было глубокой ночью. Я лежал на койке разглядывая подтеки воды на потолке, когда мне пришла мысль о возможности проверки навыков летчика истребителя, показа ему ситуации боя - ракурса и видимых размеров цели, а затем включения подсветки с задней стороны с ответом на все вопросы воздушной стрельбы. Коротко говоря мне сразу в готовом виде привиделся совсем готовый тренажер. Сознаюсь что я разбудил своих спутников и сказал им что я только что придумал стрелковый тренажер, который будет принят на вооружение и который будет существовать до тех пор пока существуют нынешние неавтоматические прицелы.
Воспользовавшись авторитетом инспектора я на следующий день в мастерских запасной бригады всё, что мне требовалось. Прибор был изготовлен в тот же день к вечеру. Воздушно-стрелковую службу запасной бригады я заставил рассчитать несколько случаев определения угла упреждения и изготовить мне десяток картинок.
Когда тренажер был полностью изготовлен, я пошел с ним к командиру очередного маршевого полка Герою советского союза. Показал ему прибор и рассказал как им пользоваться. Он мгновенно определял положение цели относительно кольцевого прицела. В девяти случаях он точно брал именно тот угол, который требовался, а в одном случае было большое расхождение. Расчет этого случая был сделан неточно.
Прибор был изготовлен в двух экземплярах. Один из них этот командир полка тут же забрал себе.
По приезде в Москву я пошел прямо в отдел Воздушно-стрелковой службы к её начальнику генерал-лейтенанту Рафаловичу. От предъявления прибора до принятия его на вооржуения и заказа первой серии в сто штук прошло ровно два часа. Он понравился начальству главным образом потому что позволял точно проверить подготовку истребителя к стрельбе самому, не имея никакого понятия ни о стрельбе ни о противнике.
Столь быстрое прохождение всех ступенек испытаний прибора можно понять, если понять, как работает прибор,
Суть прибора состояла в следующем. Стрелку предъявлялась картинка, на которой был изображен самолет противника под определен¬ным раккурсом и на определенном расстоянии определяемым размерами изображения. В руки проверяемому давался макет кольца кольцевого прицела и предлагалось наложить это кольцо на цель так, как он это делает в бою. После этого включалась подсветка и делалось видимым всё напечатанное на обратной стороне листка картинки. Там была показана правильная точка прицеливания и приводились все данные о самолете, ракурсе, скорости противника и дальности до него.
Я продемонстрировал прибор Рафаловичу. У меня был с собой аккумулятор.
Рафалович буквально пришел в восторг. До чего просто и точно. Он схватил прибор, сказал мне чтобы я его подождал и исчез. Через полчаса он появился и вместе со мной направился к генералу Никитину, заместителю главкома. Я ему продемонстрировал прибор и он тут же приказал созвать всех начальников боевых управлений -истребительной, бомбардировочной, штурмовой и разведывательной авиации и сам лично проверил умеют ли они стрелять. Умел стрелять только начальник управления истребительной авиации. Остальные ма¬зали кто как умел.
-"Ну что ж - спросил Никитин - я думаю надо будет заказать таких приборов ну скажем сто штук или тысячу". Иными словами при¬бор был принят на вооружение и заказан в большой серии через пару часов после предъявления опытного образца.
В приказе № I за 1944 год мне главкомом ВВС была объявлена благодарность и я был награжден ценным подарком - часами.
Мною также был изготовлен карманный вариант прибора. Его применяли в морской авиации.
"НЕГОЦИИ"
Негоция - на языке преподавателей во время войны означала поездку в деревню для обмена носильных вещей и всяких вещеей у кого что было "лишнего", на продукты,
Нвгоции поощрялись командованием академии - Соколовым-Соколенком и не одобрялись политотделом. Если бы не эти негоции, были бы большие потери людей и учебный процесс без сомнения шёл бы хуже.
Негоции были короткие, когда успевали обернуться за выходные дни, и дальние - в Казахстан - на четыре пять дней. Тут требовалось разрешение командования академии. Уральская деревня того времени нуждалась во всем - в детской одежде, в белье, в материях, в обуви. Выбирали базарный день и располагались со всем товаром на базарном столике. Раз я менял на картшку, посевную и столовую, патефон. Я его заводил и когда спрашивали - почем? Что хочешь за музыку? Отвечал: пять ведер картошки. В конце концов загнал за четыре ведра. Еле донес. На картошку же или на масло обменял свою морскую парадную форму -тужурку, жилет и брюки - которую берег восемь лет.
