О ложной толерантности
Как часто в разговоре с нецерковными или неверующими людьми мы как будто стыдимся того, что мы - верующие;стараемся скрывать свою веру, уходим от полемики и колких вопросов, не признаемся, что держим пост, что нам неприятно, когда приятели и знакомые курят или матерятся в нашем присутствии. В худшем случае это - сделка со своей совестью, когда человек внутренне признается самому себе, что у него не хватает сейчас душевных сил сказать что-нибудь "критическое" и этим выделиться среди других, стать в оппозицию к ним. В лучшем случае это - проявление толерантности, некий акт любви к ближним и акт смирения, когда человек знает, что нужно ответить и может это сказать, но боится о с к о р б и т ь собеседника своей точкой зрения, боится, что тот почувствует себя неправым, "плохим" и даже будет в п р а в е обидеться. "Ну, я верующий, а вот он - атеист, - думает себе такой человек.- А тот - увлекается буддизмом и восточной мистикой, а вот он - православный, но с огромным букетом суеверий, ненависти ко всем инаковерующим и жидомасонам, которые правят миром и с мечтой о православном русском царе, а этот - протестант, но очень хороший человек, а тот симпатизирует сатанизму, но не всерьез. Они все - очень хорошие люди, мы с ними общаемся и им будет неприятно, что я с ними не согласен. Они подумают, что я их осуждаю и будут обижаться. Так лучше я промолчу, но буду о них молиться, чтобы Господь их Сам вразумил и привел к Себе. Потом. Когда-нибудь. Если захотят... И вообще: у каждого из нас есть равное право быть немного ненормальными: вот он - буддист, а я - христианин. Так уж сложилось, никто не виноват..." Вот такая легкая форма лицемерного смирения. Оказывается, такой подход обречен на провал: при такой толерантности мы никогда не сможем говорить о христианском опыте, о знаниях, основанных на Божественном Откровении, вообще о чем-либо в христианстве, что выше морализаторства и общечеловеческих ценностей. Мы сами посадим себя в клетку "общечеловеческого" и потом обязательно найдется кто-то, кто (по словам патр.Кирилла) повесит на эту клетку замочек.
На эти мысли меня натолкнул доклад Хавьера Мартинеза, католического архиепископа Гранады, на международной конференции "Православное богословие и Запад в ХХ веке.История встречи"(Сериат, Италия, 30-31 октября 2004г.), в котором он цитирует Джона Милбанка: "Пафос современного богословия заключается в его ложном смирении. Это грозит фатальным исходом, ибо как только богословие отказывается от своих притязаний быть метадискурсом, оно утрачивает способность выражать слово Бога Творца и бывает обречено на то, чтобы быть пророческим гласом некого конечного идола, например исторической науки, гуманистической психологии или трансцендентальной философии. Если богословие перестанет стремиться к тому, чтобы определять место других дискурсов, квалифицировать или критиковать их, тогда эти дискурсы с неизбежностью будут определять место богословия; ибо небходимость в предельной организующей логике не может быть снята. Богословие, "позиционированное" секулярным разумом, имеет два вида ограничений. Либо оно идолопоклоннически связывает знание Бога с какой-либо конкретной областью знания (с "предельными" космологическими причинами или "предельными" психологическими и субъективными потребностями); либо сводится к намекам на лишенное репрезентации возвышенное и потому негативным образом утверждает сомнительную идею автономности секулярной сферы, полностью доступной для рационального понимания."(Milbank J. Theology and Social Theory) "Если в предыдущем абзаце слово "богословие" заменить словом "Церковь", смысл будет тот же,- продолжает архиепископ.- В рамках секулярного разума Церковь может только выживать, будучи ограниченной одним из двух способов, которые обозначил Милбанк.<...>На самом деле следует говорить лишь об одном ограничении, имеющем две фазы. Как только сфера религиозного, к которой отнесено христианство в целом, становится особой сферой человеческой активности наряду с другими сферами (философией, моралью, наукой, искусством и т.д.), она тем самым отделяется от любой иной человеческой реальности. Она становится автономной, но также и нереальной, поскольку каждой части реальности соответствует своя собственная область знания, доступ к которой открыт, и при этом предполагается, что разные области знания претендуют на полное господство над отведенной им частью реального мира.
Религии не оставлено никакой реальности, и потому она даже не может быть неким видом знания и вынужденно принадлежит к чисто приватной и субъективной сфере чувств и предпочтений. Если и допускается, что она имеет дело с чем-то "реальным", то это всецело потусторонняя миру "реальность". И поскольку эта реальность не имеет отношения к чему-либо в этом мире, она отождествляется с миром чисто субъективного воображения (религия у Фейербаха). Как заметил Анри де Любак много лет тому назад, этот "другой" мир - именно потому, что он должен возникнуть в воображении верующего субъекта, - не может быть действительно "сверхъестественным", не может привнести какую-либо новизну в эту жизнь, не может быть чем-либо иным, кроме как репликой этого мира, его мотиваций и его социальных структур. Он не может быть ничем иным, как всецело консервативным человеческим учреждением" Далее в докладе архиепископ Хавьер рассматривает, как произошло ограничение христианства секулярным разумом в католичестве: через доведение необходимого различия между естественным и сверхъестественным до полного разделения двух порядков "реальности". В итоге сверхъестественное сначала превращается в "сверхприроду", воспроизводящую на "высшем" уровне все черты, характерные для самой природы, а затем картинка разворачивается и, по словам кардинала Анри де Любака, "...сверхъестественный порядок утрачивает только ему присущее сияние;и ... в соответствии с логикой, движение которой мы не можем остановить, часто в конце концов становится не более чем своего рода тенью предполагаемого натурального порядка" (Lubac H. de. Le mystere du Surnaturel). То есть, первичным становится "предполагаемый натуральный порядок", материальное. И мы пришли к атеизму.
Интересно, каким образом происходит ограничение христианства секулярным разумом у нас, в православии? Мне думается, что оно также идет изнутри, т.е. мы тоже сами себя загоняем в клетку ограниченности. И не чем иным, как эскапизмом, т.е. стремлением "выйти из мiра", разорвать связи, прервать общение с секуляризованным миром, который "во зле лежит" и основать свое "православное гетто", в котором воссоздать все то земное (земное!), что кажется нам таким прекрасным в связи с нашей верой. А еще - нашей ложной толерантностью, когда мы молчаливо соглашаемся с тем, что вера - это личное дело каждого; что вера - вопрос интимный (ладно, пускай интимный) и субъективный, и каждый волен веровать, как ему хочется; что вероучение (т.е. догматика, как квинтэссенция вероучения) является сферой глубоко второстепенной, по сравнению с нравственностью человека... Если мы все станем так веровать, то через столетие Церковь может ассимилироваться и прекратить свое существование, влившись в мутную реку современного синкретизма с "предельной организующей логикой" гедонистического направления (ведь социальное служение в л ю б о й религии носит земной характер, хотя и воспитывает в человеке то, что нужно ему для Вечности)