Восторженным почитателям псевдоправославных текстов, систематически
публикуемых в одном журнале и нередко
тиражируемых в другом, посвящается.
В этом тексте много нового и интересного. Но интересное не ново, а новое не интересно.
На новое следует указать во избежание искушений почитателей авторов подобных текстов.
Вот некоторые цитаты с моими комментариями:
"Как же мне не иметь удовольствия прощать долги ближнему моему".
Удовольствие - предоставление воли удам (членам тела).
Но возможно ли предоставление воли членам тела путем прощения долгов?
"Будем же охотно и усердно прощать ближним долги их нам; станем приносить Богу ежедневно эту жертву".
Но: "Жертва Богу духъ сокрушенъ" (Пс 50: 19).
Прощение долгов ближним и сокрушение о своих грехах - разве это одно и то же?
"Что-либо едино: или Бог, или плоть".
Бог един, и плоть каждого человека едина.
Так откуда же такая альтернатива?
"А плоть свои законы предписывает нам, совершенно противные Божиим: чревоугодие, невоздержание, надеяние на пищу, питье, деньги, - скупость или жаление ближнему Божиих даров, озлобление на ближнего из-за пищи и питья, денег, презорство к нему из-за того же, зависть из-за того же, жестокосердие в несчастии его и проч.".
Все перечисленное (кроме денег, разумеется, которые суть ценные бумаги) святые отцы называли грехами.
Да и может ли плоть что-либо предписывать? Ведь, предписание должно быть исполнено с необходимостью.
"Распять плоть со страстями и похотями и ее за ничто считать, и все, что она ценит очень, любит сильно, сласти, деньги, одежду, дома, экипажи, - считать за ничто".
"Любы долготерпитъ, милосердствуетъ, любы не завидитъ, любы не превозносится, не гордится, не безчинствуетъ, не ищетъ своих си, не раздражается, не мыслитъ зла, не радуется о неправде, радуется же о истине: вся любитъ, всему веру емлетъ, вся уповаетъ, вся терпитъ" (1Кор 13: 4-7).
Так какое же отношение имеет любовь ко всему перечисленному?
И каким образом плоть может любить?
Такого рода высказывания, нередко встречающиеся в писаниях "святого праведного" Кронштадтского, лишь вершина его многотомного айсберга, грозно надвигающегося на доверчивого читателя.