Не во всех деревнях были базары, да и не только на базаре можно было произвести обмен. Тогда приезжали, чаще приходили пешком за много километров в будний день. И шли от дому к дому, предлагая свой товар. В общем без продуктов не возвращались.
Дальние негоции в Казахстан мы проделали вместе с Клименко. По данным разведки одним из мест, нуждающихся в наших вещах, был Атба-сарский район, в частности большое село этого района Магдалиновка. Это район будущих целинных земель. Район так называемого рисково¬го земледелия. Здесь из пяти лет два-три года могли быть неурожай¬ными, зато один год давал такой урожай, что им можно было прожить все пять лет. В колхозе села Магдалиновка хлебные поставки были выпо¬лнены на три года вперед, а в овинах и в стогах в степи всё еще оставался не обмолоченный хлеб прошлого урожая. Эквивалент обмена был такой - пара белья - пуд пшена или два пуда зерна. Именно зерна, а не муки. Или пуд муки.
-Вы мне привезите парусиновые сапоги я вас завалю мукой - дам десять пудов, - говорил нам председатель колхоза. Я сейчас уже не помню, что мы привезли в Свердловск. В общем муки, пшена да и сливочного масла нам хватило до нового урожая картошки, то есть до отъезда в Москву. Ездили мы вчетвером. Мы с Клименко были в основном грузчиками.А тоговками были наши жены.Во время войны,а может быть и в мирное время,на ж.д. транспорте были в ходу так называемые "вертушки". Это постоянный состав из саморазгружающихоя платформ - думпкаров -и одной теплушки для сопровождавшей бригады. Вертушки возили в одну сторону руду и в обратную сторону уголь.Вот такую вертушку шедшую с минимальным числом остановок из Магнитогорска в Нижний Тагил через Свердловск мы и попадали. Однако до Свердловска не доехали. Нас ссадил контрольный наряд, который чуть чуть не конфисковал те три пуда зерна, пуд пшена и три-четыре килогорамма масла, которые мы везли с собой. Выручли нас отпускные билеты, в которых указывалось, что мы преподаватели академии и что ехали в краткосрочный отпуск. Документы были подписаны Соколовым-Соколенком, фамилия которого на Урале была известна со времен гражданской войны. Из вертушки нас всё таки высадили. Не положено было в них ездить посторонним. Высадили на какой то крохотной станции, где поезда, путные, не останавливались.
Сколько времени мы бы там просидели неведомо, если бы не команда матросов во главе с офицером Брюхановым, когда то в Военно Морском училище бывшим курсантом в моем отделении. Наши громоздкие места были мгновенно погружены в вагон воинского эшелона и, как положено, выгружены перед въездным светофором Свердловска.
Семья наша к этому времени состояла из семи человек. Мы с Таней, двое мальчишек и теща с тестем и Наля, домработница. Иждевенцы по карточкам получали четыреста граммов хлеба в день и практически больше ничего. Без негоции было бы не выжить. Кто то, кажется сестра Лунца, сообщила в политотдел о нашей поездке и хотя у нас с Таней был официальный краткосрочный отпуск меня всё таки разбирали в пол-литотделе академии и рекомендовали вывести из состава партбюро факультета, а время в Свердловске было голодное. Случались обмороки от голода. От дистрофии на пороге госпиталя скончался талантиливый парень, молодой преподаватель Дезорцев.
Что было бы с нашей семьей,если бы не негоции - не знаю.
В первые дни войны
Жизнь Академии [Жуковского] во время войны можно разбить на три совершенно различных периода.
-Первые месяцы войны - подготовка летчиков к эксплуатации новых самолетов.
- Время эвакуации в Свердловск - ускоренная подготовка инженеров из окончивших гражданские вузы или взятых в армию с последних курсов,
- возвращение в Москву - нормальная учебная работа и массовая защита кандидатских диссертаций.
Все эти три периода отличались очень напряженной работой, отдачей всего что было нужно фронту и что мы могли сделать в академии. В целом это было тяжелое, полуголодное, но славное дело. Академия может не сты¬дится тем, что она сделала для Родины.
Меня война застала за проверкой работы НИПАВ - Научно-исследовательского полигона авиационного вооружения. Только что был арестован началь¬ник этого полигона и несколько ведущих работников. Возглавляемая мною комиссия должна была дать картину состояния полигона и дать свое заключение о направлении работы на ближайшее время. Комиссию я распустил на воскресный день по домам, но собираться снова в военное время никому и в голову не пришло. В том числе и Управлению ВВС создавшему эту комиссию.
Как теперь стало известно, война застала авиацию страны в процессе перевооружения на новые самолеты. В первые дни войны мы понесли очень большие потери материальной части, главным образом на собственных аэродромах, немцы в точности применили тактику, проверенную ими на их западном фронте. Сначала налетали истребители и разведчики, вызывающие в воз дух наши истребители. а после того, как истребители выработав горючее садились на свои аэродромы, по ним ударяла штурмовая и бомбардировочная авиация. Мне лично втройне пришлось переживать эти печальные события, тем более, что во время работы в ТАСC'e при отборе статей иностранной печати для выпускаемого нами сборника "Военной и военно-технической информации" мы с генералом Татарченко не пропускали ни одной статьи зарубежной печати, в которой рассматривались бы эти вопросы. Вышло так, что наш труд оказался напрасным. Опыт боевых действий на западе никак не был учтен ВВС страны.
В спортивном зале академии расставили койки и там поселились десятки и сотни "безлошадных" летчиков и техников, прибывших в академию для изучения новой материальной части. В учебном ангаре были образцы к
почти всех новых самолетов, главным образом истребителей. Нас адъюнктов первым же приказом по академии перевели в преподаватели, именно на нас адъюнктов и легла вся забота и работа по обучению "безлошадных".
Учебных самолетов было очень мало, занятия проводились круглые сутки, буквально 24 часа в день.
Помню как я заснул во время своего рассказа о порядке работы летчика в воздушном бою на самолете МиГ-3. Я положил палец на какой то тумблер и тут же потерял сознание - заснул. Мне показалось, что я проспал черт знает сколько времени и мне стало безумно стыдно -- вот сейчас поднимут на смех. Пришел в себя, гляжу с тревогой на лица слушателей. Ничего не заметно, смотрят нормально, а палец все еще на тумблере. Очевидно спал я менее секунды.
Настоящим отдыхом были многочисленные воздушные тревоги этих первых дней занятий. Все они кончались ни чем, и по сигналу тревоги мы спешили в бомбоубежище, где тут же кое как прикорнув засыпали мертвым сном.
"Безлошадные" в свободное время забивали козла, смотрели кино и даже ухаживали за девицами. Это их поведение почему то оскорбля¬ло пуритан - как можно в военное время и т.д. и т.п.
Мы принимали и выпускали группу за группой. От каждой группы узнавали все новые и новые данные о первых днях войны.
Первый настоящий воздушный налет на Москву был, если не ошибаюсь в ночь на 20 июля.
У меня в гостях был Шурка Велижев. По сигналу тревоги мы не спеша двинулись к метро. По небу шарили прожектора. Где то велась стрельба. Сначала мы засели в щели в парке стадиона "Динамо". Потом перебрались в метро. Когда опускались на эскалаторе думалось "скорей бы! А то вдруг бомба попадет в самый павильон станции" Но за несколько ступеней сверху раздался призыв - "ВСЕХ КОМАНДИРОВ И ВСЕХ ИМЕЮЩИХ ОРУЖИЕ ПРОСЯТ ПОДНЯТЬСЯ НАВЕРХ".
Я поднялся наверх. Там нам объяснили, что видели как кто то из парка Динамо сигналил противнику. Надо обыскать весь парк. Страха как не бывало. В парке мы никого и ничего не обнаружили.
На обратном пути подбирали осколки зенитных снарядов. Из наших окон были видны три - четыре пожара в городе. Потом нам сказали, что горели склады сена и ряд деревянных построек, в общем ущерб нич¬тожный. У Никитских ворот пострадал памятник Тимирязеву. Его тут же поставили на место.
Мы с Таней были военнослужащими. Каждый день нас могли отправить куда угодно. А что делать с ребятами? Володе 9 лет. Пашке 2 года. Первыми уезжали из Москвы Дубровины. Леша хотел было взять ребят с собой. Тем более что ребят мы отправляли не одних, а с няней, молодой здоровой женщиной. Но в последний момент запротестовала жена Лёши Ольга Павловна. Она побоялась брать с собой такую молодую женщину. Ревновала ко всем и, надо сказать, не без оснований.
Вслед за ними в эвакуацию в Новосибирск отправлялась Танина сестра Роза. Уезжала она вместе со своей мамой и отцом. Это была последняя возможность.
Ничего тоскливее и тревожнее чем тот вечер, когда мы погрузили ребят и няню в теплушку, я не знаю. Город сразу опустел. Это был уже совсем другой город. И сам воздух стал другим. Было за полночь. У вокзала нашлась попутная машина с каким то военным чином. Им было по пути и они взяли нас с собой. Один их этих чинов позволил себе какую то плоскую шутку на счет любовных парочек, возвращающихся с веселой вечеринки. Я тут же попросил остановить машину. Мы отправили двух стариков и двух детей неведомо куда и неведомо на сколько времени и ничего смешного тут нет. Расстались мы с детьми на полтора года.
И вот теперь на восток отправлялась академия. Грузились на станции "Красноармейская". Один всеми уважаемый молодой профессор спросил: "Где безопаснее ехать? На верхней полке или на нижней?" На что Дмитрий Александрович Вентцель ответил: "Всего безопаснее под нижней полкой". Старый холстяк профессор математики известный своей скупостью забыл в трамвае, на скамейке сумочку о драгоценностями. В последнюю минуту в нашу теплушку прибежал Юрочка Шмидт вольнонаемный преподаватель. Он получил повестку из военкомата и признал за благо уехать с академией. В Свердловске его всё таки мобилизовали.
Тоскливо было ехать в "неправильном" направлении. Ехали нес¬колько суток, чуть ли не целую неделю. Нас разместили в здании Уральского политехнического института. Занятия начались буквально на второй день. Сначала их пришлоь вести прямо на улице.
Оригинальное положение создалось на нашей кафедре Стрелково-пущечного вооружения. Профессор Лунц - заведующий кафедрой решил остаться в Москве. Преподавателя Фомичева в первые дни воины взяли в Военную комиссию Моссовета. Оставалось еще два преподавателя - Гонтарчук и Воротников. Но первый из них ничего кроме материальной части оружия не знал. А второй не знал и этого. Занимался он технологией металла. Да был еще один преподаватель Миша Дубнер. Но было еще пять адъюнкътов, переведенных в преподаватели - Цыбулевский, Прототопопов, Худяков, Поветкин и я. Вот эти бывшие адъюнкты и ведали всем на кафедре. Буквально всем - от чтения лекциЙ по основным предметам - конструкция и расчет авиационного автоматического оружия и конструкция и расчет авиационных артиллерийских установок - до проведения лабораторных занятий и руководства курсовым и дипломным проектированием. Начальником кафедры назначен Поветкин. Парторгом выбрали меня. Курс оружия читал Поветкин. Курс установок я. А пока что с тем чтобы быть готовым к досрочному выпуску, готовили слуша¬телей к работе в качестве техников по эксплуатации вооружения в два круга. Первый круг - изучение материальной части. И второй круг, если он будет, более углубленное изучения той же техники.
Таня пишет, что весь её выпуск получил назначение кроме неё. Она занимается разборкой немецких документов и тоже ждет назначения. Говорил с ней по телефону. Она живет на казарменном положении. Из Новосибирска пишут, что там всё идет нормально.
В первых числах октября меня послали в командировку в Москву. Совсем не помню зачем. Надо сказать, что в самом начале войны арес¬товали Михаила Васильевича Гуревича, бывшего начальника нашего фа¬культета, назначенного за несколько месяцев до начала войны замес¬тителем главного инженера ВВС по вооружению. Перед моим отъездом в Москву меня попросили зайти в Смерш за почтой. Вошел. Оказалось не надо. Я спросил их - "А когда вы Гуревича выпустите?". На меня посмотрели с удивлением и в свою очередь спросили -"А вы хотели бы, чтобы его выпустили". Конечно", ответил я, "а разве вы не хотели бы, что бы одним врагом было меньше и чтобы человек оказался хорошим, а не негодяем?" Они промолчали.
В Москве я первым делом вызвал Таню. Потом захотелось позвонить кому-нибудь. Всё равно кому. Просто так. Кому? Позвоню ка, думаю, Ивану Васильевичу Пименову, бывшему нашему преподавателю, ныне работающему в УВВС. Звоню. Отвечает голос Гуревича. Откуда? Только что из тюрьмы. Выпустили. Ни в чем не виноват. Бегу к Ивану Васильевичу. Дверь мне отворяет сам Гуревич - небритый в какой то кацавейке.
- Меня спасла моя память, - сказал Гуревич, - на все обвинения я отвечал точно и документально. От всего отбился. Посадить меня хотел Булганин, курировавший ВВС. Сейчас возвращают в академию, а там видно будет.
Поручения я быстро выполнил и мог занялся Таниными делами. Её всё еще никуда не назначали. Она была одна еврейка на курсе и, видимо, на фронт по этой причине её не послали. Уже в самом начале войны стал сказываться сталинский антисемитизм. По заявке из академии Таню откомандировали в качестве преподавателя немецкого языка в нашу Академию.
Из Москвы мы с Таней выехали знаменитым шестнадцатого октября - в первый день массовой эвакуации Москвы. Вот несколько рассказов о том, что происходило в этот день. Танина тётя Слава Львовна была на заседании коллегии Наркомздрава. Около полудня раздался звонок по кремлевской вертушке. Нарком прервал заседание и сообщил, что всем присутствующим надлежит явиться на вокзал, не помню какой, через три часа первый эшелон Наркомздрава отправится в путь.
На заводе ЗИС тоже около полудня был собран актив и было предложено:
- получить и выдать зарплату за два месяца вперед,
- подготовить первый эшелон на автомашинах, отправляющийся в
Горький через три часа.
- составить список первого автоэщелона и всем внесенным в этот
список дается два часа на сборы.
По этим двум свидетельствам - Славы Львовны и Коли Адтфельдта можно судить о том была ли эвакуация Москвы 16 октября стихийной, панической иди по команде сверху. Рассказывали о том, что кто-то самовольно бежал их Москвы, захватив кассу и т.п. Может быть такие случаи и были, но панической эвакуации, похожей на бегство, не было.
Все мои дела были окончены к этой дате. Утром я нормально в кассе взял два билета в купированном вагоне до Свердловска. Некто Гусев, недавно окончивший академию и назначенный на военную кафедру в МАИ, попросил меня отвезти кое-какие вещи его семье, находящейся в Свердловске. Я согласился и попросил его достать грузовое такси. Как это ни звучит парадоксально, но 16 октября в городе были такси. Багаж мы с Гусевым свезли на вокзал и сдали как в доброе мирное время. Багажа было много. Многие просили меня взять кому что и привести в Свердловск. При эвакуации Академии было строго ограничено число мест, которые можно было взять с собой. Главным образом речь шла о теплых вещах. Когда уезжали из Москвы в июле месяце не думали, что война затянется на зиму, да еще и не на одну.
В этот день воздушнлй тревоги не объявлялось. Немецкие самолеты безнаказанно летали над городом. В городе жгли документы и воздух был переполнен дымом и пеплом. На заводе, где мне нужно было что-то, уж не помню, что именно, пропускали без пропуска по удостовереньям.
Коротко говоря, в 4 часа дня на последнем поезде, уходящему по расписанию, мы с Таней выехали в Свердловск.
Установка пулеметов на самолёт По-2 и стрелковый тренажер
В конце декабря Академия получила задание спроектировать ус¬тановку пулемета Дегтярева ДТ на учебных машинах По-2.Положение было настолько серьезное, что была прекращена подготтвока пилотов в летных училищах Приуральского военного округа. Учлеты были пе¬реведены солдатами в пехоту, а самолеты приказано было довооржуить примитивными бомбоустановками и оборонительными пулеметными установками.
Спроектировать установки пулеметов ДТ было поручено нашей кафедре. Мне, которому был поручен курс установок, сам Бог велел взяться за это дело. Еще я попросил принять участие в проектировании Протопопова и Худякова.В тот же день, как пришло это поручение, мы отправились на ае-родром Кольуово, где нам и надлежало спроектировать, изгтовить и испытать в воздухе требуемую пулеметную установку. Осмотрели самолет, познакомились с танковым пулеметом Дегтярева ДТ. Надо было думать и думать. А для этого незачем было точагь в Кольуове. Протопопова и Худякова я отправил на ночь в город с тем, чтобы к утру они были в Кольцове. Сам я остался. В уме прикидывал так и этах и в конце концов в голове был готов проект простейшей в мире пу¬леметной установки. Выглядела она так. Сидение пассажира снималось. В полу кабины на шаровом шарнире креплась штанга. На другом конце штанги закреплялся пулемет на его собственном вертлюге. Стрелок правой рукой брался за рукоятку пулемета, а левой рукой за штангу. По периметру кабины стрелка устанавливалась нечто вроде гнезда для фиксирования в нем прижатием рукой штанги установки. И это всё.
Утром,как только появились рабочие в аэродромных мастерских я заказал штангу и яблочный шарнир крепления штанги к лонжерону фюзеляжа в кабине стрелка. Всё это был изготовлено за три часа. Протопопов согласился с проектом и сказал, что у него явилась та¬кая же идея установки.
Коротко говоря к концу первого рабочего дня установка была спроектирована, изготовлена и испытана в воздухе. Ничего подгонять не пришлось. Вечером того же первого дня чертежи установки и акт об испытаниях установки на земле и в воздухе были сданы в штаб ПриУрВО. Все трое получили благодарность командования.
Той же зимой на кафедре появился новый преподаватель Павел Иванович Майн. Его выпустили из тюрьмы и послали в академию преподавателем. История его заслуживает хотя бы краткого упоминания по своей типичности. Работал он военпредом в конструкторском бюро автоматического оружия. Был арестован как шпион и "сознался" в том, что он продал японцам пушку "Единорог" конструкции Шувалова. Такая пушка действительно была и был такой конструктор в конце восемнадцатого века, "Сознался" Майн довольно быстро. Его тут же осудили на десять лет тюрьмы. При очередном пересмотре всех дел обратили внимание на несообразность обвинения, сознания и прочее и выпустили. После смещения Ежова была разыграна комедия пересмотра дел и освобождения напрасно осужденных. Майна освободили. Девать его было некуда. Послали в академию преподавателем. С его приездом на кафедре началось повальное изобретательство и конструирование, Так Майн с группой работников кафедры спроектировали противотанковую мину в виде колеса, которое можно было выкатывать вручную навстречу танку. Судьба этой мины неизвестна. Протопопов спроектировал и изготовил автоматический пистолет под патрон нагана. Пистолет исправно стрелял. В общем, на кафедре все как бы помешались на конструировании под лозунгом всё для фронта. Надо сказать, что той же ранней зимой вернулся на кафедру преподавателем Михаил Васильевич Гуревич. Его естественно поставили во главе кафедры. Как же. Ведь он имел звание бригинженера и был на большой должности. Михаил Васильевич всячески поддерживал это увлечение конструированием.
На моей совести была установка пулемета ДТ на самолета По-2 и универсальный стрелковый тренажер. О нем стоит рассказать более подробно.
В декабре 1942 года меня командировали в Новосибирск для инспектирования подготовки к зиме маршевых полков, укомплектованных самолетами ЯК-7Б, изготавливавшихся в этом городе.
Проверку закончили в несколько дней. Доложили в Москву некоему Виннику и я получил приказание - комиссию распустить, а самому остаться до ликвидации всех указанных мною недостатков. Тем более, что в Новосибирске находились два моих сына с тещей, тестем и свояченицей Розой. Жили они не так чтобы очень хорошо или очень плохо. По тогдашним временам можно сказать прилично. Тем более, что с ними была няня Наля.
Мне практически делать было нечего. Совать свой нос во всякие мелочи было просто ни к чему, да и ни к лицу.
На второй день после нашего приезда в Новосибирск на фронт отправлялся очередной маршевый полк. Я позволил себе выйти за пределы порученной мне проверки и подготовки к зиме и стал проверять качество огневой подготовки летчиков-истребителей. Стал спрашивать как они прицеливаются, как выходят на огневой рубеж, как выходят из атаки. На вопрос об угле упреждения они как правило несли какой то вздор о ракурсе, скорости противника и об вычислении в уме этого угла. Было очевидно, что это всё было нереально и что на самом деле стрельбу вели навскидку, на глазок беря упреждение. Никаких тренажеров воздушной стрельбы у них в части не было. Просто летчику истребителю необходимо иметь навыки мгновенного автоматического определения угла упреждения в виде части радиуса кольцевого прицела.
Дело было глубокой ночью. Я лежал на койке разглядывая подтеки воды на потолке, когда мне пришла мысль о возможности проверки навыков летчика истребителя, показа ему ситуации боя - ракурса и видимых размеров цели, а затем включения подсветки с задней стороны с ответом на все вопросы воздушной стрельбы. Коротко говоря мне сразу в готовом виде привиделся совсем готовый тренажер. Сознаюсь что я разбудил своих спутников и сказал им что я только что придумал стрелковый тренажер, который будет принят на вооружение и который будет существовать до тех пор пока существуют нынешние неавтоматические прицелы.
Воспользовавшись авторитетом инспектора я на следующий день в мастерских запасной бригады всё, что мне требовалось. Прибор был изготовлен в тот же день к вечеру. Воздушно-стрелковую службу запасной бригады я заставил рассчитать несколько случаев определения угла упреждения и изготовить мне десяток картинок.
Когда тренажер был полностью изготовлен, я пошел с ним к командиру очередного маршевого полка Герою советского союза. Показал ему прибор и рассказал как им пользоваться. Он мгновенно определял положение цели относительно кольцевого прицела. В девяти случаях он точно брал именно тот угол, который требовался, а в одном случае было большое расхождение. Расчет этого случая был сделан неточно.
Прибор был изготовлен в двух экземплярах. Один из них этот командир полка тут же забрал себе.
По приезде в Москву я пошел прямо в отдел Воздушно-стрелковой службы к её начальнику генерал-лейтенанту Рафаловичу. От предъявления прибора до принятия его на вооржуения и заказа первой серии в сто штук прошло ровно два часа. Он понравился начальству главным образом потому что позволял точно проверить подготовку истребителя к стрельбе самому, не имея никакого понятия ни о стрельбе ни о противнике.
Столь быстрое прохождение всех ступенек испытаний прибора можно понять, если понять, как работает прибор,
Суть прибора состояла в следующем. Стрелку предъявлялась картинка, на которой был изображен самолет противника под определен¬ным раккурсом и на определенном расстоянии определяемым размерами изображения. В руки проверяемому давался макет кольца кольцевого прицела и предлагалось наложить это кольцо на цель так, как он это делает в бою. После этого включалась подсветка и делалось видимым всё напечатанное на обратной стороне листка картинки. Там была показана правильная точка прицеливания и приводились все данные о самолете, ракурсе, скорости противника и дальности до него.
Я продемонстрировал прибор Рафаловичу. У меня был с собой аккумулятор.
Рафалович буквально пришел в восторг. До чего просто и точно. Он схватил прибор, сказал мне чтобы я его подождал и исчез. Через полчаса он появился и вместе со мной направился к генералу Никитину, заместителю главкома. Я ему продемонстрировал прибор и он тут же приказал созвать всех начальников боевых управлений -истребительной, бомбардировочной, штурмовой и разведывательной авиации и сам лично проверил умеют ли они стрелять. Умел стрелять только начальник управления истребительной авиации. Остальные ма¬зали кто как умел.
-"Ну что ж - спросил Никитин - я думаю надо будет заказать таких приборов ну скажем сто штук или тысячу". Иными словами при¬бор был принят на вооружение и заказан в большой серии через пару часов после предъявления опытного образца.
В приказе № I за 1944 год мне главкомом ВВС была объявлена благодарность и я был награжден ценным подарком - часами.
Мною также был изготовлен карманный вариант прибора. Его применяли в морской авиации.
"НЕГОЦИИ"
Негоция - на языке преподавателей во время войны означала поездку в деревню для обмена носильных вещей и всяких вещеей у кого что было "лишнего", на продукты,
Нвгоции поощрялись командованием академии - Соколовым-Соколенком и не одобрялись политотделом. Если бы не эти негоции, были бы большие потери людей и учебный процесс без сомнения шёл бы хуже.
Негоции были короткие, когда успевали обернуться за выходные дни, и дальние - в Казахстан - на четыре пять дней. Тут требовалось разрешение командования академии. Уральская деревня того времени нуждалась во всем - в детской одежде, в белье, в материях, в обуви. Выбирали базарный день и располагались со всем товаром на базарном столике. Раз я менял на картшку, посевную и столовую, патефон. Я его заводил и когда спрашивали - почем? Что хочешь за музыку? Отвечал: пять ведер картошки. В конце концов загнал за четыре ведра. Еле донес. На картошку же или на масло обменял свою морскую парадную форму -тужурку, жилет и брюки - которую берег восемь лет.
Не во всех деревнях были базары, да и не только на базаре можно было произвести обмен. Тогда приезжали, чаще приходили пешком за много километров в будний день. И шли от дому к дому, предлагая свой товар. В общем без продуктов не возвращались.
Дальние негоции в Казахстан мы проделали вместе с Клименко. По данным разведки одним из мест, нуждающихся в наших вещах, был Атба-сарский район, в частности большое село этого района Магдалиновка. Это район будущих целинных земель. Район так называемого рисково¬го земледелия. Здесь из пяти лет два-три года могли быть неурожай¬ными, зато один год давал такой урожай, что им можно было прожить все пять лет. В колхозе села Магдалиновка хлебные поставки были выпо¬лнены на три года вперед, а в овинах и в стогах в степи всё еще оставался не обмолоченный хлеб прошлого урожая. Эквивалент обмена был такой - пара белья - пуд пшена или два пуда зерна. Именно зерна, а не муки. Или пуд муки.
-Вы мне привезите парусиновые сапоги я вас завалю мукой - дам десять пудов, - говорил нам председатель колхоза. Я сейчас уже не помню, что мы привезли в Свердловск. В общем муки, пшена да и сливочного масла нам хватило до нового урожая картошки, то есть до отъезда в Москву. Ездили мы вчетвером. Мы с Клименко были в основном грузчиками.А тоговками были наши жены.Во время войны,а может быть и в мирное время,на ж.д. транспорте были в ходу так называемые "вертушки". Это постоянный состав из саморазгружающихоя платформ - думпкаров -и одной теплушки для сопровождавшей бригады. Вертушки возили в одну сторону руду и в обратную сторону уголь.Вот такую вертушку шедшую с минимальным числом остановок из Магнитогорска в Нижний Тагил через Свердловск мы и попадали. Однако до Свердловска не доехали. Нас ссадил контрольный наряд, который чуть чуть не конфисковал те три пуда зерна, пуд пшена и три-четыре килогорамма масла, которые мы везли с собой. Выручли нас отпускные билеты, в которых указывалось, что мы преподаватели академии и что ехали в краткосрочный отпуск. Документы были подписаны Соколовым-Соколенком, фамилия которого на Урале была известна со времен гражданской войны. Из вертушки нас всё таки высадили. Не положено было в них ездить посторонним. Высадили на какой то крохотной станции, где поезда, путные, не останавливались.
Сколько времени мы бы там просидели неведомо, если бы не команда матросов во главе с офицером Брюхановым, когда то в Военно Морском училище бывшим курсантом в моем отделении. Наши громоздкие места были мгновенно погружены в вагон воинского эшелона и, как положено, выгружены перед въездным светофором Свердловска.
Семья наша к этому времени состояла из семи человек. Мы с Таней, двое мальчишек и теща с тестем и Наля, домработница. Иждевенцы по карточкам получали четыреста граммов хлеба в день и практически больше ничего. Без негоции было бы не выжить. Кто то, кажется сестра Лунца, сообщила в политотдел о нашей поездке и хотя у нас с Таней был официальный краткосрочный отпуск меня всё таки разбирали в пол-литотделе академии и рекомендовали вывести из состава партбюро факультета, а время в Свердловске было голодное. Случались обмороки от голода. От дистрофии на пороге госпиталя скончался талантиливый парень, молодой преподаватель Дезорцев.
Что было бы с нашей семьей,если бы не негоции - не знаю.